Юлия Чернявская - Психология национальной нетерпимости
Последовательно культуроцентристскую разработку теории европоцентризма находим в наследии немецкого теолога, культурфилософа Э. Трельча. По его мнению, всемирная история — это история европеизма. Европеизм — великий исторический индивидуум, который являет собой для европейцев предмет истории. Западный мир связан с антично-средиземноморским. Эти великие культурные миры формирует в нераздельном единстве европеизм и еще сегодня определяют его там, где он в ходе великой англосаксонской и латинской колонизации распространился на большую часть земного шара. Только европоцентризм позволяет говорить о всеобщей истории, человечестве и прогрессе. «Для нас существует только всемирная история европеизма». Э. Трельч считал, что у народов вне Европы отсутствует историческое самосознание и критическое отношение к прошлому — такую потребность ощущал лишь европейский дух. Поэтому знание чужих культур может быть значимым только для самопознания, понимания мира и практических отношений. Только европеец превратился из хрониста, эпика, пророка и мистика, собирателя грамот и политика в философа истории. Провидя современные европоцентристские интуиции, Трельч говорит о борьбе с желтой расой, об угрозе возможных варварских вторжений в Европу.
Современный европоцентризм поддерживается концепцией «модернизации мира». Он утверждает, что другие культуры должны принять современный жизненный уклад Запада. Своеобразная разработка европоцентризма содержится в концепции «постистории» Фрэнсиса Фукуямы. Она исходит из того, что идея либерализма становится универсальной.
АМЕРИКАНОЦЕНТРИЗМАмериканоцентризм — одна из разновидностей европоцентризма, рассматривающая Америку как форпост человечества, как цитадель абсолютно новой культуры. Осмысление культурных связей между Европой и Америкой имеет в философии давние традиции. Реальные социально-исторические особенности судьбы американской нации, разумеется, позволяли говорить о своеобразии США. Но суть проблемы заключалась в следующем: действительно ли эти специфические черты истории континента привели к рождению особой культуры, противостоящей европейской, или, как думали многие мыслители, здесь складывались лишь модификации последней?
Некоторые философы, приглядываясь к переменам, которые происходили на американском континенте, усматривали в этих нововведениях прообраз принципиально иной цивилизации, не только решительно опережающей европейскую, но и ценностно несоизмеримой с ней. В свою очередь, философы Нового Света, подхватывая эту установку, развивали всевозможные мессианские идеи, согласно которым Америка выступала в роли «спасительницы» древней Европы, «поводыря человечества», цитадели ожидаемых культурных сокровищ. Вполне понятно, что в данной системе рассуждений Европа оказывалась воплощением исчерпавшей себя духовности, вчерашних дней прогрессистских упований.
Однако культурные узы Европы и США порождали в философской литературе и противоположный ход мысли, когда энтузиазм по поводу социальных и духовных преобразований на новых землях сменялся унынием, разочарованием в цивилизаторской миссии Америки. Тогда взоры теоретиков отворачивались от «кичливой соперницы», «вавилонской блудницы» и вновь тяготели к «просвещенной Европе». Отмеченные коллизии служили специфической ширмой, за которой разыгрывались острые социальные конфликты, осмысливались «собственно европейские» или «собственно американские» проблемы.
Поначалу господствующий в западном сознании строй мысли не включал даже намека на какое-то культурное различие между Европой и Америкой. Последняя рассматривалась как форпост первой, где последовательно реализуются европоцентристские тенденции. Затем постепенно как в американском, так отчасти и в западноевропейском сознании начало складываться иное убеждение. Некоторые мыслители стали мало-помалу обращать внимание на культурно-историческое своеобразие Америки, укреплялось представление о том, что именно здесь, в Новом Свете, разыгрывается какая-то новая драма истории, выявляется специфический потенциал человеческого духа.
