Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
Услуги по связи оказывали мадам Броссе и мадмуазель Жиро. В доме последней я скрывался восемь дней, когда меня разыскивали агенты Риго.
Эта женщина весьма предана. Проживает в квартале Грос Гэйу, на улице Доминик предместья Сен‑Жермен. Она — дочь отставного офицера. Была бы рада владеть табачной лавкой. (Донесение командира Жеррийе, бывший командир эскадрона).
XV
Убедительное подтверждение этого факта дал М. Е. Белгран, директор Службы государственных дорог перед Комиссией по расследованию событий 18‑го марта. (т. III, стр.352–353):
Мятежники не покушались на коллектор. Короче говоря, я могу подтвердить, что с 18‑го марта до вступления войск в Париж против коллектора не предпринималось никаких диверсий, что там не сооружалось никаких камер, что туда не помещалось никаких воспламеняющихся и взрывчатых веществ, не было там проводов проводов с целью подорвать мины или поджечь воспламеняющиеся вещества.
XVI
«Бьен Паблик», печатный орган Тьера, редактировавшийся Вригно, в выпуску от 23‑го июня 1871 года писал:
Весь Париж сохранил память о той ужасной бомбардировке с Монмартра холма Шомон, Бельвиля и Пер‑Лашез в течение последних трех дней гражданской войны. Вот несколько точных подробностей о том, что происходило тогда на вершине холма, за батареями на улице Розьер 6.
В этом печально известном доме был учрежден чрезвычайный трибунал под председательством капитана Шассера. Когда жители квартала стали соревноваться друг с другом в охоте на мятежников, происходили многочисленные аресты. По доставке пленных, их допрашивали.
Их ставили на колени, с непокрытыми головами, в полной тишине перед стеной, у подножья которой умертвили несчастных генералов Леконта и Клемент—Тома. Они оставались в таком положении несколько часов, пока не приходили другие пленники, чтобы занять их места. Через короткое время для преподнесения урока, возможно, жестокого для публичного покаяния, пленникам разрешали сесть в тени, но всегда напротив стены, чтобы они приготовились к смерти, и вскоре после этого главных преступников расстреливали.
Их уводили на склон холма в нескольких шагах, в место, где во время осады располагалась батарея, державшая под прицелом дорогу в Сен‑Дени. Именно сюда привели Варлена, которого с трудом удавалось защитить от насилия толпы. Варлен назвал свое имя и не пытался избегнуть участи, которая его ожидала. Он встретил смерть отважно. В. Б.
XVII
Днем раньше, в пять часов, в то время, когда на авеню Виктория прибыл груз военного ведомства из ратуши, на двух охранников, несших сундук, напал неизвестный с топориком. Он был одет в блузу и носил кепку. Один из федералов был убит. Убийца, которого немедленно схватили, закричал: — Вам конец! Ваша песенка спета! Отдайте топор, и я начну снова. — Комиссар полиции ратуши нашел у этого безумца газеты и удостоверение, свидетельствующее, что он раньше служил городовым.
Вечером во вторник в ратушу пришел за приказами человек в форме офицера свободного корпуса. Командир этого корпуса вошел в холл и увидел этого офицера. Не узнав неизвестного, он спросил его имя. Тот смутился. — Вы не из нашего корпуса, — сказал командир. Неизвестного арестовали и нашли у него версальские инструкции и приказы.
Измена принимала различные формы. В то же утро в Бельвиле, на Праздничной площади Ранвир и Франкель услышали барабанную дробь, передававшую национальным гвардейцам приказ не покидать свои округа. Ранвир, допросивший барабанщика, выяснил, что приказ исходил от генерала Биссона.
XVIII
Полковник Гаййар, начальник военных тюрем, допрошенный Комиссией расследования по вопросу о ценностях, найденных мятежниками, ответил: — На этот счет я не могу вам сообщить что–либо. Имелись ценности, не отосланные в Версаль. Несколько дней назад я встретился с датским священником. Он пришел выяснить, куда делась сумма в 100 000 франков, похищенная у одного из его соотечественников, которого застрелили возле ратуши. Его духовник сказал, что не мог ничего узнать об этом. В Париже происходили многие события, о которых нам ничего неизвестно. — (Расследование событий 18‑го марта, полковник Гаййар, т. 2, стр.246.)
XIX
Узнаем ли мы когда–либо обо всех спекулянтах, торговцах без всяких товаров, людей на грани банкротства, которые воспользовались пожарами, чтобы сводить счеты с Коммуной? Как много среди них кричали: — Смерть! — в то время как сами подливали бензина в огонь.
10‑го марта 1877 года суд ассизов Сены приговорил к десяти годам каторги обанкротившегося бонапартиста, Приер де ла Комба, признанного виновным в поджоге своего дома с целью получить большую компенсацию от страховых компаний. Он подготовил свое преступление с большим хладнокровием, покрасил стены напитал занавески бензином, убедился в наличии девяти различных очагов пожара. Его отец, бывший мэр первого округа, обанкротился на 1 800 000 франков, и во время краха Империи состоялось несколько процессов по делу о его банкротстве. Теперь, 24‑го мая 1871 года, были уничтожены дом обвиняемого на улице Лувр, дом отца на улице Риволи, дом агента на бульваре Севастополь. В этом тройном пожаре сгорели бухгалтерские книги и документы. Этот факт упомянули мельком в суде ассизов, его председатель ограничился замечанием, что факт был странным. Он избегал тщательного допроса Приера. Как известно, председатели судов ассизов обычно не утруждают себя анализом прошлой жизни обвиняемых.
Причина столь необычной сдержанности заключается в том, что не следовало бросать тень на армию и военные трибуналы, которые расстреливали и осуждали некоторых поджигательниц за поджоги тех самых домов, которые уничтожил Приер де Ла Комб.
XX
О гибели Мильера так рассказывал Луи Мийе, генеральный советник Дордони, муниципальный советник Периго и депутат Палаты от Бордо.
С улицы Вожирар, слева от нас, вышел пикет солдат. Они двигались в две шеренги. Между ними шел Мильер.
Он был одет точно так же, каким его видел несколькими месяцами раньше в Бордо на трибуне Ассамблеи и в республиканском цирке — в черных брюках, темно–синем пальто, застегнутом наглухо, в шляпе с высокой тульей.
Пикет остановился перед дверьми Люксембургского дворца. Один из солдат, державший ружье за кончик ствола, крикнул: — Это я его задержал! Я и вправе его расстрелять! — Вокруг находилась сотня людей обоих полов и разных возрастов. Многие орали: — Смерть ему! Расстреляйте его!
Гвардеец с трехцветной повязкой на руке взял Мильера за запястье, подвел к углу здания справа, поставил против стены и отступил. Мильер снял пальто, поместил шляпу на пьедестал колонны, скрестил руки на груди и стал смотреть на солдат спокойно и хладнокровно. Он ждал.
Солдат вокруг нас расспрашивали. — Кто это? — спросили одного из них. — Это мэр, — услышал я ответ.
Из Люксембургского дворца вышел священник. На нем была ряса прямого покроя и высокая шляпа. Подойдя к Мильеру, он сказал несколько слов и указал пальцем на небеса.
Без всякой бравады, но твердо и спокойно Мильер, видимо, поблагодарил его и потряс головой в знак отказа. Священник удалился.
Из дворца вышли два офицера и обратились к пленнику. Один из них, который, видимо, подчинялся первому, поговорил с Мильером минуту или две. Мы слышали голоса, не различая слов. Затем я услышал команду: — В Пантеон!
Пикет построился вокруг Мильера, который натянул свою шляпу. Весь строй стал подниматься по улице Вожирар в направлении Пантеона.
Мы прибыли к ограде в одно время с пикетом. Дверь открылась и закрылась за ними. Поместив ноги между стойками каменной балюстрады, я ухватился обеими руками за верхние перила. Я видел их сверху, поскольку перила были низкими. Рядом со мной солдат, часовой внутренней службы, разговаривал с проститутками, расспрашивавшими его. Меня касались его локти, опиравшиеся на перила.
Пикет солдат остановился, почти упершись в закрытую дверь. Мильера провели между двумя колоннами в центре. Прибыв на место своей гибели, и поднявшись на последнюю ступеньку лестницы, он обменялся несколькими словами с офицером. Порывшись в кармане пальто, которое расстегнул, он вынул какую–то вещь, думаю письмо, и вручил его офицеру вместе с часами и медальоном. Офицер взял вещи, и поставил Мильера так, чтобы его можно было застрелить со спины. Мильер резко развернулся, и со скрещенными руками встал лицом к солдатам. Это был единственный жест негодования или гнева, который я заметил.
Прозвучало еще несколько слов. Видимо, Мильер отказался подчиниться приказу. Офицер спустился с лестницы. Мгновеньем позже солдат схватил человека, обреченного на гибель, за плечи и заставил его стать на колени.
Пока в него целилась половина ружей расстрельного взвода. Другие солдаты держали ружья в руках. В это время, предвидя близкий конец, Мильер трижды воскликнул: — Да здравствует Республика!
