Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Однако наиболее очевидным признаком «неблагополучия» в Гулаге для руководства страны было невыполнение лагерями хозяйственных заданий. Руководство НКВД, поглощенное проведением массовых репрессий, мало интересовалось хозяйственными проблемами. Предприятия, подведомственные НКВД, были дезорганизованы арестами их руководителей, массовыми расстрелами и резким ростом смертности и физического истощения заключенных в лагерях. План капитальных работ НКВД на 1936 составлял около 3,5 млрд руб., выполнение плана капитальных работ в 1938 г. — 3,1 млрд, а в 1939 г. — 3,6 млрд.[969]
Некоторые итоги развития лагерной системы при Ежове подводила справка об итогах использования заключенных в лагерях в январе 1939 г., подготовленная в аппарате ГУЛАГ. Она свидетельствовала, что из 1,1 млн заключенных, составлявших среднесписочный состав лагерей в этом месяце, работало на производстве около 790 тыс. человек (69,8 %). Еще 10,4 % (117 тыс.) составляла обслуга лагерей и примерно столько же (около 118 тыс.) — заключенные, не работавшие по причинам инвалидности, болезней или слабосильности. 9,4 % (106 тыс. человек) входили в так называемую группу «Г» — заключенные, которые, с точки зрения лагерного начальства, могли работать, но по разным причинам не работали. Среди них — «контингенты», находившиеся в пути следования в лагеря или перевозившиеся из лагеря в лагерь; так называемые «отказчики» — заключенные, отказывавшиеся работать (около 14 тыс. человек); заключенные, которые не работали по причине отсутствия у них одежды (около 17 тыс.); заключенные, не получившие наряды на работу в силу простоев на производстве (более 15 тыс.) и т. д.[970]
Такое положение с лагерной рабочей силой (а приведенные цифры приукрашали истинную картину) условиях сокращения притока новых заключенных не позволяло выполнять хозяйственные планы Гулага. Эго заставляло руководство НКВД искать способы повышения отдачи от имеющихся заключенных. 9 апреля нарком внутренних дел Л. П. Берия обратился с письмом к председателю СНК СССР В. М. Молотову, в котором поставил ряд принципиально важных для Гулага вопросов. Берия сообщал, что численность лагерной рабочей силы примерно на 20–25 % ниже потребностей и этот разрыв в дальнейшем будет только возрастать. Для повышения производительности труда заключенных Берия просил увеличить нормы их снабжения продовольствием и одеждой. «Существующая в ГУЛАГе НКВД СССР норма питания в 2000 калорий, — говорилось в письме, — рассчитана на сидящего в тюрьме и не работающего человека. Практически и эта заниженная норма снабжающими организациями отпускается только на 65–70 %. Поэтому значительный процент лагерной рабочей силы попадает в категории слабосильных и бесполезных на производстве людей. На 1 марта 1939 г. слабосильных в лагерях и колониях было 200 000 человек и поэтому в целом рабочая сила используется не выше 60–65 процентов». Берия просил правительство утвердить новые нормы снабжения продовольствием, чтобы «физические возможности лагерной рабочей силы можно было использовать максимально на любом производстве».
В предшествующие годы важнейшим стимулом повышения производительности труда заключенных была практика условно-досрочного освобождения — снижения первоначально определенного срока тем осужденным (как правило, не политическим), кто добросовестно, с точки зрения начальства, трудился в лагере. Им засчитывали один рабочий день за два или даже более дней срока. В письме Молотову Берия предлагал отказаться от этой системы, т. к. она порождала «исключительно большую текучесть лагерного контингента». Основным стимулом для повышения производительности труда, считал Берия, должны быть улучшение питания и снабжения, денежное премирование и облегчение лагерного режима передовиков. Однако не слишком полагаясь на материальные стимулы, Берия предлагал ужесточить репрессивные меры: «По отношению к прогульщикам, отказчикам от работы и дезорганизаторам производства применять суровые меры принуждения — усиленный лагерный режим, карцер, худшие материально-бытовые условия и другие меры дисциплинарного воздействия. К наиболее злостным дезорганизаторам лагерной жизни и производства применять более суровые, судебные меры наказания, в отдельных случаях до высшей меры наказания включительно. Обо всех случаях применения этих мер воздействия широко оповещать лагерников»[971].
