Кристофер Райт - ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета
Родд на самом деле убежден, что культурный разрыв между библейским и современным миром настолько велик, что большая часть морального учения вряд ли может быть безопасно и обоснованно перенесена из одного в другой. Я считаю, что многие из предостережений Родда разумны и должны быть учтены. Нам следует понимать, что есть искушение говорить о значимости того или иного вопроса, исходя из отдельно избранных текстов–доказательств. Но я также полагаю, что иногда Родд становится жертвой скоропалительных априорных обобщений о культурной чуждости Израиля, и потому я не могу согласиться с его методологическим несовершенством. Стоит отметить, что между мирами древнего Израиля и Израиля начала христианской эры (миром Нового Завета) существует существенный культурный и исторический разрыв. Тем не менее, авторы новозаветных документов, по всей видимости, подражая самому Иисусу, обращались к этике Ветхого Завета как к авторитету, присущему их древним текстам, несмотря на то, что они, подобно нам, сталкивались со многими герменевтическими трудностями, обращаясь к еврейским Писаниям. Я еще вернусь к Родду в своих заключительных размышлениях о библейском авторитете.
Дж. Дэвид Плайнс в книге «Социальные представления еврейской Библии» (J. David Pleins, The Social Visions of the Hebrew Bible) следует курсу, который близок курсу Родда и Готвальда, но без негативного настроя первого и идеологического настроя второго. Он делает обзор социальных и этических представлений, которые находит запечатленными в каждой из основных частей еврейских Писаний: законе, повествованиях, пророках, поэзии и мудрости. Он использует инструментарий исторической и социологической критики и обнажает то, что считает конфликтующими социальными интересами и программами не только между различными литературными жанрами или историческими эпохами, но даже в рамках отдельных книг или собраний в каноне. Тем не менее, вместо того чтобы считать это разнообразие безнадежно противоречивым, он считает его ценным этическим вкладом в решение современных проблем, «предложенным как основание для отображения тех самых противоречий, повлиявших на сообщества, чьи мысли дошли до нас на страницах еврейских Писаний».[398] Поэтому в конце каждой главы он показывает актуальность своих изысканий, а в заключительной главе — общий нравственный резонанс исследованного им материала.
Идеологический и богословский конфликт также разгорается вокруг вопроса единства: существует ли такая вещь, как «общий нравственный акцент Ветхого Завета»? Или же существуют просто разнообразные, а иногда конкурирующие взгляды? В принципе это тот же вопрос, над которым бьются и те, кто пытается справиться с предметом под названием «богословие Ветхого Завета». И существует значительное идеологическое разделение в отношении того, является ли весть Ветхого Завета доброй или нет. Некоторые стремятся толковать тексты с точки зрения традиции, уважающей этот материал как божественный по своему происхождению и относящейся к Писанию как к канону. Другие столь подавлены особенностями библейского мира и текстов, что их стратегия прочтения явно враждебная и скептичная, что соответствует их собственному мировоззрению.
Я придерживаюсь позиции авторов Нового Завета по отношению к ветхозаветным Писаниям: я верю, что Бог, которого мы встречаем на страницах Ветхого Завета — это Бог и Отец Иисуса Христа, Бог, которому церковь поклоняется как триединому Богу. Я принимаю утверждение 2 Тим. 3, 16 о том, что все Писание theopneustos — вдохновлено этим Богом. Это означает, что ветхозаветные Писания в определенном смысле авторитетны, и в конечном итоге — Божьи. Потому они полезны, то есть значимы и применимы к этическим проблемам нашего мира (так же как и мира Тимофея), а также они могут «умудрить нас во спасение, верою во Христа Иисуса».
Тем не менее, сделать подобные заявления — это одно, а разъяснить их — другое. Если мы собираемся вернуться «оттуда сюда» с чем–то большим, чем захватывающее слайд–шоу отдельных снимков незнакомой земли, мы должны признать, что в текстах, которые мы изучали, есть нечто, что привлекает наше внимание, требует должного ответа, придает законную силу одним поступкам и осуждает другие. На этот вопрос мы и обратим сейчас наше внимание.
