Коллектив авторов - Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
Начало театральной карьеры Петра Федоровича Шарова (1886–1969) некоторыми деталями совпадает с российским опытом Юрия Львовича Ракитина и Николая Осиповича Массалитинова. Правда, о жизни и деятельности Шарова известно в нашей стране гораздо меньше. В этой статье мы делаем попытку собрать воедино множество разрозненных сведений о нем, осмыслить факты, разбросанные в российской прессе и театроведческой литературе, в переведенных на русский язык трудах западных историков театра.
Родился Петр Шаров в Перми, рано увлекся театральным искусством, участвовал в любительских кружках. По некоторым сведениям, в 1904 году Шаров вступил в Студию МХТ на Поварской и начал работать под руководством Мейерхольда. В 1904–1905 годах участвовал в тифлисских гастролях труппы Мейерхольда, а потом последовал за ним в Санкт-Петербург[910].
Шаров был актером студии на улице Жуковской, а также секретарем театра «Лукоморье». Авторы сборника «Мейерхольд и другие» предполагают, что Шаров перешел к Мейерхольду из частной московской школы Адашева, которую иногда называли школой МХТ, вместе с некоторыми другими слушателями в начале 1908 года. «Начиная летом 1908 года подготовку к постановке «Саломеи» Уайльда для благотворительного спектакля Иды Рубинштейн в Михайловском театре, Мейерхольд в числе ее участников называет своих будущих студийцев и среди них – группу бывших москвичей»[911]. В этом списке мы читаем фамилию Шарова. Встречается она и в рабочих тетрадях Мейерхольда, в заметках «Действующие лица первого вечера». В качестве секретаря группы «Лукоморье» Шаров подписывает приглашение на заседание литературной фракции, адресованное М. В. Добужинскому[912]. Известно, что Шаров принимал участие в мейерхольдовской пантомиме «Шарф Коломбины» на сюжет А. Шницлера. Согласно некоторым данным, недолгое время он работал в театре Евреинова «Кривое зеркало», затем в театре Суворина.
В 1914 году, когда Шаров стал преподавать во Второй студии МХТ и участвовал в спектаклях МХТ в качестве секретаря К. С. Станиславского, его попросили возглавить любительский рабочий театр морозовской мануфактуры в Орехово-Зуеве. Шаров очень серьезно отнесся к своим занятиям с самодеятельными актерами.
Вначале он предложил для постановки чеховские водевили, а затем «Снегурочку» А. Н. Островского. Спектакль настолько понравился приглашенным в Орехово-Зуево К. С. Станиславскому и А. А. Яблочкиной, что они рекомендовали его для представления в Москве, в Сергиевском Народном доме. На этот спектакль откликнулось благожелательной статьей издание «Русская иллюстрация». Следующая постановка Шарова, показанная в Москве в 1916 году, удостоилась рецензии театрального журнала «Рампа и жизнь».
«Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого был признан большим успехом режиссера, сумевшего добиться от актеров-непрофессионалов естественного исполнения ролей вершителей судеб России[913]. Кроме того, в репертуаре орехово-зуевского Зимнего театра были «Чайка» и «Вишневый сад» А. П. Чехова, «Лес» А. Н. Островского, а также пьеса А. И. Сумбатова-Южина «Старый закал»[914].
Не только рабочие морозовской мануфактуры, но и все жители города обожали свой театр и считали, что некоторые актеры не уступают столичным. Сохранились две фотографии той поры: молодой Шаров на фоне фабричной стены, за которой, видимо, и находился руководимый им Зимний театр, и Шаров-режиссер с большой группой самодеятельных артистов своей студии.
В 1917–1918 году Шаров недолго, но плодотворно работал в основной труппе МХТ в качестве помощника режиссера. В книге «Станиславский репетирует» такой знаток истории МХТ, как И. Виноградская, с уважением отзывается о записях Шарова, сделанных во время работы над новой редакцией «Чайки» в сезон 1917–1918 года, упоминая его в ряду «опытных и профессионально одаренных помощников режиссеров»[915].
Тогда роль Аркадиной должна была играть О. Л. Книппер-Чехова, Тригорина – В. И. Качалов в очередь с Н. О. Массалитиновым, Треплева – М. А. Чехов, а Нину Заречную – А. К. Тарасова. В связи с болезнью, а затем отъездом Тарасовой репетиции были прекращены, и спектакль так и не был выпущен. Можно себе представить, какой школой режиссерского искусства оказалась для Петруши Шарова, как потом его называли в своих письмах Книппер и Качалов, его обязанность вести записи репетиций.
