Владимир Бушин - Эоловы арфы
- Я знаю об этом выступлении, - махнул рукой Энгельс. - Мне о нем рассказывал наш корректор Карл Шаппер.
- Корректор "Новой Рейнской" и одновременно заместитель председателя Рабочего союза? - не без лукавства спросил Гейгер.
- Да, и заместитель. - Это был факт, общеизвестный в Кёльне. Рассказывал и о том, какой отпор он дал воспитательной речи Левиса.
- Смею вас уверить, - Гейгер осторожно протянул по направлению к собеседнику руку, - это прежде всего потому, что сам Шаппер чрезвычайно невоспитанный человек. И вообще, господин Энгельс, вы никогда не задумывались, в какую компанию вы угодили в редакции "Новой Рейнской газеты"?
- Что вы хотите этим сказать, господин исполняющий обязанности? настороженно спросил Энгельс.
- Я хочу сказать, задумывались ли вы о том, что за люди окружают вас в редакции... Тот же Шаппер! Он дважды сидел в тюрьме. А Вильгельм Вольф, член вашего редакционного комитета! Тоже два раза сидел, причем первый раз его осудили на восемь лет, но помиловали через пять лет из-за болезни. И оба они не закончили курса в университетах. А Веерт даже не окончил гимназии. Неучи!
- В таком случае, к числу неучей отнесите и меня, - с насмешливой покорностью склонил голову Энгельс. - Ведь я, как Веерт, тоже не окончил даже гимназии.
- Как? - изумился Гейгер. - А ваша всем известная в Кёльне эрудиция, знание языков...
- Да, кое-что мне удалось приобрести, но все это - шутливо, вне наших прекрасных официальных очагов просвещения, как-то так, между делом. Энгельс покрутил пальцами перед глазами.
- Ах, ну, конечно же, не в этом суть, - подавив изумление, как пи в чем не бывало продолжал Гейгер. - Вы не кончали университетского курса, но вам, талантливому, трудолюбивому человеку, это не помещало стать и образованным, и воспитанным.
"Ну и ну! - подумал Энгельс. - Вот я у него уже и воспитанным стал. Иптересно, куда он клонит?"
- А Дронке! - явно щеголяя своей осведомленностью, продолжал Гейгер. - Хотя он и получил в Боннском университете звание доктора юридических наук, но это же разбойник разбойником! За оскорбление в своей книге "Берлин" его величества короля Пруссии он был приговорен к двум годам заключения. Вы знаете все это?
- Первый раз слышу! - воскликнул Энгельс с таким видом, что трудно было понять, смеется он или говорит правду. Гейгер решил, что ему выгоднее принять его слова за чистую монету.
- Вы не знаете и о том, что в ваш редакционный комитет он угодил прямо из крепости Везель, откуда бежал вскоре после известных февральских событий в Париже, - у Гейгера не поворачивался язык произнести слово "революция", - и незадолго до столь же известных событий в Берлине?
- Что вы говорите! Кто бы мог подумать! На вид такой скромный парень, и ведь очень молодой. К тому же пишет стихи и прекрасно знает латынь. Если б вы слышали, как он произносит речь "О величии римлян"!
Теперь было совершенно ясно, что Энгельс насмешничает, он устал от Гейгера, и ему захотелось немного развлечься. Гейгер решил, что такое нарушение благопристойности он уже не может оставить незамеченным, и потому довольно строго сказал:
- Латынь и величие римлян здесь ни при чем, господин Энгельс.
- Пожалуй, - легко согласился тот, - но как бы то ни было, а лишь только Маркс вернется, я тотчас доложу ему, что под видом доктора юридических наук у нас в редакции скрывается беглый каторжник.
- А я на вашем месте, - уже с прежней доброжелательностью в голосе сказал Гейгер, - еще до возвращения Маркса внимательно посмотрел бы вокруг себя в редакции. Одни из ваших редакционных сотоварищей были изгнаны из университетов, другие сидели в тюрьмах и бежали, третьи - тот же Дронке, Шаппер и сам шеф-редактор, - по сути дела, являются иностранцами...
- Карл Маркс - иностранец! - засмеялся Энгельс.
- Да, иностранец, - твердо повторил Гейгер. - Все названные мною лица не имеют прусского подданства.
- Разве слово "подданство" не было сдано в архив революцией? И разве первый, уже утвержденный параграф германских основных прав не гласит, что всякий немец имеет общегерманское право гражданства?
- К таким вопросам мы подходим чрезвычайно серьезно. - На подвижном лице Гейгера боролись волны притворной доброты и подлинной суровости.
