Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3)
Керенский слушал теперь внимательно, и гнев поднимался в его душе. Александр Федорович был уязвлен недооценкой его роли. С запальчивостью, недостойной в разговоре с послом страны-кредитора и поставщика, он ответил, что его правительство взяло задачу поддержания порядка в стране и не намерено торговаться с Англией...
Терещенко пришел в ужас. Так говорить с послом Великобритании?! Сын сахарозаводчика гражданской храбростью не отличался. Зато он знал закон рынка: диктует свои условия тот, кто силен. Кто слаб - выполняет эти условия. Поэтому Михаил Иванович позволил себе перебить собственного премьера и не дал ему договорить даже фразы. Воспользовавшись правом хозяина, он поднял выспренный тост за мужественных английских офицеров, кои в русской Ставке помогают в борьбе против общего врага.
Керенский понял, что получил деликатную поддержку от своего министра. Бьюкенен решил, что Терещенко выражает особую заботу о Корнилове.
...Завтрак заканчивался в пустых светских разговорах. Терещенко заметил, что посол остался недоволен своей неофициальной встречей с министром-председателем. Следовало как-то исправить положение. Ведь недовольство Лондона могло перекинуться и на него, отнюдь не замешанного в такие опасные дела, как высказывание собственного мнения. Терещенко очень хотел сохранить свой пост.
...На следующий день послу Великобритании дверь в министерском подъезде у Певческого моста отворял тот же швейцар. Тот же секретарь проводил господина посла - на этот раз в кабинет министра. При появлении Бьюкенена встали хозяин дома и носатый лысеющий, некрупный человек во френче цвета хаки, в желтых, как у премьера, ботинках и таких же крагах. Это был Борис Савинков, управляющий военным министерством. В милом разговоре оба заверили сэра Джорджа, что Корнилову будет предоставлена полная свобода действий.
82. Минск - Могилев, начало августа 1917 года
Алексей Алексеевич Соколов внимательно изучал свежие московские газеты с текстами речей на Государственном совещании, когда ему принесли телеграмму из Могилева. Генерал-квартирмейстер Ставки Романовский вызывал его в главную квартиру армии для доклада об итогах июньских и июльских наступательных действий на фронте. Соколов удивился столь странной цели командировки - ведь анализ стратегических вопросов входил в функцию главнокомандующего или начальника штаба фронта. Однако распоряжение собрать необходимые материалы к отходу ночного поезда отдал и стал готовиться к докладу. Газеты пришлось отложить, ему уже стало ясно, что верховного главнокомандующего Лавра Георгиевича Корнилова встречали в Москве не как защитника демократии и Временного правительства, а скорее как будущего единоличного правителя России. Не случайно на перроне Александровского вокзала при стечении народа купчиха Морозова бухнулась перед ним на колени.
Утром генерал Соколов вместе с адъютантом вышел из вагона на станции Могилев и не поверил своим глазам. По дебаркадеру прогуливались подтянутые нижние чины корниловского полка с нашивками на рукавах, изображавшими щит с черепом и костями, лихо козыряли офицерам с такими же нашивками... Расхлябанности солдат, какой-то опущенности офицеров, характерных теперь для всех гарнизонов, начиная со столичного, - здесь не оказалось и в помине. "Ставка начинается с "батальона смерти"! Какая мрачная ирония войны!" подумалось Соколову.
Адъютант отправился к коменданту вокзала вызывать штабной автомобиль, а Алексей вышел размяться на привокзальную площадь. Фасад приземистого одноэтажного здания вокзала утратил свою прежнюю нарядность. Площадь и улица стали грязнее, запущеннее. Лишь обильная зелень садов украшала город. Множество торговок собрались на привокзальную площадь со своим нехитрым товаром - яблоками, грушами, вишней, семечками...
Скоро приехал штабной "паккард". За короткую дорогу Соколов отметил кое-какие многозначительные признаки. Эскадрон текинцев, любимого кавалерийского полка Корнилова, гарцевал куда-то по главной улице. Кони были хорошо вычищены, строй четок, всадники выглядели сытыми и довольными. Нижние чины подтянуты, как и их офицеры. Алексей давно не видел столь бравого войска. В Могилеве явно собиралась настоящая боевая сила.
Внешний вид Ставки за несколько месяцев, что Соколов здесь не бывал, совсем не изменился. Только внутри здания все сделалось каким-то полинялым, обветшавшим. Но полевой жандарм у двери выглядел молодцом. Он встал "во фрунт" перед генералом, как в старые времена, и не уходил с дороги до тех пор, пока ему не предъявили документы. Другие неуловимые детали также говорили о том, что в Ставке что-то готовится.
