Вадим Кожинов - Россия - Век ХХ-й (Книга 2)
Совсем по-иному шло дело в России. Нечто подобное реставрации началось у нас только в 1991 году - то есть не через четверть, а через три четверти века (по сути дела - жизнь трех поколений) после 1917 года. "Реставраторы", конечно, всячески старались показать, что возвращают страну в дореволюционное состояние: восстановили прежний герб, флаг и т. д., выискивали среди потомков династии Романовых подходящего "претендента", стояли со свечками в руках в Успенском соборе (где последняя литургия состоялась на Пасху 1918 года) и т. п. Но все это представляло собой бессодержательные "жесты", и разрыв с дореволюционной Россией был слишком велик (в частности, людей, которые вступили в сознательную жизнь до 1917 года, уже почти не имелось).
То, что революции с необходимостью завершаются реставрациями, определяется уже хотя бы неизбежным "разочарованием": любая революция осуществляется с целью создания принципиально более совершенного общества взамен наличного, пороки и злодеяния которого крайне преувеличиваются революционной пропагандой. Но, как уже неоднократно отмечалось, "прогрессистское" мировоззрение заведомо несостоятельно: любое ценное "приобретение" оборачивается равноценной "потерей" - и рождается настоятельное стремление "вернуться" в прошлое (которое теперь, напротив, "идеализируется"),- что опять-таки немыслимо (в особенности, если дело идет о "возвращении" на три четверти столетия назад...).
Мне лично знакомо немалое количество русских людей, которые мечтали о "реставрации" еще в 1960-х годах, но осуществилась она только тридцать лет спустя, когда, можно сказать, было уже слишком поздно.... Естественно встает вопрос: почему в той же Франции "отрицание" революции произошло всего через четверть века, а у нас для этого потребовалось в три раза больше времени?
Ответ на этот вопрос, как говорится, нелегкий и способен вызвать резкие возражения и даже возмущение. Относительно быстрая реставрация во Франции определялась, конечно же, ее военным поражением в 1812-1814 годах, и, если бы в 1941-1945-м мы не победили, а потерпели поражение, у нас произошло бы то же самое... Наша великая Победа как бы целиком и полностью "оправдала" Революцию.
Хрущев на ХХ съезде заявил: "Главная роль и главная заслуга в победоносном завершении войны принадлежит Коммунистической партии", хотя в том же докладе сказал и совсем другое (разумеется, с крайним недовольством): "...события настоятельно требовали принятия партией решений по вопросам обороны страны в условиях Отечественной войны, но за все годы Великой Отечественной войны фактически не было проведено ни одного пленума ЦК"17 (!); напомню также, что в 1942 году был ликвидирован институт военных комиссаров, то есть партийных руководителей армии.
В части этого сочинения, посвященной войне, было показано, что главными полководцами Отечественной войны стали люди, начавшие свой воинский путь в 1914-1915 годах; и вообще к 1941 году в стране еще имелись 35 миллионов людей, которые к 1917 году были старше 20 лет и многие из которых еще так или иначе сохраняли связь с прошлым. В годы войны и некоторое время после Победы предпринимались те или иные усилия для преодоления разрыва с многовековой историей страны, но образование - в результате Победы - "соцлагеря", которое "востребовало" интернационализм, а не обращение к самосознанию России, а также новый "левый" поворот "маятника" в хрущевскую пору как бы окончательно закрепили этот разрыв.
Страна жила так, как будто она в самом деле была "родом из Октября", а ее молодежь - "дети ХХ съезда". И это вело - и привело - к самому тяжкому итогу. Постепенно нарастало "разочарование" в том, чем жили и во что верили; оно было неизбежным, ибо "совершенное общество", которое вроде бы должно было создаться после Революции,- утопия. В последние годы множество авторов утверждали, что будто бы одна только Россия соблазнилась утопией; однако те всеобщие "Свобода, Равенство и Братство", во имя которых разразилась Французская революция, были не менее утопичной целью, и всего через 25 лет Франция возжелала вернуться назад...
Но благодаря этому (конечно, относительному) "возврату" восстановилась связь времен, и Франция продолжала "нормальное" историческое бытие (пусть и не без ряда дальнейших потрясений). Между тем наша страна, поскольку она до 1990-х годов жила как бы только тем, что породила Революция, оказалась в гораздо более прискорбном положении. Закономерное "разочарование" в плодах Революции для большинства людей означало "разочарование" в самом своем Отечестве, ибо не только молодые, но и старшие поколения не были кровно связаны с тысячелетним историческим бытием и самосознанием своей страны,бытием и самосознанием, которые по своей общечеловеческой ценности не уступают истории и культуре любой другой страны. В результате масса людей поверили крикливым "идеологам", утверждавшим, что Россия-де не принадлежит к странам "нормальным", "цивилизованным", "культурным" и т. п., и началась волна поистине патологического низкопоклонства перед иными странами, у которых мы, мол, должны, так сказать, с нуля учится и жить, и мыслить.
