Елена Первушина - Петербургские женщины XVIII века
Позже Мария стала фрейлиной Анны Иоанновны, которой помог взойти на престол Антиох Кантемир (брат с сестрой были очень дружны). Она отвергала все предложения брака и после коронации Елизаветы удалилась от двора и поселилась в Москве, где развлекала себя организацией литературного салона и перепиской с братом на итальянском, чтобы попрактиковаться в этом языке и одновременно избегнуть цензуры. Она помогает брату, затеявшему торговлю мехами в Лондоне, посылая ему меха горностаев, соболей и медвежьи шкуры. В ответ он по ее просьбе посылает ей книги: по древней истории, описания путешествий в Индию и другие далекие страны, а также «что-нибудь по астрономии и геометрии, доступное ея пониманию» (строки из письма Марии).
У каждой фрейлины были свои горничные, у каждого камер-юнкера — лакеи. Кроме того, у Екатерины был свой кухмистер и конюх, свои «домовых дел портные» и «стряпчие» (нотариусы), свои «комнат девицы» и «комнат постельницы», поддерживающие порядок в доме, своя портомоя и целая «мастерская полата» для девиц «шьющих золотом и серебром» и «галандской пряжи мастериц». Кроме того, в штат входили кормилицы малолетних царских детей и учителя подросших царевен.
Говоря о царском дворе, нельзя не упомянуть о большом числе карликов и карлиц, развлекавших царскую чету.
Датский посланник Юст Юль описывает одно из таких развлечений: «В Петербург прибыло множество карликов и карлиц, которых по приказанию царя собрали со всей России. Их заперли, как скотов, в большую залу на кружале, так они пробыли несколько дней, страдая от холода и голода, так как для них ничего не приготовили, питались они только подаянием, которое посылали им из жалости частные лица. Царь находился в это время в отсутствии. По прошествии нескольких дней, вернувшись, он осмотрел карликов и сам, по личному усмотрению, распределил их между князем Меншиковым, великим канцлером, вице-канцлером, генерал-адмиралом и другими князьями и боярами, причем одному назначил их поменьше, другому побольше, смотря по имущественному состоянию каждого. Лицам этим он приказал содержать карликов до дня свадьбы карлика и карлицы, которые служили при царском дворе. Эта свадьба была решена самим царем, против желания жениха и невесты. Царь приказал боярам роскошно нарядить доставшихся им карликов, бывших до того в лохмотьях и полуголыми, в галунные платья, золотые кафтаны и т. п., ибо, следуя своему всегдашнему правилу, царь из своего кармана и на них не пожелал израсходовать ни копейки. Лица, которым было поручено их содержание и обмундировка, расшаркались, поклонились царю и без малейших возражений взяли карликов к себе.
Эту свадьбу карликов я считаю достойной описания. Произошла она следующим образом.
23-го царь назначил эту свадьбу на будущий вторник и с приглашением на нее прислал ко мне двух карликов; приезжали они на мое подворье в открытом экипаже 25-го. Все карлики и бояре разрядили своих карликов и привезли их с собой. На Неве было приготовлено множество малых и больших шлюпок. Общество переехало на них в крепость, где в соборе должно было произойти венчание. Против крепости, на пристани, царь сам расставил карликов. Жених шел впереди вместе с царем. За ними выступал один из красивейших карликов, с маленьким маршальским жезлом в руке; далее следовали попарно восемь карликов-шаферов, потом шла невеста, а по сторонам ее те два шафера, что ездили приглашать гостей на свадьбу; за невестой шли в семи парах карлицы и, наконец, чета за четой, еще 35 карликов. Те, которые были старше, некрасивее и рослее, заключали шествие. Таким образом, во всем карликов и карлиц я насчитал 62 души: впрочем, иные утверждают, что их было больше. Все они были одеты в прекрасные платья французского покроя, но большая их часть, преимущественно из крестьянского сословия и с мужицкими приемами, не умела себя вести, вследствие чего шествие это казалось особенно смешным. В таком порядке карлики вошли в крепость. Там встретил их поставленный в ружье полк, с музыкой и распущенными знаменами, часть его стояла у ворот, другая возле собора. Жениха и невесту обвенчали с соблюдением всех обрядов русского венчания, только за здоровье друг друга из стакана с вином они не пили и вокруг аналоя не плясали. Церемонии эти приказал опустить царь, так как очень спешил. Во все время, пока длилось венчание, кругом слышался подавленный смех и хохот, вследствие чего таинство более напоминало балаганную комедию, чем венчание или вообще богослужение. Сам священник, вследствие душившего его смеха, насилу мог выговаривать слова во время службы.
