Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812
К счастью, в отношении мнения Нарбонна существует важнейший архивный документ, написанный лично самим генерал-адъютантом в мае 1812 года. Мы приведём письмо Нарбонна в главе 12, где речь пойдёт о непосредственной подготовке военных операций. Отметим лишь, этот документ ставит такой жирный крест на написанных Вильменом сказках, что их можно цитировать исключительно как яркий пример полного искажения реальности.
Добавим также, что в окружении Наполеона в этот момент было много представителей старой французской аристократии. Подобно Нарбонну, камергер и посол в Неаполе д’Обюсон де ла Фейяд, происходил из древнейшей аристократической семьи Франции. В январе 1812 г. в связи с тем, что подготовка к войне с Россией к этому моменту стала секретом Полишинеля, он подал императору «Заметку о политической ситуации Франции в январе 1812 г.». В этом пространном документе говорится о возможной войне с Россией. Автор не только не трепещет и не кидается на колени перед императором, умоляя «не вести в глубь России судьбу Франции», а, напротив, совершенно уверенно пишет следующую фразу: «Освобождение крестьян (российских) расположит на нашу сторону не только литовцев, не только народ Курляндии и Ливонии, но и самих русских земель, гарантией этого является пример пугачевского восстания. Исходя из этих соображений и учитывая огромное превосходство в силах, можно не сомневаться, что предстоящая война будет просто военной прогулкой (!)»[32].
Как все это отличается от жутких пророчеств, написанных задним числом!
Среди мрачных «предсказаний» особенно выделяется неоднократно используемый историками пассаж из мемуаров Мармона. Дело якобы происходило в начале 1810 г., Мармон встретился с адмиралом Декре, и тот ни с того ни с сего произнес «прорицание», которое обычно относят к гениальному предвидению исхода русской кампании: «Хотите, я открою вам правду? Хотите, я открою вам тайну будущего? Император — сумасшедший, он совершенно сумасшедший! И из-за него все мы полетим в тартарары, и все кончится страшной катастрофой»[33].
Для того чтобы оценить степень достоверности этого высказывания, достаточно вспомнить, что маршал Мармон был человеком, которого Наполеон считал своим близким другом, но, несмотря на это, маршал совершил в 1814 г. предательство, которое даже непримиримые враги свергнутого императора считали подлым. В своих мемуарах, написанных примерно в то же время, что и записки Вильмена, автору нужно было решить довольно сложную задачу — объяснить сначала, почему он с рвением служил Наполеону, а потом — почему он предал своего благодетеля. Поэтому концепция мемуаров Мармона крайне простая: в первые годы своей деятельности Наполеон был хорошим, а потом стал плохим, ну а к началу русской кампании вообще свихнулся…
Впрочем, ни якобы мольбы Нарбонна, ни страшные «пророчества» Декре, ни действительно существовавшие шапкозакидательские прожекты д’Обюсона не повлияли на составление стратегических планов… Каковы же они были в действительности? Мы не можем заглянуть в мысли Наполеона, зато на основании многочисленных распоряжений, приказов, подписанных им накануне войны, мы можем узнать его реальные цели. Если мы внимательно остановились на мемуарах Вильмена, то лишь для того, чтобы показать, насколько опасно делать заключения на основе позднейших воспоминаний, которые сплошь и рядом искажают реальность. К сожалению, в большинстве исторических трудов, русских или французских, далеко идущие выводы и заключения делаются именно из болтовни, подобной той, что приводит бывший секретарь.
В воспоминаниях Вильмена Наполеон с каким-то маниакальным упорством повторяет слово «Москва». Почему император так упрямо говорит об этом губернском городе? Напомним, что в 1812 г. Москва не была столицей России уже ровно сто лет, и если бы Наполеон задумывал свою кампанию как войну на завоевание совершенно ненужных ему пространств, он, наверно, хотя бы иногда упоминал в своих рассуждениях название и другого города — столицы Российской империи Санкт-Петербурга. Здесь, между прочим, находились резиденция российского императора, Генеральный штаб, Военное министерство, весь государственный аппарат империи, здесь располагались штабы всех гвардейских полков, и, наконец, здесь проживала вся придворная аристократия, все те, кто реально управляли судьбами России.
Но ни в одном приказе Наполеона, где говорится о подготовке войны с Россией, не упоминается в качестве стратегической цели не только Москва, но даже и Петербург! Зато очень часто можно найти такие географические названия, как Варшава, Торн, Мариенбург, Мариенвердер, Пултуск, Эльбинг, Модлин, Плоцк, Познань, Данциг… и только в июне 1812 года к этим названиям добавляются Вильно и Ковно.
