Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Хисген Рюд
Тексты — важнейший источник историй, которые как ничто иное развивают воображение. Это одна из причин, почему в «грамотных» культурах чтение — и вообще во всех культурах рассказывание историй — играет такую важную роль в воспитании детей. Самый простой уровень — использование воображения для додумывания деталей, о которых в тексте не сказано. Возьмем, к примеру, две строфы из цикла Анни Шмидт (1911–1995) «Овечка Вероника».
«Давайте-ка устроим пир, — Вероника сказала, —
Давайте-ка устроим пир у милых дам Мирам.
Пусть каждый что-то испечет (рецепты из журнала),
Мы дружно вместе все съедим и вкусно будет нам». <…>
Взяв молока, яиц, муки и соли так с мизинчик,
Пекла Вероника блины и клала их рядком.
— Вот чудо! — пастор произнес, — скорей мне дайте блинчик!
— Нет, — отвечала фрау Мирам, — есть будем за столом.
С какой интонацией произносили свои реплики пастор и фрау Мирам, на какой сковородке пекла блины овечка Вероника, как пахли ее блины и были ли они румяными — все это мы додумываем сами.
Но воображение — это нечто большее, чем додумывание внешних деталей. Имманентное свойство человеческого ума — составлять из обрывков информации логичный нарратив. Дайте человеку вместо двух фотографий коротенький текст: «Продаются детские ботиночки, неношеные» — и он придумает сюжет. Этот текст приписывается Хемингуэю, который якобы выиграл пари о том, что сможет написать рассказ из шести слов (по-английски это «For sale, baby shoes, never worn»). Некоторые писатели играют с этим свойством читателей и нарочно сообщают ему минимум информации, заставляя приложить усилия для выстраивания истории на основе лоскутков сюжета. Это делает, например, Сэмюэл Беккет (1906–1989) в новелле «Худшему навстречу» («Worstward Ho», 1983). В тексте объемом всего десять страниц (4500 слов) использовано не более 410 знаменательных слов: Беккет предлагает лишь скелет, на котором не осталось ни кусочка мяса. Читатель должен сам придумать связный рассказ.
Если у читателя появляется ощущение, что автор дает ему слишком мало информации, он может рассердиться и отложить книжку. Но точно так же может рассердить и обратное: когда писатель дает слишком много информации, возможно, от нехватки мастерства или, например, чтобы заставить читателя ему поверить. Но как бы подробно ни описывался персонаж, читатель всегда видит что-то свое. Читая, каждый невольно создает у себя в голове собственную картину. Более того: на основе поступков героя книги мы логически выстраиваем для себя его характер. Как могла Эмма Бовари из романа Флобера (1821–1880) вступить в связь с Родольфом Буланже? Мы вживаемся в героя и представляем, как бы мы поступили на его месте. Был ли поступок Эммы не только попыткой избавиться от удушающих оков законного брака, но и моральным падением? Кто и на основе чего может об этом судить? Читая книги, мы живем и собственной жизнью, и жизнью других людей. Мы представляем себе другие жизни, которые могли бы прожить. Точно так же как это происходит при встрече с людьми из плоти и крови, при чтении мы прислушиваемся к другим: вдумываясь в мотивы их поступков и решений, развиваем собственный голос и осознаем самих себя.
Следовательно, чтение можно рассматривать как безопасный способ изучить собственные возможности и нащупать свои границы. Выдуманные истории позволяют нам познакомиться вплотную с бóльшим количеством людей и вдуматься в бóльшее количество мотивов их поведения в разных обстоятельствах. Благодаря этому мы можем представить себе различные сценарии собственной жизни. Мы учимся познавать себя, свои мотивы и чувства, чтение колоссально расширяет тот резервуар, из которого мы черпаем понимание, необходимое для совершения поступков. В этом смысле чтение выполняет роль, во многом близкую к роли тех игр — в основном социального характера, — которые столь мастерски описал Йохан Хейзинга (1872–1945) в книге «Homo ludens» (1938). Чтение — не единственный способ развивать наше умение вживаться в других людей, влезать в их шкуру и приобретать жизненные навыки, но, благодаря сочетанию с прочими преимуществами, это, несомненно, самый привлекательный способ.
