Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
Воодушевленный Суворовым аванград Багратиона ударил во фланг дивизиям Виктора и Руска, напиравшим на Швейковского. Русские шли с барабанным боем, с музыкой, с развернутыми знаменами.
Французы приняли их за свежее подкрепление, пришедшее к русским, и дрогнули.
Левый фланг врага, на который так много надежд возлагал Макдональд, не добившись успеха, откатился с огромными потерями за реку. В это же время наступил перелом и в центре: русские полки приняли наступавшие бригады Монришара в штыки, а подоспевшая кавалерия князя Лихтенштейна и казаки ударили во фланги.
Монришар, так же как Виктор и Руска, был отброшен за Треббию.
Попытались французы сунуться и на левом фланге, но австрийцы отбили их.
Резерва у Макдональда не оказалось - да Макдональд и не считал нужным его оставлять, раз французы имели численный перевес на всех пунктах. Отступавшим бригадам помощи не было.
Французы перешли к обороне.
Суворов мог бы воспользоваться этим моментом и перенести наступление за реку Треббию, но солнце еще палило хорошо - был только шестой час пополудни. И когда-нибудь нужно же было дать войскам отдых: люди падали от изнеможения.
Суворов решил отложить атаку, до завтра. Пусть люди сварят кашу, выспятся, освежатся, а завтра в пять часов утра - вперед!
Александр Васильевич приехал в тот же домик, где ночевал накануне с Багратионом. Умылся, поел и ждал генералов. Они приезжали один за другим.
Александр Васильевич чуть стоял на ногах - сильно морил сон. Превозмогая усталость, он весело встречал генералов. Поздравлял с третьей победой. Просил поздравить войска. И всем говорил одно:
- Завтра дадим четвертый урок Макдональду!
XIII
Суворов вскочил, точно ужаленный: ему показалось, что уже поздно, что он проспал все - и назначенные для атаки пять часов утра и победу.
Но еще не было даже и четырех.
Андрей Горчаков, в эту ночь бывший с ним, убеждал дядюшку не торопиться, так как времени предостаточно.
Суворов все-таки стал одеваться. Сегодня хотелось двинуть войска, пока еще не поднялось жаркое итальянское солнце. Хотелось объездить полки, подбодрить своих чудо-богатырей. Он быстро умылся, съел, стоя у стола, кусок сыру с хлебом и выпил стакан красного вина. Поел, перекрестился и, сказав: "С богом!", стремительно вышел из комнаты.
На пороге дома он остановился, надевая каску. Враги, разделенные рекой, спали. Не слышалось ни одного выстрела. Только от Казалиджио до Сан-Николо перекликались петухи.
Суворов сел на коня и поехал к правому флангу. Андрей Горчаков и ординарцы следовали за ним.
Не успел Суворов проехать сто шагов, как увидал Багратиона. Князь Петр, с перевязанной головой- вчера он опять был ранен, - скакал во весь опор.
- Здравия желаю, ваше сиятельство! Макдональд ночью убежал из Пьяченцы! - возбужденно кричал он издали.
Суворов осадил коня:
- Помилуй бог, это верно?
- Точно так. Мои казаки пронюхали. Были в Пьяченце. Собственными глазами видели - ушел. Не выдержал французишка, дал тягу!
- Нагнать, уничтожить! - загорелся Суворов.
Он оглянулся назад:
- Кушников, пиши приказ! Ординарцев по всем колоннам. Разослать трубачей во все деревни - вещать победу. Пусть сами итальянцы удостоверятся: завоеватели Италии изгнаны!
В четыре часа утра Суворов вступал в Пьяченцу, - Мелас еще почивал сладким сном.
Весь город - госпитали, обывательские дома - был полон ранеными. Раненых и пленных оказалось до двенадцати тысяч. В том числе два дивизионных генерала - Оливье и Руска, два бригадных - Сальма и Камбрэ и триста пятьдесят обер-офицеров. Шесть тысяч французов остались навсегда лежать по берегам рек Тидоне и Треббии, на песчаных отмелях и дорогах, в канавах и виноградниках.
Три суворовских урока дорого достались Макдональду: 35-тысячная Неаполитанская армия французов перестала существовать.
Глава восьмая
НОВИ
Адда, Треббия, Нови - три Сестры.
Суворов
I
Только десять дней прошло с тех пор, как фельдмаршал Суворов выступил из Александрии навстречу Макдональду. За десять дней он успел пройти до Пьяченцы, в трехдневном жестоком бою разгромить сильного противника и преследовать его до Флоренцоло.
И теперь возвращался назад, в Александрию. Уезжая из Флоренцоло, Суворов написал Бельгарду, оставленному командовать войсками у Александрии:
Я надеюсь на Вас, а Вы положитесь на меня!
Угостим Моро так же, как угостил я Макдональда.
