Клаудио Наранхо - АГОНИЯ ПАТРИАРХАТА
И все же я не буду останавливаться на этих проблемах, ибо совершенно ясно, что даже движимая наилучшими побуждениями революция терпит неудачу, если она не опирается на внутреннее изменение человека, и общество, к которому мы стремимся, может состоять из преображенных личностей.
Начну с самого очевидного: для того, чтобы «гармонизация трех» наших внутренних элементов начала изменять общества, необходимо, чтобы процесс внутренней трансформации получил коллективную поддержку.
К счастью, на протяжении истории по крайней мере некоторые люди постигли возможность трансформации для отдельного человека, а в настоящее время происходит дальнейшее постижение и углубление этого процесса. На индивиду-
альном уровне, как мне кажется, вселяют надежду понимание его как смерти патриархального эго и возникновение сбалансированного триединства, о котором говорил нам Тотила Альберт.
В наше время, характеризуемое как время вопрошания, терапевтическая и духовная деятельность вряд ли нуждаются в пропаганде. И тем не менее очень желательно, чтобы процесс трансформации был всеми понят как наша насущная потребность, нуждающаяся в глубоком изучении и поддержке. Естественно, что мудрое правительство, чья мудрость состоит не только в знании того, что надо делать, но и в умении это сделать (то есть правительство, способное преодолеть инерцию системы), должно исходить в своей практике из признания политической важности индивидуальной трансформации.
Каким образом правительство может его поддержать? Какую поддержку можно оказать процессу индивидуального развития, который приобретает все большее значение для совершения количественного скачка и преодоления нашего кризиса?
Движение за развитие человеческого потенциала подвергали критике за то, что оно доступно только элите (или немногочисленным счастливцам). Вообще говоря, эта критика справедлива в отношении терапевтического движения в целом, в той степени, в какой здравоохранение сосредоточило свою деятельность преимущественно на физических аспектах медицины, а в области психотерапии занято скорее симптоматикой и корректировкой, чем процессом развития, и пренебрегает иными возможностями современной медицины. Первые ростки будущего здравоохранения можно увидеть в деятельности групп развития сознания (не политических, а психологических групп), ориентированных на выполнение конкретных задач в деле улучшения психологического состояния бедноты, а также в группах, возникших в рамках феминистического движения или занятых избавлением людей от пагубных наклонностей.
В области психологии проведен ряд исследований, имеющих непосредственное отношение к проблеме нашей внутренней фрагментированности. Работа психологов стала более продуктивной и в деле реинтеграции личности. Так, уже фрейдовский подход к психологическому расколу между супер-эго, «интроектированному» из культуры, и подсознанием относится к проблеме, которой занимался Тотила: тирания мужского принципа над женским принципом. Трансакциональный анализ, развитию которого способствовали работы психологов фрейдовской школы, приступил к освоению предложенного им языка, рассматривая Фрейдовскую триаду в альтернативных терминах: родитель, ребенок и взрослый.
Вообще говоря, постфрейдовская психология дает ряд альтернативных описаний патриархальной структуры сознания. Согласно одному из таких описаний здоровая любовь к себе превратилась в самоотторжение от внутреннего тирана («top-dog», сильная собака, на языке Фрица Пер-лса) наших влечений. В более общем виде упоминается внутреннее отторжение между интрапсихическими элементами.
С точки зрения гештальт-психологии, которая косвенным образом уже упоминалась, основная проблема заключается в интегративной схватке между угнетателем и угнетенным, («top-dog», сильная собака, и «under-dog», слабая собака) ради достижения состояния, которое Перлс назвал «саморегуляцией организма».
Нет нужды учить тело дышать, оно и само знает, как это делать. Точно так же в области человеческих отношений существует множество вещей, которые вполне можно доверить природе. Уже Роджерс пришел к выводу о справедливости этой мысли не только для отдельного человека, но и для группы людей. Он пришел к выводу, что при наличии достаточного времени группа начинает функционировать в режиме саморегулирования. В таком случае патриархальная структура сознания, (которую Фрейд охарактеризовал как универсальную ситуацию) - это такая структура, в которой супер-эго говорит нам: «Я буду относится к вам благосклонно, я буду любить вас, если вы не будете делать то-то и то-то, так- то и так-то», что напоминает жизнь в полицейском государстве. Супер-эго считает нас потенциально преступными, виновными и недостойными того, чтобы доверить нам свободу. Такое состояние сознания склонно к нравоучениям. Эту мысль прекрасно выразил Лao-Цзы (говоря о добродетели глубинной спонтанности): «Когда утрачивается первоначальная гармония, возникают законы».
