Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого
А вот что творилось в период «мрачного» царистского «мракобесия» в самой что ни есть «глубине сибирских руд». И все, между прочим, на том же самом ужаснейшем краю света — Сахалине:
«Рудничные арестанты в четыре летние месяца получают усиленное довольствие, состоящее из 4 ф. хлеба [1,6 кг] и 1 ф. мяса [400 г] …» [145, с. 302].
Так что очень не зря царские тюрьмы никогда с курортом не сравнивали: на курортах по полкило мяса на день не отваливают. Там рацион все же несколько поскромней.
Вот как жилось каторжанину на много руганной большевиками царской каторге!
Но и это было еще не все:
«…сахалинские врачи… заявили, что, ввиду условий работ на Сахалине, сурового климата, усиленного труда… отпускаемого теперь довольствия недостаточно…» [145, с. 302].
То есть с полкоровы на год — это, как теперь выясняется, нашей либеральной медициной забраковывалось. Требовалось нормы для особо опасных преступников особо увеличить!
Что здесь сказать? Такая вот у нас на поверку была тюрьма…
А вот как царское правительство одевало арестантов:
«Каторжным, как мужчинам, так и женщинам, выдается по армяку и полушубку ежегодно…» [145, с. 303].
Ну это просто Клондайк! Если бы имелась машина времени, то весь совок, в полном своем составе, прознав, где такой дефицит раздают, разом ринулся бы на царскую эту каторгу — за полушубками!
Но и по части обувки там творился такой же «безпредел»:
«…в год четыре пары чирков и две пары бродней…» [145, с. 302].
То есть и по этой части — кум королю…
Куда им такая прорва обувки?
А это чтоб шлындать по берегу взад и вперед, вглядываясь вдаль на чуть заметную полоску материка, и соленую слюну точить с извечными этими самыми воздыханиями об утерянной своей свободе горемычной.
И если принять на веру некрасовские завывания, то становится достаточно странным то обстоятельство, почему же это никто в этой самой ими столь усердно руганной переруганной царской России, столь якобы забитой и зашуганой, нищей и убогой, в каторгу угодить почему-то не слишком-то и стремился. Ведь у нас, в представляющей собой сладкие грезы демократической дореволюционной общественности России — свободной от царизма стране — стране Советов, даже телогрейка и та на два года выдавалась. Но это «на свободе». А у них, то есть в «тюрьме народов», даже на каторге (!), — ежегодно по полушубку! И по полкило мяса на день с двумя буханками хлеба — в рудниках…
Так как же питались и одевались русские люди в те руганные переруганные всеми времена на свободе?
«В середине семнадцатого века четырнадцатимиллионное население России составляло лишь половину совокупного населения Франции и Англии (27 миллионов человек). К 1800 г. соотношение изменилось в пользу России (36 миллионов Против 39 миллионов Англии и Франции). Соотношение еще более изменилось в пользу России к началу нашего века (129 миллионов против 79 миллионов)» [141, с. 6].
То есть не слишком-то людские порядки, царящие в Западной Европе, обуславливали и достаточно невысокий процент прироста там населения. Таковы плоды бытовавшей у них этой всеми теперь воспеваемой якобы самой человечной из человеческих культур.
Но вот чем следует объяснять столь разительное несоответствие их системы общежительства с нашей. У нас:
«Преднамеренно никто зла не творил. А отдельные преступления потому и вызывали такой большой резонанс, что случались сравнительно редко. На чистой белой скатерти и пятнышко заметно» [72, с. 54].
Это пятнышко и попытался размазать в огромное пятнище наш главный «правозащитник» XIX века — А. П. Чехов. Но результат его исследования, что и понятно, оказался совершенно противоположным задуманному и указывает теперь на полную абсурдность выдвигаемых желтой прессой тех лет обвинений в отношении правопорядков дореволюционной России. Но и по сей день в этом плане ничего не изменилось: богатый Запад, жирующий за счет всего остального мира, трясется за свою жизнь и жизнь своих детей, которых воруют, сажают на иглу и т. д., и т. п. Мы — другое дело: «…русский менталитет, русское Православие, русская социальная защищенность — вот, пожалуй, единственная сила, которая еще может спасти мир» [72, с. 54].
То есть наша способность противостоять агрессии что внешней, что внутренней является единственной альтернативой постоянно возводимой Западом тюрьмы, чей конечный смысл — воцарение антихриста.
