Олег Лазарев - «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
В нашей 1-й эскадрилье на парад взяли не всех. Оставили нескольких слабых летчиков. Среди них был и М. Жариков. После проверки техники пилотирования командиром 4-й эскадрильи он самостоятельно полетел на боевой машине. При заходе на посадку допустил большой недолет. Исправляя ошибку, дал резко газ. Мотор при этом захлебнулся и встал. Самолет плюхнулся прямо по курсу посадки, зацепив при этом за крышу одного из домов. Дом был полностью разрушен. Погибла старушка. Сам Жариков отделался испугом и ушибами. Вернувшись с парада, Корзинников, не разобравшись в истинной причине летного происшествия, набросился на меня, как на основного виновника аварии, допустившего неподготовленного летчика к самостоятельному полету. Мой довод, что готовил его к полету не я, не я же принимал решение и на самостоятельный полет, не подействовал.
«Как я мог готовить летчика к полету на самолете, не летая сам на нем? Организовывал полеты Свиргун, технику пилотирования проверял Гавриченко. Полетами руководил сам Свиргун, а при чем здесь я, новый человек в полку? Посмотрите плановую таблицу полетов, и вам станет понятно, кто непосредственный виновник происшедшего», – смело отпарировал я Корзинникову. Конечно, он хорошо понимал абсурдность своего обвинения. Однако упрямство и самолюбие возобладали над разумом.
Его злые маленькие глазки впились в меня примерно так, как это было и три с половиной года назад на аэродроме Колпачки. «Не надо доказывать мне свою невиновность! Раз ты остался в эскадрилье старшим, значит, ты и отвечаешь за все, что делается в ней», – почти кричал он на меня. В этом Корзинников был прав, но полеты планировал все же не я. Делали это Свиргун и Гавриченко. Они знали летчиков лучше меня, в том числе и Жарикова, и не мне было им подсказывать, кому, что и как надо планировать. Доказать командиру полка свою невиновность я так и не сумел.
После этого случая Корзинников при встречах всегда смотрел на меня со злобой. Здоровался сквозь зубы, неприветливо, а поздоровавшись, отворачивался. И когда он так делал, мне всегда думалось: «Не может забыть Колпачки, а тут еще новый повод – Жариков». После прибытия с парада полк приступил к обычным плановым занятиям по боевой подготовке. Я сдал все зачеты по программе переучивания на самолете Ил-10. Афанасьев проверил мои знания инструкции по эксплуатации самолета и показал его отличие в технике пилотирования от Ил-2. На нем я не летал уже около года. В тот же день Афанасьев дал мне два провозных полета и дал добро на самостоятельный вылет.
Я выполнил два полета. Самолет мне понравился. По легкости управления он чем-то напоминал «кингкобру». На следующий день я полетел на Ил-10 в зону. После выполнения основного задания решил попробовать, как он выполняет фигуры высшего пилотажа. Летный состав полка делать его не умел, да и в программе летной подготовки он не был предусмотрен. А зря. Во время войны летчику, умеющему отлично выполнять его, это бы очень пригодилось при встрече с истребителями противника. Они могли бы неплохо давать им сдачу, и те не били бы так нахально «горбатых».
О своем намерении выполнить пилотаж я никому не сказал, в том числе и Афанасьеву. Чтобы не вызывать лишних разговоров, а главное, чтобы не влетело от начальства за пилотаж в зоне, я отошел подальше от аэродрома. Самолет отлично выполнял все фигуры, правда, был немного тяжелее настоящего истребителя, но рулей слушался отлично. Хорошо шел на вертикальные фигуры. С Ил-2, конечно, по пилотажу равняться не мог. Как мне ни хотелось, чтобы видели мою работу в зоне, этого не получилось. Отличная солнечная погода во второй половине дня при северном ветре дала хорошую горизонтальную видимость. Она-то и подвела меня. Мой пилотаж видели почти все летчики, находившиеся во время полетов на земле, в том числе и сам Корзинников. Когда я еще находился в зоне, он по радио буквально выматерил меня. Напоследок я выполнил перевернутый штопор, чтобы окончательно понять, как самолет из него выходит. Вывод из штопора никаких трудностей не вызвал.
После посадки Корзинников подошел к моей машине и, как только я покинул кабину, дал сильнейший разнос: «Ты не налетал еще и двадцати часов на этом самолете, а уже вовсю хулиганишь! Какой пример показываешь летчикам? Об этом я сегодня же доложу командиру дивизии и попрошу, чтобы он перевел тебя из полка». Совсем иначе воспринял пилотаж Афанасьев: «Ничего не бойся. В случае чего я за тебя заступлюсь – скажу, что это я попросил тебя показать пилотаж. Ты все-таки летал на истребителях, крутить фигуры умеешь, и если тебя немного поругают, то большего не сделают». Вечером обо всем рассказал Полине и попросил на всякий случай готовиться к новой дороге в неизвестном направлении. О хулиганстве в воздухе Корзинников наверняка доложит комдиву, а что будет дальше – одному богу известно. Нe исключено, что выпроводят из дивизии куда подальше.