Однако, по мере развертывания истории западного мира, все чаще стали возникать сомнения по поводу принципиальной самобытности США. Действительно ли Америка располагает какой-то оригинальной культурой, если последняя сложена из разнородных элементов? Способен ли «плавильный котел» из множества своеобразных культур создать нечто целостное и уникальное? Попытки раскрыть неповторимость американской культуры, доказать ее своеобразие, принципиальное отличие от европейской то и дело приводили к прямо противоположным результатам. Получалось, что духовная жизнь Нового Света мало чем отличается от европейской.
Хотя американские мыслители находились под сильным влиянием европейского идейного наследия, все же они придавали ему особую трактовку. Известно, скажем, что американские интеллектуалы восприняли основы английского пуританизма. Однако они сообщили ему мессианистский оттенок. Именно поэтому в американском общественном сознании стали укрепляться универсалистские провиденциалистские идеи, согласно которым именно Америка будто бы может в противовес Европе стать истинным проводником религиозных и гражданских свобод, воплотить в жизнь священные заветы.
Английская Америка рассматривалась идеологами Нового Света как бастион гражданских и религиозных свобод. Война с Францией укрепляла провиденциалистские настроения. Наступление американской революции оценивалось как божественный промысел. Концепция божественного провидения стала важным рычагом национального самоутверждения. Американская революция приравнивалась к исходу евреев из Египта, основатели государства — к библейским патриархам, а Вашингтона уподобляли Моисею.
Государство, основанное на новом континенте, не имело ни прошлого, ни гомогенного населения. Но именно эти обстоятельства и содействовали созданию развернутой социальной мифологии. Появились идеи о том, будто Америка начинает новую историю человечества. Американские мыслители оценивали свою страну как внеисторическую нацию, которая сложилась благодаря свободной воле своих основателей. Соединенные Штаты противопоставлялись нередко Европе, которую Америка будто бы превосходила своими целями, миссионерским предназначением.
Игнорируя социально-экономические факторы национальной консолидации, американские теоретики подчеркивали консолидирующую роль мифов. Завоеватели материка изображались как подвижники, имеющие полное право предписывать свою волю «примитивным» народам Америки и Африки. С помощью данных идеологем оправдывались насилие и геноцид. Историческое становление мыслилось как борьба с «дикостью» индейцев, как цементирование нации на почве наиболее жизненных и неоспоримых культурных стандартов.
Отчетливым своеобразием был отмечен и американский романтизм. Если европейские романтики тяготели к идеализации средневековья, то в американском сознании такая тенденция не прослеживалась. Американские философы идеализировали будущее. Они возвещали наступление новых времен, грядущее торжество принципов демократии и гуманизма, которые они стремились проиллюстрировать на примере якобы бесконфликтной истории США. Вместе с тем культурное своеобразие новой нации расценивалось ими как залог уникального исторического развития.
Итак, американские теоретики издавна пытались противопоставить Новый Свет Европе, рассматривая Америку как новое культурное пространство, как принципиально иной мир. Поэтому они стремились обнаружить те черты и признаки общественной жизни, которые позволили бы им провести отчетливое разграничение между двумя культурами — американской и европейской.
Представление о самобытности культурного уклада Америки, где будто бы обеспечивается постоянное восхождение к личному успеху, было нормальной иллюзией экономической истории США. Она поддерживалась некоторыми реальными фактами социальной практики. Абсолютизация ценностей индивидуализма произошла в Америке не случайно. Дело в том, что феодализм и его традиции были устранены здесь раньше и в гораздо более полной мере, чем в Европе. Поэтому уже в XVIII в. Новый Свет, с присущими ему социальными порядками, культурным и психологическим укладом, весьма отчетливо противостоял Старому Свету.
Многие современные американские мыслители, пытающиеся проанализировать самобытность культуры Нового Света, в конечном счете понимают, что история Америки дала пищу для несбыточных упований. Однако отсюда делается парадоксальный вывод: да, иллюзии сопровождали летопись Америки, а история показала их беспочвенность, но именно эта социальная мифология и содействовала формированию совсем иной, нежели европейская, культуры.
