Кристофер Райт - ОКО ЗА ОКО Этика Ветхого Завета
Вопрос о существовании Бога
Имеет ли значение, верит ученый в Бога или нет? Или, если быть точнее, имеет ли значение, верит он в объективную реальность божества, представленного на страницах Ветхого Завета Господом? В теории можно сказать, что это не имеет значения. Считается, что для первых двух задач, упомянутых выше (главным образом описательные задачи изображения социального и этического мира древнего Израиля и анализа их священных канонических Писаний), достаточно критической объективности, чтобы прийти к выводам, которые затем будут одобрены или отвержены учеными. Именно о такой предпосылке идет речь, если я, христианин, предпринимаю попытку исследовать и описать этику, например, некоторых индуистских или буддийских писаний, или Корана. В теории я надеюсь проделать работу прилежно, честно работая с источниками. Но отказываясь разделять вероучение или конфессиональное мировоззрение любого из этих текстов, я стремился бы к информативно полезному и доброжелательному изложению их этического учения, что вызывало бы определенное доверие тех, кто придерживается данных верований.
Тем не менее, на практике вера или неверие в библейского Бога оказывают существенное влияние на подход и результат исследований в данной области. Просто проиллюстрируем это на примере: с одной стороны, мы слышим призыв Кристофера Зайтца читать Ветхий Завет так, как это делают люди, знающие Бога, Святого Израиля, Отца Иисуса Христа и поэтому нашего Бога и Господа.[385] Или же мы слышим риторику Уолтера Брюггемана (Walter Brueggemann), напоминающего нам, что задача богословия Ветхого Завета (и, конечно же, ветхозаветной этики) - «представить определенное описание реальности с живым Богом… Святой Личностью, о которой мы узнали из уст Израиля». Более того, продолжает Брюггеман, ученые, отказывающиеся признавать эту реальность, страдают «глухотой и не слышат голоса текста… потому что, когда Святая Личность удалена из определения смысла, то, что остается после этого, уже не так и важно».[386]
С другой стороны — Филипп Дейвис, довольный атеист, претендующий на объективность академического дискурса.[387] В его понимании, правильное исследование библейских текстов не даст богам беспрепятственно обитать на страницах словарей. И только напрочь отвергнув существование любого божества, особенно ветхозаветного, Дейвис начинает искать нравственные уроки Ветхого Завета. Поскольку он полагает, что предполагаемое нравственное учение Ветхого Завета в сущности является слепым послушанием произвольным божественным заповедям, он считает подобное учение неэтичным в принципе:
Ветхий Завет не очень хороший источник для этики, потому что он обычно прибегает к требованию подчинения заповедям, будь они заповедями божества, пророка или родителя… Я сам лично выступаю против подобной точки зрения. Хотя я не верю в богов, я верю, что они — символы власти, притязающие на абсолютную власть (если точнее — инструменты, при помощи которых другие лица притязают на власть). И я отвергаю подобные символы и подобную власть[388].
Далее Филипп Дейвис утверждает, что в большинстве частей Ветхого Завета находит мало каких–либо нравственных ценностей, если вообще они там есть. Вот что он пишет, например, о пророках:
Именно здесь, где многие библейские ученые видят высокий этический уровень Ветхого Завета, я не могу найти последовательности, там нет даже элементарных этических размышлений. Богословие Сиона, святость бога, ненависть бога, брачный статус бога, месть и непостижимость бога, его монополия, власть и многое другое используются в качестве причины для выполнения того, что говорит пророк: много религии, мало этики и никакой последовательности.[389]
А вот его слова об этике Книги Левит:
У нас перед глазами картина самого безнравственного общества: тоталитарного государства, недалеко откатившееся от породившего его всесвятого, бескомпромиссного, поглощающего жертвы деспота и основателя фашистского кружка. Идеализированное общество Книги Левит — не утопия, разве что для ритуально чистых и во всем послушных, — рай только для правящей верхушки.[390]
Фраза «непредубежденная объективность» вряд ли приходит на ум первой, когда читаешь подобные строки.