Всю ночь я метался в постели, мысленно представляя, как меня будет потрошить начальство. На следующий день у штаба полка наткнулся на комдива. Он сразу узнал меня: «Товарищ Лазарев, дивизии поставлена задача: вывести летный состав на штопор. Я слышал, вы можете его выполнять, помогите нам выполнить эту задачу. С Корзинниковым я об этом уже говорил». Расспросив, как мы устроились, попрощался за руку. Больше мы с ним не встречались. Вместо него дивизией стал командовать его заместитель полковник Виктор Павлович Филиппов. Коломийцев, по всей видимости, говорил с ним обо мне. Встретившись через несколько дней с Корзинниковым, он попросил познакомить его со мной.
Осмотрев меня с ног до головы, хитровато прищурив глаза, попросил вкратце рассказать о себе, а перед тем, как отпустить, сказал: «Я вас буду иметь в виду». Что он этим хотел сказать, я так и не понял. После встреч с прежним и новым комдивами отношение ко мне Корзинникова немного изменилось. Он как-то сник, но по-прежнему продолжал держаться неприветливо, никогда не заговаривал со мной ни на какую тему. Ожидаемая гроза меня вроде бы миновала, но я все же постоянно ждал от него какой-нибудь неприятности или каверзы. И, как потом оказалось, не зря.
Все происходило постепенно и незаметно. Вначале он решил подзажать меня с продвижением по службе. Ведь замкомэском я стал не по своей вине, не за плохую работу и не в связи с несоответствием служебному положению, а из-за отсутствия свободного места. И вот когда во 2-й эскадрилье появилась вакантная должность командира эскадрильи, то он назначил на нее не меня, а попросил, чтобы прислали кого-то со стороны. Прислали старшего лейтенанта Сидельникова. В полку к этому времени я прослужил уже более пяти месяцев и успел показать себя в работе. Претензий со стороны командира эскадрильи не имел, да и у самого Корзинникова их практически не было.
После полета в зону, когда я открутил высший пилотаж со штопорами, летчики эскадрильи и полка смотрели на меня как на настоящего пилотягу. Одно дело, слышать о том, что самолет может выполнять пилотаж, и совсем другое – видеть его своими глазами. А о перевернутом штопоре многие из них даже не слышали. Мне рассказали, как в дивизию из Москвы прилетал какой-то летчик, кажется, испытатель на Ил-10, в хвосте которого находился противоштопорный парашют. Был выполнен всего один полет на срыв в штопор, после чего он улетел в Москву. По финансовым соображениям второго полета не было. Выполнялся он для летчиков одного полка, базировавшегося в Ярославле, чтобы показать им, как выводить самолет из штопора.
А здесь, в Туношном, у себя в полку, они увидели гораздо больше. Пилотаж выполнял свой летчик, и никаких денег за показ не понадобилось. Мой крючкотворный полет, как некоторые его назвали, явился своего рода снятием психологического барьера – боязни летчиков, что самолет может не выйти из штопора. Героем после того полета я себя не считал, да к этому и не стремился. Просто хотелось познать машину и протрястись немного после зимнего перерыва в пилотировании, проверить, не разучился ли крутить фигуры. Корзинников хоть и выпорол меня словесно – сделал это, как говорится, для порядка, чтобы остальным неповадно было, а может, и по злой зависти. Сам-то он пилотировать не умел – до «горбатых» летал на бомберах, а на них высший пилотаж не выполняется. Однако он понял, что такой летчик в полку нужен. Возможно, это ему подсказали Коломийцев с Филипповым.
Просьбу Афанасьева я выполнил, пилотаж показал. Ему так понравилось, что через три с половиной года он расстался со штурмовой авиацией и перешел в истребительную. К самолету я привык быстро и неплохо его освоил. Не раз сравнивал его с Ил-2 – был бы у нас такой самолет во время войны и умей я тогда, как сейчас, пилотировать, то при встречах с истребителями противника чувствовал бы себя намного лучше. Правда, у Ил-2 было свое хорошее качество – отличная живучесть, устойчивость в полете при сильных повреждениях от попавших в него снарядов, осколков и пуль. Не было почти ни одного случая, чтобы, летая на Ил-10 в одиночку вне аэродрома, я не отвел бы на нем душу. Пилотировал в большинстве случаев на небольших высотах, где мы обычно летали. В одном из таких полетов я решил попробовать выполнить то, чего ранее не делал: проверить, есть ли расхождения в скоростных данных, указанных в инструкции по эксплуатации самолета, по сравнению с действительными.