Две недели спустя, 24 апреля 1939 г., Берия отправил в правительство еще одну записку. На этот раз он утверждал, что для выполнения программы 1939 г. НКВД необходимо свыше 1550 тыс. лагерных рабочих, хотя фактически на 1 апреля в лагерях, исключая инвалидов, имелось 1264 тыс. человек, из них до 150 тыс. «слабосильных и неполноценных рабочих». Особенно острой, сообщалось в записке, ощущалась эта проблема на Дальнем Востоке, где при потребности в 680–700 тыс. заключенных фактически было 500 тыс. Чтобы снять возникшую напряженность, Берия предлагал не расширять в 1939 г. строительные работы, порученные НКВД, и прекратить выдачу нарядов на выделение рабочей силы для других ведомств, а также перебросить в мае-июле на Дальний Восток и в Дальстрой 120 тыс. заключенных, сняв для этого 60 тыс. человек с контрагентских работ, где НКВД являлся только поставщиком рабочей силы, и переведя в лагеря из колоний 70 тыс. осужденных на срок до двух лет[972].
Как и в других случаях, прежде чем принять столь кардинальные решения руководство СНК отправило записки Берии на согласование в различные ведомства. Ряд вопросов, поставленных в записках (например, об увеличении норм продовольственного снабжения заключенных и финансирования ГУЛАГ), не встретил принципиальных возражений[973]. Однако вокруг проблемы условно-досрочного освобождения и применения высшей меры наказания к заключенным разгорелись споры. Фактически против этих предложений выступили прокурор СССР Вышинский и нарком юстиции СССР Рычков. В записках, отправленных в Совнарком, они доказывали, что система условно-досрочного освобождения должна быть сохранена (хотя и «упорядочена») не только потому, что она предусмотрена законом, но и в силу ее позитивного воздействия на укрепление дисциплины и увеличение производительности труда. Что касается применения высшей меры наказания в отношении «злостных дезорганизаторов лагерной жизни и производства», то Вышинский и Рычков настаивали на соблюдении существующих законов. В предложении Берии они не без оснований усматривали попытку узаконить чрезвычайное, по усмотрению руководства НКВД, применение расстрелов. Высшая мера не может применяться, писали Вышинский и Рычков, если подсудимый не совершил преступления, за которое уголовный кодекс предусматривает расстрел[974].
Точка зрения руководителей прокуратуры и наркомата юстиции первоначально получила поддержку в правительстве. 7 июня 1939 г. совещание заместителей председателя СНК СССР под председательством Молотова (Берия также присутствовал на нем) постановило вопрос о досрочном освобождении и применении расстрелов с обсуждения снять[975].
Пока точно неизвестно, какие шаги предпринял Берия после этого. Скорее всего, он обратился лично к Сталину и заручился его поддержкой. Сделать это было тем проще, что сам Сталин еще за год до того высказывал аналогичные мысли, правда, по частному поводу. 25 августа 1938 г. на заседании Президиума Верховного Совета СССР при рассмотрении вопроса о досрочном освобождении заключенных, отличившихся на строительстве одного из объектов, Сталин заявил: «Правильно ли вы предложили представить список на освобождение зтих заключенных? Они уходят с работы. Нельзя ли придумать какую-нибудь другую форму оценки их работы — награды и т. д.? Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо […] Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы люди эти оставались на работе — награды давать, ордена, может быть? А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться […] Давайте сегодня не утверждать этого проекта, а поручим Наркомвнуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте […]»[976].
Учитывая такие настроения Сталина, не приходится удивляться, что через несколько дней после отказа Совнаркома решать вопросы, инициированные Берией, Политбюро полностью поддержало руководство НКВД. Принятое 10 июня 1939 г. постановление Политбюро «О лагерях НКВД» слово в слово повторяло предложения об отмене системы условно-досрочного освобождения и наказании «дезорганизаторов производства и лагерной жизни» (вплоть до расстрела), сформулированные в записке Берии от 9 апреля. Совнаркому было поручено также пересмотреть нормы снабжения лагерей продовольствием и одеждой[977]. 4 июля 1939 г. Экономсовет при СНК СССР утвердил новые нормы питания и вещевого довольствия для заключенных в лагерях и колониях. Эти новые нормы с незначительными изменениями также удовлетворяли требования, выдвинутые руководством НКВД[978].