Макдональд напрасно ждал поддержки от итальянской армии - Моро только прособирался выступить ему на помощь. Когда же стало известно, что Макдональд разбит, Моро принялся за свои излюбленные демонстрации: на большее он не решался. Он не думал наступать, а делал вид, что собирается.
Моро оправдывал себя тем, будто бы Суворов очень чувствителен к таким демонстрациям. Он считал, что, отвлекая Суворова от Макдональда, помогает Макдональду унести ноги.
В самом же деле было не так.
Суворов никогда ничего не боялся на войне и меньше всего уважал демонстрации. Отменно расправившись с одним противником, он просто-напросто кинулся на другого.
Тогда Моро стал поспешно уходить в горы. А Суворов въезжал в Александрию победителем. Снова была торжественная, пышная встреча, снова он ехал, и тысячи народа кричали: "Еvivа Suvarov!"; матери подымали на руки детей и показывали: "Ессоlо Suvarov" (Вот Суворов). Блестящая свита окружала его. С одной стороны ехал великий князь Константин Павлович, с другой папа-Мелас.
Папа-Мелас теперь тоже забыл все свои страхи и обычные разговоры австрийских генералов о том, что фельдмаршал Суворов "воюет не по правилам",- охотно изображал победителя.
Папа-Мелас обнаглел до того, что в своей реляции, поданной Суворову после сражения при Треббии, имел смелость упомянуть в числе отличившихся и себя лично:
Если и нижеподписавшийся хорошо поступал, то и себя препоручает милостивому вниманию. За большой победой при Треббии шла маленькая: в день, когда Макдональд бежал из Пьяченцы, упрямый генерал Фиорелла наконец-таки сдал союзникам туринскую цитадель.
Когда Александр Васильевич вечером вернулся из театра, где в честь его было изображено "торжество победителей", он застал рескрипт императора Франца.
Рескрипт был длинен, точно кляуза, сочиненная крючкотворцем подьячим. Он начинался неизменным "Lieber Feldmaarschal von Suvorov-Rymnikski!" (Дорогой фельдмаршал Суворов-Рымникский.), в нем лесть переплеталась с иронией, а трусость и австрийская "неискоренимая привычка быть битым" - с прямой угрозой.
Смысл же его был все тот же, уже достаточно знакомый и крайне неприятный Суворову: Вена старалась сузить рамки его деятельности. Суворов хотел очистить от врага всю Италию, а Франц заботился лишь об одном - как бы сохранить свои завоевания.
Убедительно прошу вас, любезный фельдмаршал, всегда следовать прежним моим наставлениям, то есть совершенно отказаться от всяких предприятий дальних и неверных.
И особенно больно задевали такие фразы:
Ваши опытность, храбрость и столь часто испытанное счастье Ваше подают мне надежду, что вскоре Вы успеете дать опять делам благоприятный оборот.
Тут, без сомнения, постарался господин Тугут. Чувствовался его стиль. Тугут подколол Суворова "счастьем": австрийцы никак не могли примириться с тем, что Суворов - великий полководец. Старый прием всех суворовских врагов и завистников.
Но какого же черта им надо? Почти вся Италия свободна, одна армия разбита, вторая заранее уходит от столкновения.
Александр Васильевич побагровел. Со злостью швырнул рескрипт и забегал по комнате.
Аркаша, смирно сидевший в уголке, удивлялся. Давеча в театре был такой веселый, а теперь... Все кругом поздравляют папеньку, превозносят его. Аркаша думал, что и в этом толстом пакете пришла благодарность, а благодарность-то, оказывается, вон какая!
II
Нелегко было Суворову сидеть сложа руки в то время, когда неприятель, боясь вторжения суворовской армии в пределы Франции, лихорадочно собирал последние силы. Но ждать приходилось. До взятия двух главных крепостей Северной Италии - Мантуи и Александрии - Вена запретила и думать о дальнейшем наступлении.
Александрийская цитадель считалась очень крепкой, а мантуанская одной из сильнейших в Европе. Она имела гарнизон в 10 тысяч человек при 675 орудиях и продовольствия на год. Комендантом ее был известный французский инженер генерал Фусак-Латур. Осада крепостей затянулась, а время шло. Суворов расценивал время в военном деле так же, как Петр I. Суворов говорил:
- Деньги дороги, жизнь человеческая дороже, но время - дороже всего!
Он понимал, что нужно ковать железо, пока горячо:
Фортуна имеет голый затылок, а на лбу длинные, висящие власы. Лёт ее молниин: не схватишь за власы, уже она не возвратится,
писал Суворов Разумовскому.
Гофкригсрат же и не собирался хватать фортуну за власы. После Треббии его страхи поулеглись. Оставалось взять несколько крепостей, и завоевания были бы упрочены. Армия Суворова становилась чисто обсервационной.