Александр Островский - Солженицын – прощание с мифом
Рассматривая в первом издании революцию как благо, А.И.Солженицын в то же время в полном соотвествии с либеральной философией негативно относился к террору, от кого бы он ни исходил. При этом он не касался вопроса о том, что первично: революционный террор или же правительственный. Во втором издании эти акценты уже были расставлены:
1 издание 2 издание
«…в ситуации 1906-1907 гг. видно нам, что вину за полосу «столыпинского террора» должны разделить с министерством и революционеры -террористы» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.3. Paris, 1976. С.99). «Признаем, что террористы были достойными партнерами столыписнких полевых судов» (Там же. С.98). «В событиях 1905-1906 гг. видно нам, что вину за полосу «столыпинского террора» должны принять революционеры-террористы» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.7. Paris, 1980. С.96-67). «Признаем, что террористы были опережающими партнерами столыпинских полевых судов» (Там же. С.97).
В первом издании еще употреблялось понятие «столыпинский вагон» (19), из второго издания оно исчезло, его заменило слово «вагон-зак» (20). Одновременно появилась высокая оценка П.А.Столыпина, который был назван «мозгом и славой России» (21). Одновременно с этим во втором издании исключаются некоторые негативные факты и оценки, характеризовавшие дореволюционный политический режим. Так, описывая советские тюрьмы, в первом издании А.И.Солженицын проводил мысль о том, что их режим был еще хуже, чем в царских тюрьмах. Во втором издании подобное противопоставление исчезло (22).
В первом издании автор так характеризовал Николая II: «Правда, по засасывающей инерции династии он не понимал требований века и не имел мужества для действий. В век аэропланов и электричества он все еще не имел общественного сознания, он все еще понимал Россию как свою богатую и разнообразную вотчину – для взымания поборов, выращивания жеребцов, для мобилизации солдат, чтобы иногда повоевывать с державным братом Гогенцолерном» (23). Во втором издани этим словам не нашлось места (24).
Одинаково осуждая в первом издании и правительственный и революционный террор в 1905-1907 гг., А.И.Солженицын подобным же образом оценивал в первом издании «Архипелага» террор как красный, так и белый. Во втором издании этот вопрос освещался совершенно иначе:
1 издание 2 издание
«Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, как в послеоктябрьской Гражданской войне?» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1. 436). «Во всех веках от первого Рюрика была ли полоса таких жестокостей и стольких убийств, какими большевики сопровождали и закончили Гражданскую войну» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.5. С.422).
Касаясь далее вопроса о депортации в Советский Союз бывших эмигрантов и предании здесь их суду, Александр Исаевич писал:
1 издание 2 издание
«Я не знаю, какими именно белогвардейцами были они…в гражданскую войну: теми, исключительными, которые без суда вешали каждого десятого рабочего и пороли крестьян, или не теми, солдатским большинством» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1 изд. Т.1 С.272). «Что их сегодня обвинили и судили – никак не доказывает их реальной виновности даже в прошлом, а лишь месть советского государства» (Солженицын А.И. Собрание сочинений. Т.5. С.262).
В первом издании А.И.Солженицын специально подчеркивал, что Советский Союз признал Гаагскую конвенцию (о помощи военнпленным) только в 1955 г., давая тем самым понять, что в этом вопросе он продолжал политику царского правительства (25). Во втором издании подобная двусмысленность была устранена (26). Рассуждая в связи с этим о судьбе тех военнопленных, которые пошли служить оккупантам, Александр Исаевич пишет: “И как правильно быть, если мать продала нас цыганам, нет, хуже – бросила собакам? Разве она остается нам матерью? Если жена пошла по притонам – разве мы связаны с ней верностью? Родина, изменившая своим солдатам – разве это Родина?” (27).
Да, отказавшись подписать Гаагскую декларацию, СССР обрек своих военнопленных на более тяжелое положение чем то, в котором оказались военнопленные других стран. Да, огромное их большинство было невиновато в том, что оказалось в немецких концлагерях. Но если мать не смогла уберечь своих детей от собак, разве можно ее обвинять в том, что она бросила их на растерзание? И разве можно говорить о жене, которая сама отбивалась от этих собак, что она пошла по притонам? Для чего нужны были А.И.Солженицыну подобные кощунственные обвинения? Чтобы снять вину с тех военнопленных, которые, оказавшись в плену, пошли на сотрудничество с фашистами и подняли руку на свой народ, т.е. для оправдания предательства.