На мой взгляд, всех этих карликов по их типу можно было разделить на три разряда. Одни напоминали двухлетних детей, были красивы и имели соразмерные члены, к их числу принадлежал жених. Других можно бы сравнить с четырехлетними детьми. Если не принимать в расчет их голову, по большей части огромную и безобразную, то и они сложены хорошо, к числу их принадлежала невеста. Наконец, третьи похожи лицом на дряхлых стариков и старух, и если смотреть на одно их туловище, от головы и примерно до пояса, то можно с первого взгляда принять их за обыкновенных стариков, нормального роста, но, когда взглянешь на их руки и ноги, то видишь, что они так коротки, кривы и косы, что иные карлики едва могут ходить.
Из собора карлики в том же порядке пошли обратно к своим лодкам, разместились в маленькие шлюпки, гости сели в свои лодки, и весь поезд спустился к дому князя Меншикова, где должен был иметь место свадебный пир. Там в большой зале было накрыто шесть маленьких овальных столов с миниатюрными тарелками, ложками, ножами и прочими принадлежностями стола, все было маленькое и миниатюрное. Столы были расставлены овалом. Жених и невеста сидели друг против друга: она за верхним, он за нижним столами в той же зале. Как над ней, так и над ним было по алому небу, с которого спускалось по зеленому венку. Однако за этими шестью столами все карлики поместиться не могли, а потому был накрыт еще один маленький круглый стол, за который посадили самых старых и безобразных. За столом в сидячем положении эти последние представлялись людьми, вполне развитыми физически, тогда как стоя самый рослый из них оказывался не выше шестилетнего ребенка, хотя на самом деле всякий был старше 20 лет. Кругом залы, вдоль стен, стояли четыре стола, за ними, спиной к стене и лицом к карликам, сидели гости. Край столов, обращенный к середине залы, оставили свободным, чтобы всем было видно карликов, сидевших посреди залы за упомянутыми маленькими столами. За верхним из тех столов, что стояли вдоль стен, помещались женщины, за тремя остальными — мужчины. Карлики сидели на маленьких деревянных скамейках о трех ножках, с днищем в большую тарелку. Вечером, когда в залу внесены были свечи, на столы перед карликами поставили маленькие свечечки в позолоченных точеных деревянных подсвечниках. Позднее, перед началом танцев, семь столов, за которыми обедали карлики, были вынесены, а скамейки, на коих они сидели, были приставлены к большим столам. Пока одни карлики танцевали, другие сидели на скамейках. Приглашенные на эту комедию остались на своих прежних местах, за которыми обедали, и теперь принялись смотреть. Тут, собственно, и началась настоящая потеха: карлики, даже те, которые не только не могли танцевать, но и едва могли ходить, все же должны были танцевать во что бы то ни стало, они то и дело падали, и так как по большей части были пьяны, то упав, сами уже не могли встать и в напрасных усилиях подняться долго ползали по полу, пока, наконец, их не поднимали другие карлики. Так как часть карликов напилась, то происходило и много других смехотворных приключений: так, например, танцуя, они давали карлицам пощечины, если те танцевали не по их вкусу, хватали друг друга за волосы, бранились и ругались и т. п., так что трудно описать смех и шум, происходивший на этой свадьбе».
Такое глумление над калеками вряд ли покажется смешным современному человеку, но в XVIII веке должность придворного карлика была для инвалида, пожалуй, единственным способом найти средства к существованию кроме милостыни.
Другой разновидностью шутов был так называемый «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор», учрежденный Петром I «с целью развлечений, питейных увеселений, карнавальных действ и так далее» и пародирующий римскую католическую церковь. Одной из немногочисленных женщин, входивших в этот собор, была «княгиня-игуменья» — княгиня Настасья Голицына, дочь боярина князя Петра Ивановича Прозоровского, сделавшаяся близкой подругой Екатерины и ее придворной шутихой после кончины Петра I. В придворном журнале Екатерины мы читаем, что императрица, Меншиков и другие сановники обедали в зале и пили английское пиво, «а княгине Голицыной поднесли другой кубок, в который Ее величество изволила положить 10 червонцев». Это значит, что получить золотые монеты Голицына могла, только выпив огромный кубок целиком.
