Питирим Сорокин - Человек. Цивилизация. Общество
То же относится и к биологическим факторам, в частности к выдвинутому Ковалевским и Костом явлению разложения[623] или же к подчеркиваемому Уордом и Паттэном факту неодинаковою реагирования на различные раздражения, из которых одни возбуждают страдание, другие — наслаждение. Как эти, так и ряд других чисто биологических факторов, например, питание, приобретенные привычки, так называемые «рефлексы и инстинкты», наследственность, выдвигаемое ламаркизмом значение упражнений и повторения и ряд других биологических свойств, несомненно, обусловили и продолжают обусловливать данный, а не иной уклад социальной организации и эволюции человечества.
В этом смысле и биологисты, и «физико-химисты» в социологии вполне правы. Прав, например, Де Ланессан, когда заявляет в своей так недавно вышедшей работе «La morale naturelle» (Парис, 1908), что «моральные явления представляют, несомненно, биологические явления» (С. 403); прав Летурно, когда основания нравственности и права ищет в физиологических свойствах клетки[624]; прав и Оствальд, когда все явления человеческого общежития сводит на те или иные формы и свойства энергии[625]; вполне правы и многочисленные сторонники органической школы вроде Шеффле, Новикова и других.
В этом отношении вполне резонны следующие слова В. Вагнера. В человеке, говорит он, существуют способности, «которые целиком унаследованы им от животных и которые заложены в нем гораздо прочнее и гораздо глубже, чем его специальные способности; это — область его инстинктивной деятельности, в своем генезисе, эволюции и своем отношении к разумным способностям подлежащая законам, которые с необходимой полнотой и всесторонностью могут быть установлены только путем изучения мира животных»[626]. Но не менее резонны и следующие его слова. «Мы признаем, — говорит он, — научно установленным положение, по которому человек обладает способностями, только ему одному свойственными и существенно отличающими его от животных; мы считаем доказанным, что человек благодаря своей членораздельной речи, дающей ему возможность жить знанием, опытом и мыслями не только современных, но и умерших поколений, создал себе на земле совершенно исключительные условия существования; мы вполне разделяем идею о том, что нравственное чувство человека представляет собой явление, которому равного мы не знаем в животном мире и развитие которого объяснить путем одного естественного подбора невозможно»[627].
Вот именно в этом-то отличии человека от животного и лежит вся суть дела. Это-то отличие и дает возможность существования особой от биологии науки — социологии, специально изучающей явления и свойства специфически человеческие. Если бы не было этого отличия, не должна была бы быть и социология — тогда все человеческие явления умещались бы в области биологии. Но это отличие налицо, а потому налицо и социология. А отсюда само собой вытекает, что ее объектом изучения должны быть специфически социальные (отличные от биологических) явления, и в частности в вопросе о факторах эволюции — не биологические, а чисто социальные факторы. Между тем многие из указанных факторов — размножение, питание, борьба рас, антропологическое строение, географические и климатические условия, страдание и наслаждение и другие — все эти факторы, общие миру животных, — общебиологические и даже физико-химические. Все это объекты биологии, а не социологии. Отсюда становится понятной незаконность подобного решения проблемы социальных факторов. Выражаясь терминами профессора Л. И. Петражицкого, здесь налицо порок «хромания», эти теории — неадекватны, и потому они должны быть отброшены[628]. Выдавать за социальные факторы то, что свойственно всему миру животных, равносильно положению, что закон тяготения приложим только к данному падающему камню, — занятие малопродуктивное и во всяком случае не экономное.
IIIКак видно из сказанного, в вопросе о факторах социальной эволюции должно и формально, и по существу иметь дело только с социальными же, а не с иными факторами. Теперь спрашивается: каковы же эти или этот фактор, та основная причина, которая обусловливает собою не самый факт социальной эволюции (он вызывается другими — биологическими и физико-химическими — условиями), а ее определенный характер?
Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, необходимо указать на то, что составляет сущность социального явления, как явления, отличного от области биологических явлений. Как бы ни были разнообразны с виду ответы социологов на этот вопрос, по своему существу они более или менее тождественны. Сущность социального явления — это взаимодействие людей, устанавливающееся не в случайной, а в более или менее постоянной группе. Социальное явление «da existiert, wo mehrere Individuen in Wechselwirkung treten»[629], говорит Зиммель. В социальном явлении «мы видим не что иное, как длительное, непрерывное, многостороннее и необходимое взаимодействие, устанавливающееся во всякой постоянной агрегации живых существ между свойственными им психофизическими (то есть высшими биологическими) явлениями и процессами, притом уже сознательными», говорит Е. В. Де-Роберти. «Под социальными явлениями мы понимаем отношения, пишет Гумплович, — возникающие из взаимодействия человеческих групп и обществ». Предметом социологии, говорит Гиддингс, является «изучение взаимодействия умов и взаимного приспособления жизни и окружающей ее среды через эволюцию социальной среды».
То же, только в иных словах, говорят Тард, с его изобретениями и подражаниями, Уорд, с его понятием синэргии, Дюркгейм, Драгическо, Бугле, Штаммлер и другие[630].
Итак, сущностью социальною явления служит факт взаимодействия индивидов и групп. Но, конечно, этим сказано еще далеко не всё. Ведь взаимодействие есть и среди животных, например «общество» пчел, муравьев и т. д. Значит, один факт взаимодействия еще далеко не характеризует собой сущности социальною факта. Необходимо прибавить к нему еще то условие, чтобы это взаимодействие было сознательным, а не инстинктивным или рефлекторным. Между тем в обществах низших животных, в частности насекомых, по словам специалиста этого дела биопсихолога В. Вагнера, как раз этой сознательности-то и нет. «Работа так называемых обществ насекомых, — говорит он, — есть не общее совместное дело для общей всем им цели, а работа нескольких или многих особей общего происхождения, в одном месте, каждого по-своему. В результате от такой работы получается нечто целое и единое, по независящим от каждого из участников обстоятельствам, вследствие сходства инстинктов, велении которых эти многие подчинены»[631]. Таким образом, социальный факт своей сознательностью резко отличается от подобных «взаимодействий» низших животных, чисто инстинктивных.
Что же означает это сознательное взаимодействие? Оно означает обмен ощущений, представлений, чувств, эмоций и т. д., а еще короче — коллективный опыт. Индивидуальный опыт, хотя и сознательного, но изолированного индивида (те или иные представления о мире, его различных явлениях, то или иное получение раздражений и реагирование на них и т. п.), очень ограничен и с его смертью исчезает. Тогда как коллективный опыт, то есть взаимодействие индивидуальных опытов — обмен ощущений, представлений и т. д., несравненно глубже, шире и продолжительнее. Индивидуальный опыт может быть ошибочным (например, человек может быть ненормальным, галлюцинировать, находиться под влиянием различных эмоций — страха, гнева и т. д., составит о каком-нибудь факте совершенно неверное представление), тогда как коллективный опыт безошибочен: недаром же истиной считается то, с чем все согласны. Поскольку дана взаимодействующая группа — постольку уже дан в ней коллективный опыт. И так как эта группа со смертью данного поколения не исчезает, а продолжает существовать, то и коллективный опыт этого поколения также не исчезает, а передается следующему поколению, отцы передают свои знания детям, дети — своим детям и т. д.; вместе с этим каждое поколение к полученной по наследству сумме знания (опыта) прибавляет свою часть, приобретенную им в течение жизни, и сумма коллективного опыта (знания) таким образом постоянно растет. Более или менее смутные, полусознательные, полуинстинктивные ощущения, представления, эмоции и т. д. сменяются в процессе этого взаимодействия все более и более ясными; темные и неверные представления о различных явлениях мира, об опасных и безопасных, вредных и полезных и т. д. сменяются с ростом коллективного опыта все более и более верными, и, наконец, в процессе этого взаимодействия из потока представлений и ощущений появляется абстрактное отвлеченное понятие[632] — элемент или кирпич, из которого построено здание любой науки, в отличие от конкретных образцов, представлений и т. д., которые, строго говоря, в науку как совокупность суждений, в свою очередь составленных из понятий, не входят. (Наука представляет совокупность «логических», а не «психологических» суждений, а логическое суждение имеет своими элементами понятия — опять-таки в логическом смысле, — а не представления. Об этом см. «Логику» Зигварта, главным образом том 1.)
