Виктор Бердинских - Русская деревня. Быт и нравы
«Говор в нашей деревне, конечно, отличался от говора соседних деревень. Нас в других деревнях звали “звонари”, потому что говорили громко» (О. Е. Помелова, 1909).
Привыкали, правда, к «другой речи» быстро. «Разговор везде разный: один приход и то наречье разное — где-то одно так зовут, в другой деревне — по-другому. Где ведь живешь — по народу так и говоришь, привыкаешь» (Т. И. К-ва, 1916). Порой какая-то одна отличительная особенность накладывала свой отпечаток на весь строй речи данной местности. Так, в округе деревни Малышонки Оричевского района было мягкое окончание многих слов на «чи»: колодечь, ножничи, пресничя и т. п. Где-то (к югу от Кукарки) смягчали последний слог (Колькя), в другом месте цокали. Замечу, что все перечисленные особенности речи были в местностях, близких друг к другу.
Одни и те же вещи, предметы назывались в соседних деревнях совершенно по-разному. Кто сегодня скажет, что запон это фартук, лопоть — белье, черепня — бадья… Несколько сот русских названий одного предмета умерли, оставив два-три его потомка. Значит, и мы стали беднее.
Вспоминает И. В. О-ва (1917): «Раньше слова говорили иначе. Однажды поехали в Полом с товаром. Есть захотели дорогой. Одна женщина и говорит: “Доставай ярошник”, другая — “мусник”, а третья — “буханку”. А я не могла понять, что они так называют хлеб. Раньше не было ни радио, ни телевизора и поэтому во всех волостях был свой акцент языка. У нас было много приходов, но люди встречались из разных волостей редко, и потому в каждой волости были свои слова. Раньше жизнь была оседлой».
Жизнь не просто была оседлой, она была колоссально устойчивой, чрезвычайно замкнутой. Порой в разговоре свой мог понять только своего. Огромное количество слов просто умерло. Например: «лонись» — в прошлом году; «давеча» — вчера; «симпот» — ухажер; «супостатка» — девушка, которая хочет отбить парня у другой девушки; «юхонка» — бочка и многое другое. Язык, кстати, не был неподвижен в любой деревне; он жил, а значит, менялся.
Масса ушедших слов связана с утраченными занятиями, отошедшей в прошлое утварью, обстановкой крестьянского дома. Возьмем для примера любого пимоката. Ольга Егоровна Помелова (1909) помнит еще, чем работал ее отец: «Тятя у нас валенки катал, так у него много всяких инструментов было. Биток — им шерсть били. Лучок — это такая палка, а на ней струна из овечьей кишки, держалась на кобылках. Волошце — это большое холщовое полотно без единого шва, на него раскидывают шерсть. И начинают катать валенки. Катают бурчиком».
Яркую, образную крестьянскую речь очень сильно оживляли, озаряли различные прибаутки, пословицы, поговорки. Для каждой местности (а зачастую и для отдельной семьи) были свои характерные выражения. Афанасия Емельяновна Машковцева (1917) помнит, что в ее деревне часто проговаривали: «“Птица гнездышка не вьет, дева косы не плетет”. Это значит, что в праздник никто не работает. “Кто не любит в будни трудиться, тот и в праздники не всласть веселится”. “Своя земля и в горсти мила”. “Не торопись словом, а делом”. “Язык людей для умных речей”. Все эти пословицы и поговорки были из жизни взяты. Язык раньше проще был, понятнее нам. Сейчас, правда, в обиходе остались некоторые слова у сельского жителя, но постепенно и это забудется иль заменится новым словом… Сохранять надо старинную русскую культуру, старинный русский язык. Не надобно его забывать, чтить и помнить надо предков своих. Без этого род человеческий не может жить».
Любовь к переносным выражениям, замысловатым загадкам, приговорочкам была у многих в крови. С. П. Желвакова (1917): «У многих в деревне были свои высказывания. Одни говорили — к каждому слову — шанешка, другие — масло в рот… Бабушка всегда говорила: “Абы, если луковицу съесть, абы, зачем ее есть, абы, лучше продать, абы деньги будут”. Мама все потом вспоминала…» Вот ведь чем зацепила свекровь память невестки на всю жизнь — малым словцом. А от этого словца образ ее быстро вспыхивал в памяти людей, ее знавших.
Жалеют нынешние городские старики свое деревенское прошлое, свою утраченную речь. А. В. К-ва (1914): «А в то время крестьяне говорили интересно. Я и сейчас все еще говорю иногда со старухами по-ранешнему, хотя уже сколько лет в городе прожила. Но здесь уж по-другому стала говорить, привыкла. А когда приеду к сестре двоюродной в деревню, ей сейчас уж 86 лет, так вот, когда привезешь гостинца, она увидит сумки большие и сразу с порога говорит: “Ой да Настась, наштё ты эстоль привезла?” Вот так все и говорит почти. А я уж сколько лет в городе живу, а много слов не понимаю. Так-то говорят — так понимаю, а уж по телевизору иногда из половины понятно».