Не менее важно и то, что текст позволяет нам как бы выделить один фрагмент из жизненного водоворота. И этот фрагмент не только предстает как нечто целостное, но и учит читателя различать, чтó в жизни главное, а чтó — второстепенное. Текст структурирует реальность и, что приятно, упорядочивает хаос существования. Вероятно, тем самым чтение рождает в нас ощущение, что мы можем контролировать собственную жизнь, — а ведь это важнейшая составляющая нашего душевного покоя. Чтение дает ощущение контроля над ситуацией в большей мере, чем другие источники информации. Нам так легко взять и перелистать книгу назад, чтобы перечитать несколько страниц, мы в любой момент можем прерваться, а потом продолжить чтение. Благодаря этому знакомство с миром книги происходит в подходящем для нас темпе и на наших условиях. Человек читающий является режиссером той кинокартины, которая перед ним разворачивается, чего в случае аудиокниги или настоящего кинофильма не происходит.
Таким образом, чтение художественной литературы имеет решающее значение для нашего умения понять самих себя и создать представление о том, в чем мы видим смысл жизни.
Чтение играет важнейшую роль для нашего умственного развития. Письменный язык — мощный инструмент для процесса мышления, это инструмент, расширивший наши мыслительные возможности. Драматическая жизнь американской писательницы Хелен Келлер (1880–1968) позволяет понять, как тесно наше мышление связано с языком. В полтора года девочка перенесла заболевание, в результате которого стала слепоглухонемой. Когда ей было около семи лет, к ней пригласили учительницу, научившую ее общаться с миром с помощью пальцев и ладони. Учительница как бы писала у малышки на ладони слова, прикладывая сложенные по-разному пальцы. Каждое положение пальцев соответствовало одной букве алфавита. Метод имел успех, Келлер стала первым слепоглухонемым человеком в мире, окончившим среднюю школу, а в 1904 году она получила диплом с отличием в Рэдклифф-колледже (Гарвардский университет).
В автобиографической книге «Мир, в котором я живу» (1908) она описала первые семь лет своей жизни, пока она не владела никаким языком, как период полной замкнутости в самой себе:
До появления учительницы я не осознавала, что существую. Я жила в мире, который был не-миром. Мне никогда не удастся правильно описать то бессознательное, но все же сознательное время, в котором ничего не было. Я не знала, что я что-то знаю, что я живу и действую, что у меня есть желания. У меня не было ни воли, ни разума. Мне были ведомы лишь слепые природные стимулы, подталкивавшие меня к предметам и действиям. <…> Моя внутренняя жизнь являла собой полную пустоту без прошлого, настоящего или будущего, без надежды и ожидания, без удивления, без радости, без веры.
Хелен выучила английский язык, «читая» знаки, которые учительница «писала» на ее ладони. Благодаря этим прикосновениям она начала думать и научилась отвечать учительнице по этой же системе.
Поскольку я не умела думать, я не могла сравнивать одно ментальное состояние с другим. То есть я не осознавала, что у меня в мозгу что-то изменялось или шел какой-то процесс, пока со мной не начала заниматься моя учительница. Я ощущала только острое желание поскорее получить то, что мне хотелось, а для этого надо было использовать те движения пальцами, которым она меня учила. Я думала только о предметах, кроме предметов, мне ничего не было нужно. Перелом произошел в тот момент, когда я поняла значение слов «я» и «мне», обнаружила, что я есть нечто. Я начала думать. У меня впервые возникло сознание. <…> На ощупь, неуверенно, я постепенно поняла, кто я такая, а когда мне стало ясно, что и другие люди испытывают такие же чувства, я начала медленно, но верно конструировать мой мир, мир людей и Бога.