Что это все значит? А значит это то, что на основании многочисленных рапортов, которые Наполеон получал в 1810 — начале 1812 г., у него не оставалось сомнений в том, что русская армия готовит нападение. Таким образом, если он не двинет войска к русским границам, то герцогство Варшавское будет растоптано, уничтожено, сожжено, а далее русские поднимут восстание в Пруссии и двинутся на него с еще большими силами.
С другой стороны, Наполеон был уверен, что, едва только русское командование получит известие о том, что началось выдвижение французских и союзных полков в сторону Польши, оно немедленно предпримет наступление, ворвется в герцогство Варшавское, а далее — см. предыдущий вариант. Поэтому главной целью император видел скорейшую переброску армии на рубеж Вислы. Только здесь он мог быть уверен, что даже в случае бурного наступления русских войск последние уперлись бы в широкий водный рубеж, а у французов было бы достаточно времени, чтобы принять контрмеры.
Конечно, никакого плана войны, подробно изложенного на бумаге, Наполеон не оставил. Ему не требовалось это делать, потому что он был хозяином ситуации и знал, что любые планы на войне неминуемо многократно корректируются и изменяются. Даже план знаменитого Ульмского маневра 1805 г., даже план Аустерлицкой битвы, в которых, как наивно считают некоторые историки, все было просчитано и продумано до малейших деталей с самого начала, на самом деле постоянно изменялись в соответствии с изменением обстановки. При этом общая идея сохранялась. Но если зафиксированного на бумаге плана не было, то в руках исследователя существуют приказы начальнику штаба и маршалам — командирам корпусов, с помощью которых, как с помощью фрагментов мозаики, можно составить общую картину стратегического замысла Наполеона.
Первая цель французского полководца, которая видна из настоящих документов той эпохи, — занять рубеж по западному берегу Вислы. Этот рубеж должен был быть обеспечен крепостями и предмостными укреплениями, прежде всего — огромной Данцигской крепостью, которая обеспечивала левый (северный) фланг стратегического развертывания французской армии. Именно там император собирался активно действовать. Еще в письме вюртембергскому королю от 2 апреля 1811 г. Наполеон пишет: «Сохраним ли мы мир? Я надеюсь, что да, но необходимо вооружаться и сделать надежным Данциг, который является ключом ко всему»[34]. Последняя фраза совершенно немыслима в том случае, если Наполеон готовил поход вглубь России.
Одновременно французский полководец старался обеспечить всю линию Вислы надежными укреплениями. Целый ряд писем конца 1811 — начала 1812 г. посвящен крепостям Модлин и Торн, а также предмостным укреплениям на Висле: Мариенбургу, Мариенвердеру и Праге. Особенно мощные укрепления сооружались вокруг Модлина, который должен был стать вместе с Данцигом мощнейшим опорным пунктом на Висле. Начало большому строительству было положено в 1807 г., а первый план крепости был начертан выдающимся французским военным инженером генералом Шасслу-Лоба. В конце 1811 — начале 1812 г. здесь беспрерывно работало на строительстве укреплений до 12 тысяч крестьян. В архиве исторической службы сухопутных сил Франции можно найти подробные отчеты о грандиозных работах в Модлине, а также в Торне. В эти крепости подвозились огромные запасы продовольствия, пороха и разнообразных военных припасов. 26 марта император отдает указание послать «триста миллье[63] пороха в Данциг, сто миллье в Торн и двести миллье в Модлин. Вся транспортировка пороха должна быть совершена без задержек». Император предписывал также, чтобы «Замостье было снабжено всем необходимым, так как эта крепость, возможно, будет осаждена неприятелем в первую очередь»[35].
Император полагал, что мощные укрепления Модлина, Торна и Праги остановят русское наступление на рубеже Вислы в том случае, если оно начнется до приближения французской армии. Это позволит сконцентрировать силы на Висле и не дать уничтожить герцогство, даже если французские войска немного запоздают и не успеют вовремя выйти на линию реки. Именно эта опасность — не успеть предотвратить вполне вероятное стремительное русское наступление — стала причиной того, что в январе — феврале 1812 г. полки выступали из мест своей постоянно дислокации в величайшем секрете. Наполеон прекрасно понимал, что многочисленные русские агенты, а также дипломатические представительства, которые находятся в крупных городах Германии, без сомнения, сообщат о продвижении французских колонн через Мюнхен, Дрезден, Берлин и т. д.