Проблема авторитета
Можно ли построить ветхозаветную этику так, чтобы она имела некий авторитет? Каким авторитетом для христиан обладает сам Ветхий Завет? Данный аспект этического авторитета библейских текстов, по моему мнению, недостаточно полно рассматривается в большинстве критических исследований, обзор которых я проделал в тринадцатой главе. Многие ученые готовы говорить о силе текста, не желая по–настоящему заняться вопросом его авторитета. Вопрос состоит в следующем — действительно ли Ветхий Завет обладает для нас, христиан, авторитетом, который требует, чтобы мы прислушивались к его текстам и реагировали на них как на Слово Божье. Да, большинство работ действительно подчеркивают нравственную актуальность Ветхого Завета, но они единодушно скупы на эпитеты, отображающие его предписывающий характер. Если текст Ветхого Завета не говорит нам, что именно мы должны делать (а обычно так и есть), существует ли способ, при помощи которого он вообще указывает нам, что делать? И как нам найти его и сформулировать?
Одна из главных сложностей связана с оттенками значения самого слова «авторитет». Как отмечалось выше, похоже, что в умах людей оно связано с раздачей директив, и основывается на авторитете в военной модели. Конечно, те, кто открыто отрицает идею библейского или ветхозаветного авторитета в сфере морали, обычно делают это на том основании, что повеления и подчинение им являются неадекватными, даже несерьезным основанием этики. Они не желают, чтобы деспотическое божество, которое они видят в Ветхом Завете, плохо обходилось с ними, отдавая произвольные приказы. Поэтому, отрицая повеления, они отрицают авторитет.
Но даже для тех из нас, кто с радостью подтверждает свое согласие с библейским авторитетом, связь авторитета с повелением не уживается комфортно с предоставленным в наше распоряжение материалом. Большая часть Ветхого Завета не является повелением в смысле приказаний ни первым его слушателям, ни будущим поколениям читателей. Большая часть Ветхого Завета — это повествование, поэзия, пророчество, песнь, плач, видения и прочее. Какой авторитет кроется в этих формах высказывания? И, более того, повеления, которые явно присутствуют в Ветхом Завете в значительном количестве, не были изначально адресованы нам. Это были заповеди, данные давным–давно людям в мире, совершенно отличающемся от того, который населяем мы. Поэтому, если мы следуем военной модели авторитета, обращение к Ветхому Завету в поисках решения современных проблем можно сравнить с использованием приказов, отданных Союзным командованием во Второй мировой войне, в качестве руководства для ведения войны против современного терроризма. Наш мир — иной.[399]
Одно очень важное наблюдение сделал Оливер О'Донован (Oliver О'Donovan), проведя разделительную черту между авторитетом и требованием в любом из библейских повелений.[400] Если я иду по переполненной людьми улице и слышу, как полисмен в униформе требует: «Вернитесь назад», я признаю его авторитет отдавать подобный приказ. Его повелительная речь подтверждена авторитетом. Но я также должен решить, обращается ли он ко мне или нет. Если нет, его повеление не требует моего послушания, не потому, что оно не имеет авторитета (оно имеет), но потому, что он обращается не ко мне. Тем не менее, я также признаю, что авторитет повеления мог относиться ко мне, если бы я находился в ситуации, напоминающей ситуацию с тем человеком, к которому он действительно обратился. Таким образом, библейские повеления обладают авторитетом из–за того, кто их отдал, божественный авторитет которого мы признаем. Эти повеления требовали послушания от своих адресатов, получивших их в собственном историческом контексте. Но требуют ли они моего послушания, зависит от многих других факторов.
Авторитет — утверждение бытия
Под авторитетом чаще всего подразумевают военную субординацию, но я убежден, что нам следует существенно расширить свое понимание данного слова. В формировании взгляда на авторитет мне помог Оливер О'Донован. В замечательной апологии евангельской библейской этики «Воскресение и нравственный порядок» (Resurrection and Moral Order) О'Донован пишет, что авторитет — это такое измерение бытия, которое дает достаточные и осмысленные основания для действия. Сам порядок творения, само бытие, предполагает иерархию власти, в рамках которой мы обладаем свободой действий (свободой и как допустимостью, и как спектром альтернатив).[401] Авторитет — это не просто вопрос положительных директив; это также узаконивающее разрешение. Авторитет уполномочивает; авторитет дает свободу действия в установленных рамках. Так, авторитет моих водительских прав (или удостоверение епископа) не приказывает мне каждый день, где мне вести автомобиль (или какие священнодействия совершать). Скорее, авторитет данных документов уполномочивает меня самостоятельно принимать подобные решения. Они дают мне свободу и авторитет вести машину туда, куда я желаю, или совершать служения, проповедовать, крестить и так далее. В этих контекстах я — уполномоченный человек, освобожденный авторитетом реальностей, стоящих за этими документами и в то же самое время подчиненный им (законам страны и дорожного движения; каноническому праву церкви).
