Яков Гордин - Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России
Да и вообще — момент, когда финляндцы могли сыграть решающую роль, был упущен. После того, как Тулубьев распустил батальон, и до момента его выступления прошло более получаса. "В полчаса выстроился батальон", — вспоминал Розен. И не в том дело, что он точно помнил это обстоятельство, а в том, что опытный фрунтовик Розен точно знал, за сколько может пехотный батальон сменить форму парадную на походную, взять боезапас и выстроиться.
Вместо того чтобы прийти на площадь до половины второго, когда против московцев, моряков и роты лейб-гренадер — то есть двух с лишним тысяч штыков — стояло со стороны Николая только два конных полка и батальон преображенцев, и создать выигрышную тактическую ситуацию, финляндцы пришли около двух часов, когда площадь была плотно окружена и никакие активные действия восставших были уже невозможны.
Розен в воспоминаниях пишет, что в момент остановки батальона шел второй час пополудни. Но немудрено через сорок лет ошибиться на сорок минут.
Генерал Головин, которого инцидент с финляндцами касался самым непосредственным образом и мог стоить ему карьеры, дважды писал о нем. Первый раз — на следующий день после восстания в специальном донесении в штаб Гвардейского корпуса, второй — через двадцать пять лет, в упомянутой уже записке для Корфа.
Генерал Головин, сопровождавший Бистрома в Московский полк, сразу по прибытии туда великого князя Михаила, видя, что московцы успокоились, бросился в Финляндский полк, опасаясь волнений. Выехав по Гороховой на Исаакиевскую площадь, он увидел, что Сенатская площадь занята "мятежниками и толпами собравшегося народа, также и войсками", так что ему пришлось сделать небольшой крюк и пересечь Неву "уже против Горного корпуса". Было не меньше часа пополудни. Тулубьев только что распустил батальон. Тут подоспел и генерал Комаровский с приказом выступать.
"Подходя к мосту, — рассказывает Головин в донесении, — рассудил я нужным оставить на всякий случай 3-ю егерскую роту у проложенной через лед дороги для охранений оной, а три роты повел на мост, построив их в густую взводную колонну и зарядив ружья. Между тем мятежники, занявшие пространство на Петровской площади от монумента до Сената, со всех сторон окружались уже подходящими войсками конницы и пехоты, и в толпе их по временам слышны были ружейные выстрелы. Три роты Финляндского полка, со мною прибывшие, прошли уже за половину моста, как вдруг на площади открылся довольно сильный ружейный огонь, и в то же время в середине колонны закричали:
"Стой!" По сему крику вся колонна остановилась и пришла в некоторое замешательство. Крик сей, как после уже объяснилось, возбужден был поручиком бароном Розеном…"[70]
Сильный ружейный огонь на площади неудивителен — это было время интенсивных кавалерийских атак. И если Головин правильно выстраивает факты — а прошли всего сутки! — то и события в Финляндском полку непосредственно вызваны были залпами на площади.
В записке для Корфа — тексте неофициальном — Головин воспроизвел несколько живых деталей: "На половине пути от казарм к Исаакиевскому мосту встретил нас его высочество принц Евгений Вюртембергский верхом и сказал мне по-французски: "Поспешите со своими солдатами, нужны все". — "Ваше высочество, — отвечал я, — нужны не солдаты, а пушки". Эта встреча осталась у меня в свежей памяти. Мы шли почти бегом.
При переходе через Исаакиевский мост, когда батальон остановился на мосту за стрелковым взводом и когда я, подойдя к сему последнему, приказывал людям идти вперед, то несколько голосов из фронта отозвались: "Да куда же вы нас ведете? Это наши". — "Они бунтовщики". — "Если они бунтовщики, то мы их перевяжем; зачем нам стрелять по своим; да мы еще и не присягали новому государю""[71].
Понятно, как трудно было бы Николаю заставить пехотные полки стрелять по восставшим и почему Бистром так хотел оставить егерей неприсягнувшими. Это последнее обстоятельство играло в солдатском сознании огромную роль…
На Адмиралтейском бульваре стоял впереди своих егерей генерал Бистром. И ждал.
На Исаакиевском мосту стоял с обнаженной шпагой поручик Розен впереди двух с половиной рот финляндцев. И ждал.
Когда-то генерал Бистром водил в самоубийственные атаки егерей и финляндцев, входивших в специальный отряд Ермолова, преследовавший отступающих из Москвы французов…
Поручик Розен писал через много лет: "С лишком два часа стоял я неподвижно в самой мучительной внутренней борьбе, выжидая атаки на площади…" Он был уверен, что в случае атаки восставших он сможет увлечь роты за собой и поддержать удар своих единомышленников.