Дело вовсе не в том, что предлагается нечто "унизительное"; дело в том, что действительно жить и мыслить можно только на основе, на почве собственной истории и культуры. Любое "заимствование" осуществимо лишь при условии, что оно врастает в наше бытие и сознание и тем самым, между прочим, неизбежно обретает существенно иной смысл и значение, нежели имело там, откуда мы его взяли.
То, что происходит сейчас, назревало уже давно, хотя и подспудно. Почти сорок лет назад меня прямо-таки поразил и, естественно, навсегда запал в память один внешне вроде бы незначительный разговор, который на самом деле явился своего рода "откровением". В 1961 году я начал добиваться издания книги о Достоевском, принадлежащей одному из очень немногих "уцелевших" корифеев отечественной мысли - М. М. Бахтину. Одним из многочисленных "ходов" в этой операции была попытка найти поддержку у весьма влиятельного "идеологического деятеля", настроенного к тому же весьма патриотически. Я сказал ему, что, поскольку Достоевский известен во всем мире, великолепная бахтинская книга о нем обязательно привлечет внимание и, без сомнения, повысит мировой авторитет нашей современной культуры. Ответ, повторю, поразил меня:
На Западе,- возразил мне этот вроде бы патриотический деятель,давно написали о Достоевском гораздо глубже, чем ваш Бахтин.
Мой собеседник был советским патриотом и готов был бороться со всем буржуазным, но в то же время он полагал, что западная культура мысли как таковая заведомо превосходит русскую. Главной причиной этого фактического низкопоклонства перед Западом была оторванность от русской мысли в ее высших воплощениях. И незачем называть имя этого "идеологического работника", ибо почти все его коллеги были точно такими же. Несколько позднее, в 1970-х годах, когда мне уже удалось добиться издания книги М. М. Бахтина, другой "идеологический работник" препятствовал новым публикациям, но затем побывал в Париже, узнал, что там чрезвычайно высоко ценят Михаила Михайловича, и изменил отношение к нему...
М. М. Бахтин (1895-1975) давно уже признан во всем мире одним из наиболее выдающихся (или даже самым выдающимся) мыслителей нашего столетия. И вообще русская мысль, начиная со "Слова о законе и Благодати" митрополита Киевского Илариона (1038) и до последних сочинений М. М. Бахтина и А. Ф. Лосева (1893-1988) - то есть за девять с половиной столетий - создала ценности, которые выдержат сравнение с достижениями любой духовной культуры мира. При этом необходимо сознавать, что духовное творчество не рождается на пустом месте: его порождает бытие страны во всей его целостности.
В самые последние годы непрерывно растет количество людей, которые открывают для себя эту истину. Правда, слишком длительный "разрыв" исторической преемственности уже привел к очевидному "поражению" страны в 1990-х годах. И, как я стремился показать, эта беда явилась оборотной стороной великой Победы 1945 года, представлявшейся не плодом многовековой истории России, а "заслугой Коммунистической партии",- как утверждал тот же Хрущев.
Но в заключение необходимо со всей определенностью сказать, что 75 лет, жизнь трех поколений, невозможно выбросить из истории, объявив их (это в 1990-х годах делали многие) "черной дырой". Те, кто усматривают цель в "возврате" в дореволюционное прошлое (особенно, если учитывать всю его отдаленность во времени), не более правы, чем те, кто до 1990-х годов считали своего рода началом истории страны 1917-й год. Истинная цель в том, чтобы срастить времена, а не в том, чтобы еще раз - хоть и с иной "оценкой" - противопоставить историю до 1917-го и после него.
Кроме того, проклинающие ныне послереволюционную эпоху авторы и ораторы совершенно безосновательно объявляют ее временем бессмысленной массовой гибели и страданий людей. Если считать время от времени взрывавшиеся в самых различных странах мира революции бессмыслицей, следует уж тогда объявить бессмысленным бытие человечества вообще. А любая революция есть уничтожение существовавшего до него общества, и поскольку никакого другого общества, кроме наличного, пока и нет, потенциально революция грозит гибелью всем и каждому...