Либо можно оставить открытым вопрос о том, существует ли какой–либо объективно реальный Бог, и показать различие между реальным Богом и литературной реконструкцией ветхозаветного божества. Эта схожесть дает полное право человеку подвергнуть библейский текст яростной этической критике. Шерил Экзам (Cheryl Exum) в той же книге, что и Филипп Дейвис, предлагает язвительный обзор насильственных метафор в пророческих изображениях суда Яхве над Израилем, где Бог больше похож на мужа, разозлившегося на неверную жену.[391] Из статьи трудно сделать вывод, верит Экзам в Бога или нет, но ясно одно: в какого бы Бога она ни верила, это не библейский Бог. Она отмечает: «Думаю, что важно признать, что Бог — это персонаж библейского повествования, и поэтому его не следует путать с чьим–либо представлением о реальном боге».[392] Экзам, думаю, согласилась бы с Дейвисом, что наиболее ответственный вид нравственного взаимодействия с Библией — это противостать ей.[393]
Таким образом, мы видим: то, что ты найдешь в Ветхом Завете, когда доберешься туда, сильно зависит от того, кого ты возьмешь с собой, и чьими глазами будешь рассматривать его.
Вопрос об откровении Бога
Совершенно ясно, если вы не верите в существование какого–либо бога, тогда идея какой–либо формы авторитета в тексте на том основании, что он был раскрыт единым живым Богом, является чепухой, если не хуже. Но даже для тех, чья личная вера не проявляется в их трудах, идея канонического авторитета и откровения может быть отвержена как этически проблематичная. Так, Черил Экзам отмечает: «Я предпочитаю вовсе покончить с идеями канона и библейского авторитета. Поскольку Библия — важная часть нашего культурного наследия, будет дерзким предполагать, что мы можем как–нибудь обойтись без нее. Но я не вижу никаких причин наделять ее исключительным авторитетом».[394] Как мы видели в тринадцатой главе, именно к такому заключению приходит Сирил Родд (Cyril Rodd) в конце своего важного обзора этических измерений Ветхого Завета. По его мнению, именно идеи божественного откровения и текстуального авторитета являются настоящей проблемой. Он утверждает, что невозможно одновременно честно и ответственно работать с материалом Ветхого Завета для формирования этики (это означает, что мы избираем и отвергаем законы и повествования на основании этических стандартов, которые считаем правильными, но которые конфликтуют с тем, что мы читаем в тексте) и придерживаться традиционных концепций откровения и авторитета. Поэтому необходимо отвергнуть последнее. Более того, невозможно придерживаться концепций откровения и авторитета и найти полезный метод, который поможет сделать материал уместным для нас, несмотря на попытки, предпринятые в книгах, таких, как эта:
Если вы начинаете с откровения, то не существует способа изобрести последовательный и убедительный метод… До тех пор, пока сохраняется божественное влияние на нравственное учение Ветхого Завета, невозможно пояснить, как Ветхий Завет может предложить авторитетное руководство тем, кто столкнулся с совершенно иными этическими дилеммами современности.
Мы отвергаем некоторые библейские требования. Например, побитие камнями блудников или гомосексуалистов.
Если затем мы решим согласиться, что Ветхий Завет — это божественное откровение и его этика содержит авторитет, данный Богом, мы вновь столкнемся с непреодолимыми проблемами. Это убеждает меня, что начинать с откровения и искать авторитет — это создать проблему, которую можно преодолеть, только если отвергнуть его.[395]
Совершенно неясно, как это отвержение помогает решить проблему. Если не существует божественного влияния в реальности, известной нам как Писание, и если оно не имеет какого–либо авторитета, тогда зачем его вообще читать?
На другом конце спектра находится позиция, отстаиваемая Уолтером Кайзером (Walter Kaiser). Он прочно стоит на консервативной предпосылке раскрытого и авторитетного характера Библии в целом. Кайзер находит основную деонтологическую особенность в ветхозаветной этике; то есть она приходит к нам, как априорные заповеди Бога, и мы должны должным образом отреагировать на них. Соответственно, Кайзер главным образом сосредоточивается на законе как месте, в котором эти заповеди наиболее явно посягают на нас — раскрытые и одобренные Богом. Но мне кажется ошибочной тенденцией слишком тесно связывать понятия «раскрытый» и «авторитетный» с категорией заповеди. Согласно традиционному пониманию библейского откровения, не только заповеди были раскрыты, и не только они обладают божественным авторитетом. Помимо заповедей, Ветхий Завет содержит множество других текстовых жанров, затрагивающих вопросы этики, и нам есть о чем размышлять. И если мы пошли по герменевтическому пути с предпосылкой божественного откровения и авторитета, внутренне присущего всему канону, тогда необходимо задаться вопросом, в каком смысле эти понятия применимы к повествованию и поэзии (и даже генеалогии) в той же мере, как к законам.