Утверждение о том, что ключ к нашему освобождению - как психодуховному, так и социокультурному и политическому - в нашей способности интегрировать в своей душе элементы отца, матери и ребенка, непосредственно вытекает из мысли о настоятельной необходимости сформировать некий фактор, способный синтезировать и примирить наши внутрипсихические и биосоциальные элементы. Для перехода от патриархального уклада к гетерархальному, трицентрическому укладу (на который уповал Гурджиев, создавая несколько десятилетий назад Институт гармонического развития человека) при условии наличия потребности в обществе (в котором, по словам Тотилы Альберта, отец, мать и ребенок в нашей душе и семье любят друг друга) необходимо придать особое значение самой любви, способности сказать «да» другому, а также, как подчеркивал Бубер, способности сказать «ты», признать в другом человеке личность. Для осуществления интеграции необходимо, чтобы отец, мать и ребенок могли не только общаться на разных уровнях друг с другом, но и преклонялись друг перед другом, и признавали в другом личность, обладающую своей глубинной сущностью. Здесь можно провести аналогию с даоским изображением принципов ян и инь: одна фигура белая с черной точкой, а другая - черная с белой точкой.
Тотила Альберт придавал особое значение различным качествам или предвечным формам любви. Любовь отца ориентирована на «небо», мир принципов, идей и идеалов. Любовь матери ориентирована на природу, индивидуальность и предназначена для тех, кто нуждается в ней, а не тех, кто ее заслужил. С другой стороны, любовь ребенка, при всей ее патологизации в нашем мире из-за разрыва любовной связи с родителями и замены ее связью обиды и идеализированной зависимости, характеризуется благородной восприимчивостью и благоговением.
Развивая эту мысль дальше, можно сказать, что существование интрапсихической любви между принципами отца, матери и ребенка необходимо для существования гармонии в семье и между патернальными, материальными и филиальными ценностями. Тотила запечатлел эту мысль на барельефе, который находился на общественном здании в Сантьяго, пока не был уничтожен в 80-годах на закате военной диктатуры. Патернальные и материальные ценности на барельефе уподоблены двум крыльям, которые за счет своей полярности позволяют человеку лететь.
Тотила Альберт. Возвращение птицы
Символику барельефа можно конкретизировать следующим образом: над крыльями кондора, который несет сына, указывающего вперед, слева помещается мать, указывающая вниз (на землю и сына), а справа - отец, указывающий на небо. Если наше обычное состояние характеризуется инфантильной фиксированностью, благодаря которой мы сохраняем регрессивное отношение потребности и амбивалентности к родителям нашего детства, [****] тогда потенциально заключенный в нас здоровый ребенок может, опираясь на свою любовь к внутреннему отцу и матери, овладеть качествами отцовской и материнской любви и таким образом объединить в одно целое любовь к небу и любовь к земле, любовь к мудрости и любовь к природе, любовь к божественной трансцендентности и любовь к божественной имманентности.
Хотя христианство и называют «религией любви», которая на протяжении всей истории служила для многих источником вдохновения и привела некоторых к святости, следует признать, что в дошедшем до нас после периода патриархального и инквизиторского искажения виде, христианство как средство спасения обладает низкой эффективностью. Историческое христианство потерпело неудачу в деле построения общества, в котором правит любовь.
В своем первом прологе к «Андроклу и льву» [32] (с подзаголовком «Почему бы не дать христианству возможность?») Бернанд Шоу заметил, что «Предложение Христа считать любовь основной нормой кажется нам вполне приемлемым после двадцати веков, на протяжении которых предполагаемое христианство проводило политику в духе Вараввы». Далее он пишет:
