Сергей Шокарев - Повседневная жизнь средневековой Москвы
Самой ранней из подобных находок в Москве является сосуд из погребения Дмитрия Донского. С XV века сосуды для елся встречаются на некрополях Москвы — в Зарядье, церкви Спаса на Бору, Вознесенском, Даниловом, Высокопетровском монастырях и др. В XV—XVI столетиях они представляли собой глиняные чашечки, покрытые желтой, зеленой или коричневой поливой; встречаются также чернолощеные и ангобированные (покрытые до обжига слоем жидкой глины другого цвета), причем в слоях того времени они достаточно широко встречаются только в Москве, в других городах их находки единичны. С XVI века в погребениях появляются металлические, стеклянные и деревянные сосуды, а с XVIII столетия начали применять фарфоровые{701}.
Чаще всего похороны происходили на следующий день после смерти. В случае, если погребение не могло быть совершено в этот срок, как в 1472 году, когда умер Юрий Васильевич Дмитровский и дожидались приезда на похороны его старшего брата Ивана III, гроб на другой день после смерти ставился в церкви. П. Петрей сообщает, что тело перед погребением стоит в церкви несколько дней: «Если покойник был человек знатный, гроб его сторожат днем и ночью, зажигают свечи, священники и монахи поют, окуривают гроб ладаном и миррой и окропляют раз в день святою водою, пока не исполнится восемь дней». Возможно, в этом сообщении отражены традиции «дневания и ночевания» у тела на похоронах лиц царской фамилии. Новгородский епископ Нифонт (XII век) предписывал совершать похороны до захода солнца: «Тако погрести, яко еще высоко (солнце. — С.Ш.), то бо последнее видит солнце до общего воскресения»{702}.
При похоронах гроб с телом помещался на погребальные носилки, которые называли одром, то есть кроватью (умершего воспринимали как спящего, потому и называли усопшим). Петрей пишет: «Если это был богатый человек, носилки покрываются бархатом или дорогим сукном. Если же это человек не зажиточный или бедняк, то покрывают носилки его собственным кафтаном». Рейтенфельс сообщает, что гроб несли на кладбище на столе или на санях. Использование саней в обряде похорон хорошо известно и восходит еще к языческой традиции; сообщение о столе, возможно, вызвано тем, что гроб в доме ставился на стол{703}.
Иностранцы одинаково описывают состав погребальной процессии: один или несколько священников, певчие, семья и родственники покойного. Особое внимание зарубежные авторы обращали на причитания над почившим, исполняемые его женой или, согласно впечатлениям иностранцев, специально нанятыми плакальщицами{704}. Летописи свидетельствуют, что «плач и рыдание велико» сопровождали погребения великих князей и царей. Церковь не одобряла громких причитаний над покойником — исповедные сборники содержат вопрос: не причитала ли над умершим, не рвала ли на себе волосы? Несение тела в церковь и из церкви к месту погребения сопровождалось пением молитвы «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас» и стихиры «Зряще мя безгласна». Участники шествия несли в руках зажженные свечи (Рейтен-фельс говорит о погребальных факелах){705}.
В церкви гроб ставился перед алтарем. При этом на грудь покойного клали икону, которую затем перемещали на гроб и везли до самого погребения. Некоторые иконы Троицесергиева монастыря имеют надписи на подкладке: «Привезен на кнгини Ираиде иконе на кнзе Данилове жене Ростовского», «Привезен на Сергии Татеве». Вкладная книга того же монастыря сообщает: «162-го (1654/53. — С. Ш.) году образ Пречистой Богородицы Умиление обложен серебром басмою, венец резной золочен, подпись и ожерельицо низано жемчугом на гробу Алексея Тихонова, во иноцех Авраамия»{706}.
В церкви совершались отпевание и последнее целование покойника родственниками. В руку умершего вкладывалась разрешительная грамота. Широкое распространение в XIV—XVII веках идущего еще с XI столетия обычая использовать грамоты с молитвой, содержащей просьбу о разрешении (освобождении) от грехов, прослеживается по различным источникам. Во время чумы 1352 года умершим «едино надгробное пение отпеваху, точию молитву разрешалную иже глаголется рукопись, комуждо особь изглаголаваху, или мужу, или жене; и тако пологаху по пяти и по десяти в едину могилу». Разрешительные грамоты митрополитов отличались особенным формуляром. За четыре дня до смерти владыка Киприан написал «грамоту незнаему и страннолепну, яко прощалную, и аки во образ прощения… по отшествии же сего митрополита и прочий митрополиты Русстии и до ныне предписывающе сию грамоту повелевают в преставление свое в гроб вкладающе тако же прочитати в услышание всем»{707}. Существует также известие, что в руку архиерею вкладывался «список написан, иже святил в животе своем попы и дьяконы имяни их». В XVII веке многие иностранцы обращают внимание на разрешительные грамоты, называя их адресатами апостола Петра или Николая Чудотворца{708}.
