Владимир Суходеев - «За Сталина!» Стратег Великой Победы
Политические и военные руководители Англии и США рвались к Берлину. 1 апреля 1945 года Черчилль писал Рузвельту: «Я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток, и в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять» [162, с. 787].
А вот что писал Эйзенхауэр 7 апреля 1945 года председателю Объединенного комитета начальников штабов: «Я признаю, что война ведется для достижения политических целей. И если Объединенный комитет начальников штабов решит, что стремление… взять Берлин превышает чисто военные соображения, я с радостью пересмотрю мои планы, чтобы осуществить такую операцию» [97, т. 2, с. 254].
Взятие Советской Армией Берлина, водружение Красного Знамени над рейхстагом разрубило завязывающийся узел интриг в самом преддверии завершения войны. Это была не только великая победа советского оружия, но и победа советской дипломатии в ее борьбе за сохранение единства антигитлеровской коалиции.
Гигантская, неустанная деятельность Сталина оказывала глубокое влияние не только на борьбу с мощным врагом на полях сражений и на могучий подъем военной экономики. Ее плодотворное влияние в полной мере проявилось и в области внешней политики. Под его руководством советской дипломатии удалось не только в сложнейших условиях разрушить козни врагов страны социализма, создать мощную антигитлеровскую коалицию государств противоположных социальных систем, сохранить ее единство в сложных условиях войны, но и успешно отстоять коренные интересы нашей страны, обеспечить ей мощные позиции в послевоенном мире.
На Потсдамской (Берлинской) конференции 1945 года, как и на двух предыдущих, центральной фигурой был И. В. Сталин. Держался он уверенно и просто. Тщательно и всесторонне подготовленный к каждой встрече с главами союзных держав, часто заводил в тупик западных политических деятелей. Тогда как Черчилль терял самообладание и очень жестикулировал, Сталин внешне сохранял спокойствие, говорил тихо, с нескрываемым сарказмом.
Когда Черчилль пространно расписывал переживаемые Великобританией послевоенные трудности, Сталин заметил:
— Я не привык жаловаться, но должен сказать, что наше положение еще хуже. Мы потеряли несколько миллионов убитыми, нам людей не хватает. Если бы я стал жаловаться, я боюсь, что вы тут прослезились бы, до того тяжелое положение в России. Но я не хочу причинять вам неприятности.
Член американской делегации А. Гарриман с некоторым чувством высокомерия спросил Сталина:
— А ведь вам, должно быть, очень приятно, что вы, после того что пришлось пережить вашей стране, находитесь сейчас здесь, в Берлине?
В ответ услышал:
— Царь Александр до Парижа дошел…
После пленарного заседания 24 июля новый президент США Г. Трумэн в присутствии союзников по антигитлеровской коалиции сообщил И. В. Сталину, что у американцев есть новое оружие разрушительной силы. Черчилль буквально впился глазами в лицо Сталина. Однако И. В. Сталин остался совершенно спокойным.
И Трумэн, и Черчилль заключили, что Сталин ничего не понял и не придал должного значения событию, о котором его только что проинформировали.
После заседания Сталин рассказал Молотову и Жукову, что Трумэн специально задержал его, чтобы сообщить о новом американском оружии. Молотов заметил:
— Цену себе набивают.
Сталин сказал:
— Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым, чтобы они ускорили работу…
А через три года Сталин воочию увидел грозное детище советской промышленности и ученых — отечественное атомное оружие — оружие защиты мира. Сталин был уверен, что с Советским Союзом не удастся Америке обращаться как с Японией, которую в августе 1945 года США подвергли атомной бомбардировке.
Советскую внешнюю политику Сталин подчинил разгрому фашистской Германии, сплочению антигитлеровской коалиции, выработке основ послевоенного мирного устройства. Всему этому и была подчинена деятельность Сталина на Потсдамской конференции.
Эту глубинную сущность внешней политики Сталина понимал и такой прожженный политик как Черчилль. Выступая 8 сентября 1942 года в палате общин он говорил: «Для меня имела исключительное значение встреча со Сталиным… Главная цель моего визита (в Москву. — В.С.) состояла в том, чтобы установить такие же отношения уверенности и открытости, которые я установил с президентом Рузвельтом. Я думаю, что, несмотря на языковой барьер, который создает многие препятствия, мне в значительной степени это удалось» [151, с. 93].
Чем объяснить такое уважение к Сталину и его высокий авторитет у руководителей США и Англии? Собственно, ответ содержится в самих высказываниях Ф. Рузвельта и У. Черчилля, приводимых в настоящей книге.
Это можно подкрепить и авторитетным высказыванием нашего известного дипломата А. А. Громыко. В книге «Памятное» он справедливо отмечал: «Это, конечно, беспримерный подвиг советского народа, ставшего грудью на защиту своей страны. Уже в первый период войны американцы были поражены самоотверженностью советских людей в борьбе против фашизма, считавшегося непобедимым». Эти же чувства к советскому народу разделяли и англичане, и французы, и другие народы разных континентов, видя в советском народе и его армии единственную силу, способную сломить хребет фашистской Германии и спасти мир от гитлеровского рабства.
Надо заметить что Сталин зарубежных деятелей не особенно баловал вниманием, берег честь и достоинство нашей страны. И уж тем более кощунственна была бы сама мысль о каком-то заигрывании с зарубежными деятелями, какого бы высокого ранга они ни были.
Уже только поэтому увидеть и услышать И. В. Сталина считалось у зарубежных деятелей крупным событием. А. А. Громыко, вспоминая конференции в Тегеране, Ялте и Потсдаме, писал: «Когда в ходе заседания говорил Сталин — выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, — все присутствующие в зале ловили каждое его слово. Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных держав, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми, — такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался.
Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием — Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства — Черчилль…»
И далее: «Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотом его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он «на ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…
Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие — и главные, и не главные участники — фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.
И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто, кроме него, присутствовали только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент.
Обращало на себя внимание то, что во время высказываний Сталина, даже если они не относились к высокой политике, Рузвельт часто старался дать понять свое отношение — либо кивком головы, либо своим открытым взглядом — к словам советского лидера» [62, кн. 1, с. 181, 227–228).
На Крымской (Ялтинской) конференции в феврале 1945 года главы правительств СССР, США и Англии договорились, завершив разгром фашистской Германии, совместными усилиями установить мир народам. Они утвердили основные принципы послевоенного устройства мира, создали Организацию Объединенных Наций для коллегиального разрешения международных проблем. При ООН была создана уникальная организация — Совет Безопасности для урегулирования спорных вопросов между государствами мирными средствами. Они выработали принцип единогласия постоянных членов Совета Безопасности ООН.
По свидетельству и Рузвельта, и Черчилля, Сталин не раз подчеркивал, что «пока мы с вами живы, мир будет обеспечен. Мы заложили надежные основы будущего справедливого мирового порядка лет на пятьдесят».
