Людмила Черная - Антропологический код древнерусской культуры
Антропологическая декодировка эпохи Ивана Грозного показывает, что русская средневековая культура вступает в полосу огосударствления человека, включенного в систему всеобщей регламентации. Единовременно и параллельно проводится регламентация церковной, общественной и частной жизни. К этому времени принцип «угождения Богу» как основополагающий принцип существования людей включал в себя уже массу чисто светских социально-политических требований, среди которых на первом месте стояло непротивление власти и угождение царю. Основным механизмом функционирования культуры становится закон «чина».
Философско-антропологический подход позволяет посмотреть на проблему соотношения чина, канона и стиля по-своему. Канон необходимо подразделять на идеологический и изобразительный. Первый доминирует в культурах, вошедших в фазу теоцентризма, когда канон выражает принцип старины, принимается за раз и навсегда данную истину и олицетворяет идею развития как движения вспять, к утрачиваемому идеалу. Идеологический канон мешает осмыслению традиции как преемственного движения культуры вперед, так как истина уже обретена и скрыта в прошлом, покоится в пласте вечного времени и лишена времени мимотекущего. Всякое новшество приравнивается к повреждению старины, разрушению канона, принявшего в русской культуре форму чина. Изобразительный канон следует за идеологическим, но далеко не всегда они сосуществуют единовременно. Эстетическая самоценность изобразительного канона делает его неуязвимым до тех пор, пока не сформируется новый стиль, перетекающий на теоцентрическом этапе развития культуры в канон. Нарушение чина во всех его проявлениях считалось грехом, поэтому люди боялись поступить в той или иной ситуации не по чину, бесчинно («чинить безчестно»), и особенно самочинно, попасть в разряд «чиноразрушителей»
Кризис культуры продлился до начала XVII в., когда Смута заставила русских людей из разных социальных слоев «взяться за ум» – провести переоценку ценностей, дать себе самим рациональный отчет в причинах национальной катастрофы, обратиться к Западной Европе как более развитому в техническом, военном, научном, образовательном и многих других отношениях образцу. Благодаря антропоцентрическому типу культуры в XVII в. произошел отказ от идеи разумной души и приятие идеи разумного разума. Разум отделился от души и стал автономен, был поставлен над душой, объявлен царем и души и тела. Именно он, а не душа начинает определять человека как такового, как homo sapiens. В сочинениях самых разных жанров постепенно происходит выдвижение разума на ведущие позиции в жизни отдельного человека и общества в целом.
При этом понимание Бога и человека поднялось на качественно новую ступень, видение мира стало масштабнее, открылись новые горизонты познания. Двойственное время русского Средневековья – вечное и мимоидущее – было внеличностным по отношению к человеку. В переходной культуре сначала возник конфликт между вечным и преходящим временем, нарушилось их соотношение, что особенно чутко уловили духовные лица, монахи, старообрядцы. Доминирование вечного библейского времени над реальным временным потоком пошатнулось: вещи и лица, присущие вечному времени, попали в мимошедший временной слой. Началось постижение последнего как основного и значимого в человеческой истории.
Столь же принципиальные изменения происходят в восприятии и оценке пространства. Вечное невидимое пространство отделяется от реального земного. Пространство стало таким же объектом познания, как и время, а инструментом познания пространства провозглашается человеческий глаз. Восприятие переориентируется с невидимого мира на мир видимый, в котором реальное пространство заполняется реальными же предметами. В целом антропоцентризм дал познавательному движению при переходе от культуры «Души» к культуре «Разума» единицу измерения – человека.
Разум, в отличие от души, духовной пищей которой была старина, питается новизной, только новое представляет для него интерес, старое же, известное издавна, теряет всякую привлекательность. Средневековая Россия боялась нового как повреждения старины, столь милой сердцу традиционного православного общества. Основная масса русских людей и в XVII столетии отличалась преданностью принципу старины. Если в Москве сторонников нового в культуре можно было пересчитать по пальцам, то в провинции их появление вызывало бурю негодования, проклятий, упреков, насмешек. Тем не менее познавательная умная новизна проникает везде и всюду.