Итоги преобразований
Вот теперь и постараемся подытожить все нами рассмотренные величайшие свершения, которые последовательно довели нашу страну до ее сегодняшнего состояния.
Самым великим из «творений» Петра является введение им даже не феодальных, но именно рабовладельческих отношений на единственной свободной от данного недуга части планеты — Русской Земле. И особенность внушенного нам мифа о «реформаторе» — полное никем непонимание смысла произведенных Петром реформ. Но всему виной его слишком ранняя смерть от дурной болезни. В противном случае, думается, Петр доказал бы, что с его нововведениями не только к рабовладельческим отношениям, но и к каменному топору можно было бы очень быстро и без задержек опуститься. А там и к людоедству приступить — ведь столько вкусных тел стрельцов он некогда без голов на площади без какого-либо применения побросал, да по кремлевским стенам поразвешал. Чувствуется, что дай ему Провидение времени до конца отточить намеченные им пыточно-палаческие мероприятия, то не ушла бы от его топора живой ни одна человеческая душа. Тогда бы он доказал, что отнюдь не зря в народе звался антихристом.
Однако ж здесь следует все же отметить, что страну он изуродовал достаточно искусно. Видать, учеба у Запада пошла ему впрок. Мало того, что начатые им процессы оказались совершенно необратимыми, созданный им раскол общества теперь просто обязан был вызреть в страшный и уродливый нарыв, который затем столетиями рос и увеличивался в размерах. И, несмотря на отчаянные усилия последних наших православных царей выправить ситуацию, устранив неотвратимо надвигающиеся бури и потрясения, так все же и прорвался, выплеснув всю созревшую в нем гниль в виде революций и революционеров на мостовые российских городов.
Так кто же изобрел эти байки, с детских лет столь упорно внушаемые нам, о некоем великом кормчем, якобы самом народном из всех царей: дивном бомбардире Петре Алексеевиче? Кто перекрасил и перештопал этого лютого душегубца и палача в идеального защитника Отечества от орд иноплеменных? Кто вручил ему титул основателя величайшей из империй и устроителя в ней справедливейшего на весь свет правопорядка? Кто объявил его величайшим за всю историю России воителем и первым флотоводцем? Кто навесил на этого Петрушку, ерника-кентавра, шутовски исполнявшего роль протодьякона во всешутейшем и всепьянейшем синоде, лавры устроителя в нашей стране художеств и ремесел, заводов и фабрик, солеварен и мануфактур, корабельных верфей и пресловутого «окна в Европу»?
Историки — вот кто истинный, но не единственный виновник. И первым из них значится сочинитель всем известной «Истории государства Российского», считающийся флагманом российской исторической науки, Николай Карамзин. И его версию, ничуть и не попытавшись вникнуть в суть разбираемой проблему, подхватили и многие иные ему наследующие историки и сочинители.
Однако ж правду о Петре говорили уже давно. Но она всегда кем-то отодвигалась на задний план, и вновь ему пелись дифирамбы.
А ведь если как следует разобраться, то окажется, что не мирволили Петру самые влиятельные исторические личности своего времени: как Фридрих Великий, так и Вольтер; как Герцен, так и Лев Толстой. Но ведь и историки вполне свободно высказывали свои о нем мнения: как Ключевский, так и Мережковский; как Соловьев, так и Устрялов. Церковные историки Е. Поселянин, архимандрит Серафим (Соболев), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) — все обвиняли Петра в его беззаконных действиях относительно Русской Церкви.
Часто обвиняли Петра и близкие к временам его «дел» иностранные авторы. Сохранились о том вышеприведенные свидетельства Корба, Гвариента, Фокирода (Германна), Вильбоа, Вокердота, Лувиска, Бергмана, Пелльница (Барона Карла-Луи), Геррье, Бюрнета, Ливулля, Бергольца.
А больше всего компрометирующего Петра материала оказалось у Костомарова — казалось бы, наиболее мирволящего к затеям Петра автора исторического повествования о той кровавой эпохе: в вышеприведенном тексте употреблено более сотни отрывков, взятых из его работы «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей».
Так что практически все сколько-нибудь значимые писатели и историки никак не могут обойти те из его дел, которые в славности заподозрить уж никак невозможно.