Многие из нынешних стариков считают, что язык их детства жил, был певуч и мягок, упруг и гибок. Как метко заметил А. Г. С-н (1910): «Это был, ну, что ли, интеллигентный язык. В нем было столько достоинства и гордости, что ляпать мат и не вышло бы. Наш русский сегодня — это нечто неопределенное, как, знаешь, рабочий человек без определенного рода занятий». Но сегодня при таком разбросе профессиональных интересов, характера труда, колоссальном давлении средств массовой информации, убивающих любую оригинальность и особинку в речи, определиться невозможно. Уже произошел переход к массовому «канцеляриту» — языку эпохи научно-технической революции.
О ругательствах
Ругательства в речи жили всегда. Это обязательная и необходимая часть языка. Много или мало раньше бранились русские крестьяне? Во всяком случае, сами они, противопоставляя себя пьяному и сквернословящему городскому работному люду, утверждают, что крестьяне раньше в деревнях ругались меньше «Бога боялись». В обычной повседневной речи бранные матерные слова не употреблялись — вспоминают многие, — больше употребляли божбу. Уважение к слову, себе, соседям — препятствовало громкой ругани. В. Я. Бакланова (1901) еще помнит: «Уважали друг друга, обидеть боялись. Ругались-то в кулачок, да и то шепотком, чтоб не услышал никто». Женщины-крестьянки не ругались вообще — большим грехом было даже чертыхание. Впрочем, при ссоре, споре, драке, когда гнев затуманивал голову, выплескивались эмоции, — ругательства летели напропалую. Итак, большинство стариков-крестьян считают, что ругань раньше употреблялась лишь при ссоре, вспышке гнева — а не в обычной речи, как сейчас. Типично такое суждение: «Люди стали сейчас озлобленные на жизнь, нет счастья у людей, поэтому и ругаются. Раньше больше было хороших, приветливых слов. Старались в словах друг другу уважения больше выразить» (А. В. М-ва, 1916).
Речь здесь не идет о городе, заводе, мастерской — поговорка «ругается как сапожник» сложена не зря. Василий Ильич Р-ин (1913), бывший сапожник, вспоминает о своем ученичестве: «Когда где трудно или страшно было, так не раз боженьку помянешь, бывало. Зазорного в этом ничего не было. Однако и культуры у народа никакой не было. Пили водки много и ругались матом, бывало, через слово. Особенно когда в мастерской сапожной работал. Там только и слышно мат на мате. Изъясняться с помощью матерщины легче было. И напряжение нервное снимает в работе». Ругань была следствием ссоры людей, порой спутником драки. Да и сами слова брани часто были совершенно, на наш взгляд, безобидны. «Ругались у нас дьяволом, лешим. Называли чертом: “Бес ты, окаянный”. “Дура ты, сатана, нечистая сила”. Вот называли с горячей головы. Ругались нечасто. Деревня была не ругательская. Ругались когда сильно насолят друг другу. Часто из-за земли ругались. Меряли-то шагами. У одного шире шаг, у другого уже. Вот и говорили “ты у меня прикосил к себе”. Исподтишка корову портили, тоже ругались. Камни бросали на сенокос и из-за этого вызубривали косу. Ругались из-за сена» (А. А. Лысов, 1924).
Ругательство в речи действительно отражает стиль жизни, образ мыслей, отношение человека к миру и самому себе. Если человек чист духом, он чист и в речи. Драгоценнейшее для нас сегодня свидетельство Афанасии Александровны Машковцевой (1917) подтверждает эту мысль: «В наше время в словах скромнее были. Таких грубых и резких слов раньше не употреблялось, по сравнению с теперешним днем. Такого матерного слова, как сейчас (прямо у некоторых через слово повторяется), не слышно было. Это мужики наши в ранешные времена в сердцах ругнутся так. А так чтобы постоянно, то такого не водилось. Как Господь говорил, чтоб уста свои разными пакостными словами не оскверняли. В работе мужик — так это тоже ругнется изредка. А как же, тяжело приходилось работать! Ну иль по пьяному делу кто выскажется, то было простительно, не владеет собой человек. А в доме, в семье об этом и речи не может быть. Родители никогда себе не позволяли какую-то ругань, особенно при детях. А среди нас тем более такого не было. Тятя за такое дело строго бы наказал. Парни при драке, деревня на деревню, тоже, бывало, изредка вплетали слова разные. А так скромнее люд раньше был и в словах, и в поведении. Более выдержанные были и уравновешенные. Друг к другу относились с большим уважением. Что между собой, даже к животным, к скотине домашней с лаской относились. Поговорят с ней, как будто она понимает. А от женщины, тем более от девушки грубых слов, не говоря уже о матерных, не услышишь. А сейчас это стало как обычное явление. Люди уже не замечают за собой этого, вот до чего дожили. Потому что сейчас у людей друг к другу уважения нет».