На одном из допросов начальник Главного штаба генерал Дибич сказал Розену после разговора об остановленных им ротах: "Понимаю, как тактик вы хотели составить решительный резерв". Розен промолчал.
Собственно, так оно и было. И вполне возможно, что в случае активных действий на площади ему удалось бы двинуть в нужном направлении своих финляндцев.
Но реальны ли были эти действия?
ЛЕЙБ-ГРЕНАДЕРЫ. ПОСЛЕ ПОЛОВИНЫ ПЕРВОГОКогда Сутгоф увел на площадь свою 1-ю роту, Панов немедленно стал готовить выход остальных рот. В материалах полкового следствия сказано: "Спустя некоторое время пришел во 2-ю гренадерскую роту, а из оной в 4-ю, поселил в нижних чинах подозрение к учиненной присяге, говоря, что их обманули, что настоящий царь наш Константин, что весь Гвардейский корпус не присягает Николаю Павловичу, собравшись на Петровской площади, что им будет худо за то, что приняли легковерно присягу, приказывал скорее людям одеваться в шинели и обещал их вести на Петровскую площадь, если они согласны будут за ним следовать".
Хотя, судя по формуляру, Панов в это время был из батальонных адъютантов переведен во фрунтовые командиры, но, очевидно, еще не получил под команду определенной войсковой единицы. Потому он обращался ко всем. Поручик Панов, двадцати одного года, делавший успешную гвардейскую карьеру, недавно еще — на обеде с Булатовым — пивший за здоровье своей невесты из ее башмачка, во втором часу дня 14 декабря начал игру ва-банк. Он принадлежал к той группе молодых членов тайного общества, которые в этот день, решив действовать, не знали колебаний.
Задача перед ним стояла неимоверной трудности — убедить тысячу солдат, рассредоточенных по казармам, в необходимости отвергнуть, перечеркнуть только что принятую присягу и пойти за ним, вопреки воле командования, в неизвестность.
В Московском полку было трое активных заговорщиков, поддержанных еще несколькими офицерами. Причем Михаил Бестужев и Щепин были ротными командными. В Гвардейском экипаже почти все офицеры подали матросам пример непослушания и пошли на площадь вместе с Экипажем.
Панов был один.
А против него были ротные командиры, батальонный командир, командир полка. И все же — он решился.
Обстоятельства ему помогли. Полковник Стюрлер получил приказ вести полк к императору и вывал роты на казарменный двор. Гренадеры были при боевых патронах.
Полковое следствие свидетельствует: "Когда же оба баталиона, состоявшие из 4-х рот 2-го и двух первого, были построены вместе в колонну и оставались довольно долгое время на дворе, то поручик Панов старался каждую команду полкового командира и действие, ходя между каждым взводом, представлять людям с худой и для них опасной стороны". Разумеется, нельзя полностью доверять показаниям подавленных разгромом восстания солдат, но основная линия агитации, которую в этих чрезвычайных обстоятельствах выбрал Панов, просматривается достаточно ясно. "…Когда 1-я рота прежде сего уведена была поручиком Сутгофом на Петровскую площадь, то полковник Стюрлер при вторичном выводе рот велел расставить кругом цепь и не пропускать никого обратно, как из 1-й роты, равно и прочих посторонних людей, то поручик Панов говорил людям: "Смотрите, вот как начальники боятся — становят цепь. Полки придут сюда и всех вас перебьют за ложную присягу". Когда же командовано было заряжать ружье, то и тут приказывал людям сего не исполнять, а советовал лучше сдаться без драки, когда придут противу их полки Гвардейского корпуса, и, наконец, приготовив таким образом людей, взошел в середину колонны, первый подал знак к возмущению криком: "Ура!" — и повел роты в совершенном расстройстве на Петровскую площадь".
Но сам момент выхода лейб-гренадер был куда драматичнее. Когда наэлектризованные и колеблющиеся солдаты стояли в колонне, с площади донеслись залпы. Тогда Панов, понимая, что наступил переломный момент и ждать далее нельзя, выхватил шпагу и бросился в ряды гренадер с криком: "Слышите, ребята, там уже стреляют! Побежим на выручку наших, ура!"
Мощная колонна — в лейб-гренадеры отбирали особенно высоких и сильных солдат — опрокинула охранявший ворота караул и, вырвавшись на улицу, бросилась в направлении Невы.