- Да, я знаю. Настолько серьезно, что вот уже несколько месяцев известный всей Германии и Европе общественный деятель не может добиться восстановления своего прусского гражданства; настолько серьезно, что, если бы не протест рабочих, вы еще две недели тому назад выслали бы из Кёльна и из Пруссии Карла Шаппера с женой и тремя детьми. Как видно, упомянутый первый параграф в вашем толковании означает, что всякий немец может быть выслан из всех тридцати шести немецких государств. Видно, наряду с законодательством Национального собрания существует и ваше личное законодательство, господин Гейгер.
- Я это уже слышал со страниц "Новой Рейнской газеты".
- Извините, что повторился, но в таком случае хотелось бы узнать, уж не располагаете ли вы сведениями о том, что Национальное собрание, это хилое, но все же законное дитя революции, скоро будет задушено?
- Я не пророк, - уклонился Гейгер.
- Тогда, чтобы покончить с этим вопросом, позвольте мне высказать одно пророчество. - Энгельс не сводил глаз с лица Гейгера, на котором суровость наконец победила доброту, но, в свою очередь, уже теснилась настороженностью. - Я вам скажу то, что хорошо следовало бы знать прусскому правительству и его чиновникам.
Гейгер сложил руки на груди, внутренне напрягся, ожидая очередной дерзости.
- Германия, - продолжал Энгельс, - со временем будет гордиться тем, что Карл Маркс ее сын. А у вас, господин Гейгер, имеется лучезарная перспектива остаться в истории человеком, который всячески препятствовал Марксу получить права прусского гражданства.
- Ах, как мы далеко ушли от темы нашего разговора! - воскликнул Гейгер почти радостно, так как ожидал гораздо большей неприятности. История... Будущее... Вернемся к нынешнему дню. - Его лицо опять залила доброта.
- Ну, вернемся. - Энгельс и сам не хотел больше говорить об этом, ведь завтра в газете должна быть напечатана статья "Маркс и прусское подданство". Там все будет названо своими именами. Статья состоит из нескольких фраз от редакции и довольно большого письма Маркса министру внутренних дел Пруссии Кюльветтеру. Письмо это - резкий и возмущенный протест ни ответ Гейгера, полученный Марксом в связи с его просьбой о предоставлении ему прав прусского гражданства. Ответ включен в письмо, и завтра его будут знать в Кёльне все. Лишь бы вовремя вручить наборщикам!..
- Интересно, господин Энгельс, - с отличной профессиональной выучкой продолжая держаться доброжелательного тона, сказал Гейгер, - не чувствуете ли вы себя в редакции... как бы это выразиться?.. Ну, белой вороной, что ли?
- Не могу даже предположить, - пожал плечами Энгельс, - с какой стороны в вашу голову залетела такая мысль.
- Эта мысль родилась из естественного сопоставления фактов. - Гейгер опустил скрещенные на груди руки и широко развел их вдоль стола, как бы показывая, что намерен сейчас вывалить на стол все упомянутые факты. - О том, что представляют собой ваши коллеги по редакции в настоящее время, я уже говорил. А кто они по происхождению? У двух отцы бедные сельские священники, у третьего отец учитель гимназии в маленьком городке, у четвертого - крепостной крестьянин!..
- Ну и что? - нетерпеливо перебил Энгельс.
- Как - что? А вы-то сын едва ли не самого богатого человека Вупперталя...
- Самого богатого.
- Вы наследник крупнейшего дела. У вашего отца есть предприятия даже за границей, в Англии. Вы богаты! А кроме того, вы молоды, вы чуть ли не моложе всех остальных в редакции, во всяком случае, Шаппер и Вильгельм Вольф лет на десять старше вас, Маркс тоже старше...
- Зато я на год старше Веерта и почти на два старше Дронке, усмехнулся Энгельс.
- Пусть! Но у Веерта, как и у Вольфа, нет здоровья, Дронке - смешной коротышка, у вас же здоровье хоть куда, а ваша внешность - это внешность настоящего немца: высокий и стройный, голубоглазый и русый... Зигфрид, и только!
Энгельс встал, хотел что-то сказать, но, как иногда с ним случалось в минуты волнения, он начал заикаться и не мог сразу выговорить то, что вертелось на языке.
- Что же касается вашего паспорта, господин Энгельс, - Гейгер торопился говорить, опасаясь, что будет сейчас перебит, - то он в полном порядке, и ваше прусское подданство ни у кого не вызывает сомнений. К тому же далеко не пустяк и то, что вы ниоткуда не высылались и не сидели в тюрьмах, подобно большинству ваших коллег.
- Во-первых, - справился наконец с заиканием Энгельс, - относительно высылок, ссылок и тюрем Зигфрид сохраняет прекрасные перспективы.
- Ах, не шутите так, господин Энгельс! - Гейгер даже прижал руки к груди.
- А во-вторых, что вам, в конце концов, от меня надо, господин исполняющий обязанности?
Гейгер тоже встал, подошел к Энгельсу и ласково взял его за пуговицу.
