Наталья Гусева - Русский Север – прародина индославов
Не меньшее внимание привлекает и счет — названия числительных и структура их выше цифры десять ~ от 10 до 19 они слагаются точно так, как и старорусские формы, то есть: 1 (2, 3 и т. д.) «на дцать», т. е. «на десять»:
(Наречиям «когда, тогда, всегда» соответствуют «када, тада, сада»).
Необходимо не забывать и о том, что в славянских языках — и, в частности, в русском — прослеживается и возможность соотнесения ряда элементов с ираноязычными скифами, то есть потомками ираноязычной ветви арьев. О.Н. Трубачев писал об этом так: «Индоарийско-иранские отношения Северного Причерноморья еще предстоит изучать… Индоарийская принадлежность языка определенного слоя северо-понтийского населения положительно свидетельствует о прежнем пребывании праиндийцев в этих краях. Значительная их часть осталась и была перекрыта близкородственными иранцами (скифами, сарматами)…» [167]. В этой работе автор приводит 150 названий местных топонимов и гидронимов, безошибочно связывая основную их часть с древнеиндийским языком.
Есть все основания полагать, что эта упомянутая им оставшаяся часть смешивалась и с теми группами предков славян (которых мы здесь позволяем себе называть авангардными волнами продвигавшихся с севера племен), что, видимо, появились здесь, придя по близким или одинаковым с арьями путям, и речь здесь можно вести именно об индоязычных арьях, что и подтверждается работами О.Н. Трубачева. Эти арьи, очевидно, пришли на юго-восток Европы раньше славян и заселили берега Черного и Азовского морей, где и обнаружены многочисленные следы их пребывания (164, 167).
В литературе долго встречались утверждения об отсутствии связи славян с античным миром, как и «об отсутствии самих славян в античном Северном Причерноморье», но эта мысль давно устарела, по словам Трубачева. Этот ученый считает, что «названные связи, по крайней мере отчасти, относятся к индоарийскому компоненту северопонтийского населения. Наши наблюдения над реликтами этого рода касаются 1) этнонимов, 2) культурной лексики и 3) сведений о берегах Черного моря».
Но и вопрос о скифском языке нельзя обходить стороной, так как его иранское содержание свидетельствует об известных, хотя и более поздних, контактах славян со скифами, о чем уже упоминалось выше. Открыто и их физическое сходство; антропологи пишут, что поляне, то есть группа поднепровских славян, обнаруживает значительное сходство со скифами, судя по промерам костяков, найденных в соответствующих погребениях [9]. А эти скифы по своим антропологическим особенностям восходят к местному населению эпохи бронзы — ко II тыс. до н. э. Такие данные приводят к выводу, что скифы — прямые потомки ираноязычной ветви арьев, известной по местам своих восточно-уральских поселений как андроновцы. На территории, описываемой как Скифия, и на близлежащих землях складывались отношения славяно-арийских сближений, а вероятно, и родственных контактов.
Изображение скифов на их металлическом сосуде подтверждает указания на их сходство со славянами
Это подтверждается и исследованиями известного ираниста В.И. Абаева, который пришел к выводу, что «…по количеству и весу скифо-славянские изоглоссы далеко превосходят сепаратные связи скифского с любым другим европейским языком или языковой группой» [1].
Эта выявляемая учеными возможность связать славяно-русскую культуру и русский язык с индо- и ираноязычными формами, с древнейшими названиями местностей и рек, с рядом физических черт и культурных особенностей исследуемых народов дает нам право называть эти черты и эти исторические процессы неразрывной цепью времен. Вспомним здесь слова М.В. Ломоносова: «Российский язык в полной силе и богатстве утвердится, переменам и упадку неподвержен».
Давайте поразмышляем вместе с академиком Б.А. Рыбаковым о значении древнейших периодов истории и об их влиянии на весь ход развития человечества или хотя бы на правильность исследовательского анализа истории.
Б.А. Рыбаков принадлежит к той группе ученых, чья исследовательская мысль смело и настойчиво спускалась по ступеням тысячелетий, пытливо отыскивая в пластах глубочайшей древности истоки происхождения и раннего развития славянства [141; 142].