Таким образом, мы видим, что во втором издании «Архипелага» нашла отражение совсем иная философия истории, чем в первом, совсем иные политические взгляды. Если первое издание было пронизано западничеством, то второе – славянофильством, если в первом издании критика советской власти велась с позиции либеральных ценностей, то во втором издании – с позиций консерватизма, если в первом издании сталинизм фактически отожествлялся с гитлеризмом, то во втором издании сквозила критика фашизма за упущенные возможности – нежелание пойти на союз с власовцами.
Рисуя ужасы ГАЛАГа автор не только пытается оправдать власовцев (не понять, а именно оправдать), но и не может скрыть сожаления, что Германия проиграла войну. «…если бы, – с возмущением пишет он, – пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны, не сохраняли бы для Великогермании удобную казенную колхозную администрацию, не замыслили бы такую гнусь, как обратить Россию в колонию, – не воротилась бы национальная идея туда, где вечно душили ее, и вряд ли пришлось бы нам праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма» (28)
Не поверю, чтобы А.И.Солженицын не понимал, что «пришельцы», а правильнее сказать, оккупанты ведут войны не ради идей, не для того, чтобы принести на штыках счастье завоевываемым странам, а для подчинения и эксплуатации покоренных народов. Поэтому было бы странно, если бы Германия не ставила перед собою превращения России в свою колонию. А ведь кроме этого, существовал еще и план «Ост», который предусматривал осуществление массового геноцида советского народа (29).
Неужели, вздыхая об упущенных фашистской Германией возможностях, «великий праведник» и «гуманист» сожалеет и по этому поводу?
В дебрях эпопеи
Как мы уже видели, оказавшись за границей А.И.Солженицын, на протяжении 1974 г. почти не занимался литературным творчеством. В начале 1975 г. он вернулся к эпопее и сосредоточил свои усилия на ленинских главах, но писал их, по его же словам, всего лишь пять недель, после чего работа над «Красным колесом» вновь приостановилась, по крайней мере, до его возвращения из Соединенных Штатов Америки. Никаких сведений о том, чем именно он занимался с конца лета 1975 до весны 1976 г. пока обнаружить не удалось.
Работа над эпопеей возобновилась только в мае 1976 г., когда Александр Исаевич специально посетил Гуверовский институт в Стэндфорде. Причем до начала 1977 г. он занимался почти исключительно переработкой “Августа”, в результате чего была создана вторая двухтомная его редакция.
После этого открылась возможность завершить первую редакцию “Октября”. Однако, если верить А.И.Солженицыну, на протяжении 1977-1978 гг. он был занят новым Узлом – “Март Семнадцатого” и работал над ним до лета-осени 1978 г., когда вынужден был оторваться сначала для речи в Гарварде, потом для полемики с О.Карлайл и, наконец, для спора с Т.Ржезачем. Кроме того, именно в это время началась подготовка первых трех томов его нового, на этот раз 20-томного собрания сочинений. А когда все это уже было позади и можно было полностью сосредоточиться на “Красном колесе”, работа “над огромным четырехтомным “Мартом” снова остановилась: “весной 1979”, пишет А.И.Солженицын, “я испытал внутренний кризис” (1).
Чем он был вызван, мы не знаем. Не исключено, что одна из его причин заключалась в том, что Александра Исаевича все более и более одолевали сомнения относительно осуществимости его замысла. В 1978 г., касаясь возможности завершения своей эпопеи, он в очередной раз констатировал: «Неоправданно надеялся я. Нельзя и за двадцать лет. И даже вообще целиком – нельзя» (2). Но если нельзя целиком, следует ли продолжать то, чтобы было начато?
В июле 1979 г. был издан очередной, четвертый том Собрания сочинений, который составила повесть “Раковый корпус” (3). В том же 1979 г. Александр Исаевич принял участие в подготовке к печати книги В.В.Леонтовича «Истории либерализма в России». Она открыла собою серию “Исследования новейшей русской истории”. К ней А.И.Солженицыным было написано предисловие (4).