Романовского, генерал-квартирмейстера штаба верховного главнокомандующего, Соколов знал давно, со времен Николаевской академии. Он высоко ценил принципиальность Ивана Павловича, демонстративно ушедшего из Генерального штаба в знак протеста против просчетов и ошибок в подготовке России к войне. Это был умный, образованный и храбрый офицер в расцвете своих сил - ему было чуть более сорока лет.
Соколов поднялся на второй этаж, забрал портфель у адъютанта и направился в кабинет Романовского. Генерала он застал за работой. После взаимных приветствий Алексей приготовился вручить ему оперативные документы. Но широколицый, коренастый Романовский небрежно махнул рукой, сказав: "Отдай в Первое делопроизводство...", подошел к двери и запер ее, чтобы никто не помешал разговору. Из этого Алексей понял, что беседа будет весьма серьезной. Он без приглашения уселся в кресло, стоящее подле письменного стола.
- Я давно вас знаю, Алексей Алексеевич, как выдающегося офицера... начал Романовский с комплемента, положив крупные руки на стол и весь устремившись вперед. Алексей вскинул на него глаза. - И хочу привлечь к спасению России! - с чувством, чуть картавя, продолжал Романовский. Алексей иронически улыбнулся, но перебивать не стал.
- Оно сейчас в том, - заметив его улыбку, сразу посуровел генерал, чтобы железной рукой усмирить народную массу. Особенно солдатскую, ибо если она начнет выполнять приказы, любой бунт и анархию будет легко подавить...
Соколов молча слушал. Он уже понял, зачем его так спешно вызывали: о подготовке переворота Корниловым трещали все сороки по деревьям, а Романовский был одним из самых близких людей к нынешнему главковерху.
- Рабочие и крестьяне, а теперь уже и масса солдат слепо идут за большевиками, они перестали соблюдать порядок. Революционеры тащат Россию в германское рабство. Если бы мы в июне и июле не применили против позорно отступающих наших солдат пушки и пулеметы - немцы забрали бы уже Киев!..
- Иван Павлович, ведь революция спасла Россию от гнилого режима... спокойно возразил Алексей Алексеевич, - а без народа революции не бывает... без народа - это заговор, мятеж, в лучшем случае - удачный переворот!
- Я вижу, вы марксистской теории научились!.. - съязвил Романовский. Уж не Ленина-Ульянова ли почитываете?!
- А хоть бы и так, - усмехнулся Соколов. - Почему не набраться уму-разуму?
Романовский задохнулся от возмущения.
- Может быть, еще и жалкого адвокатишку Керенского защищать будете?!
- Успокойтесь, Иван Павлович! - спокойно сказал Соколов. - Этого фигляра я презираю...
Романовский утер пот со лба. Он решил, что все-таки нашел в Соколове единомышленника.
- Я вам расскажу, как офицерство срезало его лизоблюдов на государственном совещании в Москве, я только что оттуда... Представляете, Керенский сидит в особом кресле на сцене Большого театра, а за спиной его стоят навытяжку два адъютанта в штаб-офицерских чинах, - делился свежей историей генерал. - Так вся наша офицерская фракция направила к этим хлыщам боевого полковника, он им и рявкнул: "Если вы парные часовые, то это уместно только у трупа военного министра!.." А гвардейская молодежь вообще хотела вызвать этих фендриков на дуэль.
- Интересна... - протянул Алексей. - И что же вы предлагаете мне?
Генерал Романовский откинулся на стуле и сложил руки на животе. Помолчал, словно собираясь с мыслями. Соколов ждал.
- Лавр Георгиевич желает установить сильную власть и водворить порядок... - начал он.
- Военная диктатура? - задал вопрос Алексей.
- Называйте как хотите, но беспомощное Временное правительство должно уйти и освободить место для сильной личности...
"Это твой дурак Корнилов - сильная личность?" - хотел спросить Соколов, но с юности привитая субординация удержала его от такого вопроса о верховном главнокомандующем.
- ...которой может быть только верховный главнокомандующий, располагающий силой армии, - докончил мысль Романовский. - Более того, я могу вам открыть, что даже некоторые министры идут с нами рука об руку, продолжал он.
"Явно он имеет в виду Коновалова и Терещенко, ради которых и придумана вся эта затея..." - подумал Соколов.