Так, он пишет, что «на той территории, где мы знаем средневековых славян, земледелие было уже известно в V–IV тысячелетиях до н. э.» и что, знакомясь с культурой бронзового века, смешно ставить вопрос о том наследстве, которое предки славян получили от предшествующего времени… целесообразнее всего анализировать материал, наиболее близкий к предполагаемым предкам славян [141,с. 146].
Говоря о различных теориях, касающихся территорий расселения индоевропейских народов, которые в V тысячелетии до н. э. «предстают перед нами как земледельческие племена с яркой и интересной культурой», он указывает, что «недостаточно ясен вопрос о восточном пространстве первичного индоевропейского массива».
Постепенно спускаясь к югу в поисках новых угодий, они раздвигали свои территории, расселяясь между Уралом и Балтикой, а затем и до Атлантического океана и Средиземного моря. В пути они надолго задерживались более или менее крупными группами на благоприятствующих им территориях, где археологи находят следы и общие черты их локальных культур и присваивают каждой из таких культур определенное название. Не исключено, что многое из найденного в раскопках следует связывать со стоянками предков арьев и славян, тем более что, в силу взаимных контактов передвигавшихся к югу индоевропейских племен, у них не могло не быть взаимно сходных предметов материальной культуры и, естественно, сходных или общих знаков орнамента (уже установлена наукой одинаковость многих таких знаков в сохранившихся издревле мотивах именно славянских и арийских орнаментов).
«Углубление в безмолвную археологическую древность, — пишет Б.А. Рыбаков, — в поисках корней позднейшего славянства не безнадежно… так как археологическое единство (“археологическая культура”) в большинстве случаев, по всей вероятности, отражает этническую близость, но помнить об исключениях (частота которых нам неизвестна) мы должны» [141, с. 216].
Индоязычные арьи в конце III — начале II тыс. начали свое волнообразное движение в сторону Индии, где в основной массе и появились ко второй половине II тыс. (но, возможно, и гораздо раньше). В науке их уход объясняется наступившим периодом длительной засухи, а поскольку в их хозяйстве в Юго-Восточной Европе ведущей отраслью было все же скотоводство, они и вынуждены были искать новые пастбищные земли.
Лингвисты признают часть племен уже упоминавшейся выше трипольской культуры родственной славянам, и именно в эту восточную часть, видимо, входили племена протославян и индоязычных арьев. Б.А. Рыбаков пишет, что Б.В. Горнунг «в качестве языковых предков славян указывает на один из локальных вариантов трипольской культуры, что покрывает только юго-восточную часть…» [141, с. 149]. Так оно, видимо, и было, судя по всем элементам сходства (если не родства), которые могли в указанной местности лишь расшириться и закрепиться, а складываться начали, несомненно, во время длительных периодов сосуществования или совместных передвижений к югу, длившихся не одно тысячелетие.
Образцы изделий сходного типа времен энеолита: 1, 2) Правобережная Украина; 3, 4) Балканы
Б.А. Рыбаков не соглашается с теми учеными, которые датируют отделение собственно славянской общности от массива всех индоевропейцев сравнительно недавним временем — концом I тыс. до н. э. Уже в трипольской культуре он выявил параллели с гимнами Ригведы: «Трипольская роспись является точной иллюстрацией к десятому гимну Ригведы» [141, с. 211], и указал, что болгарский ученый В. Георгиев «почти все II тыс. до н. э. — бронзовый век и начало I тыс., т. е. начало железного века, — отводит сформированию и развитию праславян», а Б.В. Горнунг еще более определенно говорит об обособлении праславян в середине II тыс. до н. э. С этим согласилось большинство специалистов.
Под «праславянами» нам здесь следует понимать ближайших к современным славянам непосредственных их предков, период дальнейшего развития которых, и в том числе русского народа, занял 3,5–4 тысячи лет, так что ни о какой «тысячелетней истории Руси» не имеет смысла говорить, хотя это и стало очень модным в описаниях того, как торжественно был отмечен праздник, посвященный тысячелетию Крещения Руси.
День крещения был лишь датой начала изменений в идеологическом строе русского народа, но язычество не исчезло бесследно — оно во многом вошло в православие, о чем более подробно будет сказано ниже в этой книге.
Б.А. Рыбаков неустанно призывает нас уделять побольше внимания архаике, уча всегда искать корни истории в глубокой древности.