Именно познавательность становится новым принципом жанрообразования в русской литературе переходного периода, идущая и от идеи «постижения Бога» через познание мира и человека, и от разума, доминирующего в человеке, а также от личностного типа культуры в целом. Литература должна теперь не спасать душу, а удивлять читателя той или иной новизной, питать разум чем-то ранее неизвестным и именно поэтому обладающим качественной ценностной характеристикой в глазах людей переходного времени. Два главнейших жанра эпохи «Души» – летописи и жития – претерпевают в переходной культуре самые показательные изменения.
Историзм эпохи познающего Разума повернул ход истории вместо предшествовавшего «задом наперед» в правильную, с рациональной точки зрения, сторону: теперь причина всегда предшествовала событию, а поиск причин, которые можно понять простым человеческим рассудком, становится основным занятием историка. Будущее, о котором было известно как о Втором пришествии, становится отныне столь же покрытым мраком, сколь и вариативным, а настоящее – существующее здесь и сейчас в реальном видимом мире – интереснее всего для живущих в нем. Новый принцип историзма заставляет прежде всего переосмыслить настоящее и самое ближайшее прошлое. Отсюда так много исторических трудов, описывающих события «по горячим следам», будь то повести о городских и стрелецких бунтах или хроники и летописцы, обозревающие русскую историю, начиная с XVI в. (но не ранее!), экскурсы в историю в записках и мемуарах современников. Историзм, отличающийся субъективизмом нарождающейся личности, растущим авторским самосознанием, открытостью человека, жаждой новизны, стремлением обнаружить и проследить ту или иную традицию, игрой познающего разума, приходит на смену догматизму позднего Средневековья. Отсюда закономерно происходит смена летописной формы изложения исторического процесса концептуальной.
Русская культура переходного периода к эпохе «Разума» и веку Просвещения обладала всеми чертами личностного типа. Давно подмечено сходство переходных периодов в мировой культуре от античности к христианству и от Средневековья к Возрождению и Новому времени. Это сходство, с философско-антропологической точки зрения, наиболее ценно открытием человека в человеке (появлением новой, христианской души) в первом случае, и открытием личности (индивидуального характера и его самоценности) во втором случае. Христианство открыло в человеке субъекта, четко отделило его от объектов окружающего мира и природы, наделило его свободой воли (самовластием), поставило перед ним задачу развития, восхождения своей души на пути к вечной жизни, к абсолюту. Культура эпохи «Разума» открыла в человеке личность, поставив задачу развития от индивида к личности через «удобрение» естественного разума наукой, через опытное знание с опорой на все пять чувств, в особенности зрение, наконец, через просвещение.
Как неоднократно подчеркивалось в данном исследовании, народная культура резко отличалась от культуры ученой, официальной. К середине XVIII столетия в русской народной культуре напластовались один на другой и перемешались телесное (языческое), духовное (христианское) и отдельные элементы разумного (рационалистического) мироощущения. Антропологический код народной культуры, разумеется, требует отдельного специального изучения и декодировки. В нашей работе мы смогли лишь наметить основные вехи в развитии народной культуры, базирующиеся на материалах и источниках фольклористики, этнологии и этнолингвистики.
Антропологический код древнерусской культуры был дешифрован нами лишь в самых общих, основополагающих чертах. При более пристальном анализе каждого из периодов наверняка появятся и новые доказательства действенности философско-антропологического подхода, и новые факторы, усложняющие и корректирующие общую картину. Напомним еще раз, что наша задача сводилась к первоначальному наброску, намечающему общие, но достаточно четкие контуры и расставляющему верные акценты в целостной обширной картине культурно-исторического процесса Древней Руси. Философско-антропологический анализ следует дополнить исследованиями в русле исторической, социальной, гендерной антропологии. Скрупулезное прописывание деталей и уточнение общей картины – задача будущего.