В 1919 году Шаров уехал в составе «Качаловской группы артистов МХТ» на гастроли по России, а затем за границу. В группе он исполнял обязанности помощника режиссера, играл Прохожего в «Вишневом саде», Бубнова в «На дне». Среди сыгранных им в «качаловский» период ролей В. В. Шверубович в своих воспоминаниях выделяет несомненный успех: Смердякова в «Братьях Карамазовых». В прощальном пражском спектакле «Гамлет» 1921 года Шаров, как уже упоминалось, исполнял роль Горацио. В архиве П. Ф. Шарова в Международном институте театра в Амстердаме хранится фотография Василия Ивановича Качалова с надписью-цитатой из «Гамлета»: «Горацио! Ты лучший из людей, с которыми случалось мне сдружиться. Дорогому Петруше Шарову с нежнейшей дружеской любовью. В. Качалов. Париж, 1922 год»[916].
Шаров пользовался любовью товарищей по труппе МХТ. Он долгое время переписывался с О. Л. Книппер. В Музее МХАТ сохранилось адресованное ему подробное письмо В. И. Качалова из Америки, написанное во время большого зарубежного турне Художественного театра. Василий Иванович с любовью пишет о своих товарищах – актерах «Пражской группы артистов МХТ», особенно о М. Н. Германовой, Н. О. Массалитинове, М. А. Крыжановской, П. А. Павлове, В. М. Греч. Видно, что он следит за их гастролями по европейским городам, искренне радуется их успехам[917].
Петр Федорович в этих поездках играл следующие роли: Гаева и профессора Серебрякова (соответственно «Вишневый сад» и «Дядя Ваня» А. П. Чехова), Луки и Актера («На дне» М. Горького), Жевакина в гоголевской «Женитьбе». По-прежнему его коронной ролью оставался Смердяков в «Братьях Карамазовых». Был занят Шаров и в двух спектаклях, поставленных М. Н. Германовой. В «Екатерине Ивановне» Л. Андреева он играл художника Коромыслова, а в знаменитом спектакле «Король темного чертога» по Рабиндранату Тагору исполнял роль короля.
Шаров постепенно отошел от работы помощника режиссера: в условиях гастрольных поездок это были вовсе не те обязанности, которые он исполнял в последний год работы в МХТ, а скорее должность помрежа, ведущего спектакль. Об этой стороне деятельности Шарова В. В. Шверубович в своих записках еще периода «Качаловской группы» отзывался с большим юмором. Зато работа над ролями все более серьезными, под руководством такого замечательного театрального педагога и режиссера, каким был Н. О. Массалитинов, сотрудничество с выдающейся актрисой М. Н. Германовой и другими членами группы артистов Художественного театра – все это давало возможность накапливать опыт, который и привел Петра Федоровича к профессиональной режиссуре.
В 1926 году мы встречаем фамилию Шарова-режиссера на афише гастролей «группы артистов Художественного театра» в Загребе. В спектакле «Бедность не порок» А. Н. Островского роли исполняли П. А. Павлов (Любим Торцов), М. А. Крыжановская (Любочка), В. М. Греч (Анна Ивановна) и другие участники «Пражской группы». Декорации и костюмы были выполнены известным художником-эмигрантом П. Ф. Челищевым.
В ноябре 1927 года на гастролях «Пражской группы» в Вене П. Ф. Шаров обозначен как режиссер того же спектакля «Бедность не порок», а также двух пьес Л. Н. Толстого – «Власть тьмы» и «Живой труп». Режиссером других спектаклей – «Женитьбы» Гоголя, «На дне» М. Горького, «Села Степанчикова» по Ф. М. Достоевскому и «Битвы жизни» по Ч. Диккенсу был Н. О. Массалитинов.
В сезон 1927–1928 года, после распада основного состава «Пражской группы», Шаров, свободно владевший немецким языком, был приглашен режиссером в один из лучших театров Германии, дюссельдорфский Шаушпильхаус. Он выпустил два спектакля при участии такого мастера сценографии, каким был М. В. Добужинский: пьесу Кнута Гамсуна «У врат царства», хорошо знакомую Шарову по спектаклю МХТ и по репертуару «Качаловской группы», в Амстрердаме и бессмертный «Ревизор» Н. В. Гоголя в Дюссельдорфе.
Знаток творчества Мстислава Добужинского А. П. Гусарова цитирует размышления художника о том, что представленный Гоголем быт «скорей был не типично реальный, а полный символики»[918]. Как пишет Гусарова, в соответствии с замыслами Гоголя художник создает на сцене полуфантастический образ городка, от которого «три года скачи, ни до какой границы не доскачешь». В него он вводит занавес «с изображением городской свалки с неизбежной лужей. Дальше на холме – городские строения. Центром композиции является острог. Контуры предметов – чуть искаженные, они колеблются, словно отражения в луже»[919].