Летописные рассказы о похоронах великих князей в XIV—XV веках содержат только краткие упоминания о плачах, участии в церемонии всего высшего духовенства, игуменов московских монастырей, священников, бояр и всего народа «от мала и до велика» и отпевании покойных. Более подробно описано в Постниковском летописце погребение Василия III. Великий князь скончался ночью, а наутро митрополит повелел звонить в большой колокол и к дворцу стали собираться для прощания с государем «боярские дети, и княжата, и гости, и все люди, которые не быша (при кончине. — С. Ш.) у него». Одновременно шли приготовления к похоронам: в Архангельском соборе готовилась могильная яма, а шатерничий Р.И. Семенов «снем с него (новопреставленного. — С. Ш.) меру и повеле ему гроб привести камен» (скорее всего, у каменотесов имелся определенный запас готовых саркофагов{709}). Для участия в церемонии собрались митрополит Даниил, епископы Коломенский и Крутицкий, архимандриты и игумены московских монастырей, священники, братья великого князя и бояре. При выносе тела певчие дьяки пели «Святый Боже». Гроб с телом великого князя несли на головах троицкие и иосифовские монахи, за ними «грядуща с свещами и с кандилы» духовенство. Великую княгиню несли в санях дети боярские; рядом с санями шли бояре. Во время шествия «ино бысть слез и кричания от народа, яко и звону в колоколы не слышети»{710}.
Церемония царских похорон XVII века хорошо известна по сообщениям Котошихина, дворцовых разрядов и Рейтенфельса, бывшего свидетелем погребения царя Алексея Михайловича{711}. Сразу после смерти государя начинали звонить в большой колокол Успенского собора. Затем тело готовили к погребению и происходило прощание бояр и придворных. Вслед за этим пышная процессия проследовала в Архангельский собор, при этом гроб везли на санях. После того как государя хоронили, над его саркофагом 40 дней читался псалтырь, при этом «дневали и ночевали» бояре и придворные чины. Таков был в общих чертах обряд царского погребения. В деталях описания разнятся. Например, Котошихин сообщает, что тело царя не погребается до тех пор, пока «из городов власти съедутца все к Москве», но эти сведения не подтверждаются другими источниками. Он же является автором уникального сообщения: после отпевания патриарх «над кутьею учнет говорить молитву и кадить ладоном, а поговоря молитву, начнет патриарх есть кутью ложкою, трижды, потом подносит царице, и царевичам, и царевнам, и болшим властем, и бояром, и всякого чину людям». В разрядах и других источниках подробно описаны ткани, использовавшиеся для покрова и обивки гроба, «печальное» («смирное») платье участников процессии; порядок шествия: священники, игумены, архимандриты, епископы, архиепископы, патриарх, сани с телом, царь, боярство и двор, «многа множество народа, мужеска полу и женска, вместе без чину, рыдающе и плачуще», — а также множество других деталей, которые могут быть предметом специального изучения{712}.
При кончине патриарха, как и царя, трижды били в колокол. Тело владыки отиралось греческой губкой и облачалось в святительские одежды. Вынос тела осуществлялся на одре. Крышку гроба несли дьяконы, а одр — протопопы и священники или архимандриты и игумены. Перед телом несли три иконы в киоте (патриарх Иоаким эти образа «еще живу суща построил на своем гробе стоять»), зажженную лампаду и посох митрополита Петра. На грудь покойного клали Евангелие. Из кельи гроб с телом патриарха несли для прощания в церковь Двенадцати апостолов (при погребении Иоакима и Адриана) или Ризоположения (при погребении Иоасафа), где над ним домовые дьяки день и ночь читали псалтырь. Отпевание и похороны происходили в Успенском соборе, причем гроб обычно ставился в алтаре, что не допускалось для лиц царской фамилии. В руку патриарха Иоакима была вложена разрешительная грамота от патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского. При погребении тело Иоасафа I было переложено из деревянного гроба в каменный, патриархи Питирим и Адриан были прямо в деревянных гробах положены в каменные саркофаги. Так же, как и при царском погребении, при свежей могиле предстоятеля «денно и нощно» читали псалтырь 40 дней{713}.
