Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Весной 1083 года Алексею удалось снова собрать войско наемников, после чего он вознамерился снять осаду с Лариссы. Для этого он прибег к новой хитроумной уловке, которая на сей раз сработала: он велел передать императорские инсигнии своему родственнику Никифору Мелиссину, доверив ему командование на поле боя, в то время как сам он со своими воинами устроился в засаде позади города. На этот раз Боэмунд угодил в ловушку. Он направил конницу против тех, кого счел императорской гвардией самого императора, но те, выполняя заранее отданный приказ Алексея, тотчас отступили к городу. В этот момент басилевс, совершив обходной маневр, напал на норманнский лагерь, перебив охранявших его пеших воинов, и забрал добычу. Узнав о разгроме, Боэмунд, мнивший себя победителем, «как и следовало ожидать, огорчился, но не пал духом — таким был этот муж». И это он немедленно доказал: Алексей, желая захватить его в плен, расположил воинов на дороге, по которой должен был двигаться Боэмунд, но последний, «когда те приблизились, напал на них, вышел из боя победителем и преследовал их до реки»[89]. Тем не менее ему пришлось оставить осаду и отойти к Кастории.
По свидетельству Анны Комниной, эта победа была предсказана святым Димитрием. Еще недавно исследователи обратили внимание на то, какое значение придавал Алексей различным предсказаниям «святых людей», утверждавших, что они говорят от имени Бога[90]. Не стоит упускать из виду этот религиозный фактор, свидетельствующий об очевидной (со стороны византийцев) сакрализации сражений, затеянных против них Гвискардом и его братом Рожером. Возможно, у Алексея, как у Гвискарда и Боэмунда, стремление к сакрализации продиктовано не только заботой о пропаганде или отчасти циничным оппортунизмом. Эти свирепые и даже кровожадные воины не были людьми без стыда и совести, как можно было бы судить о них в соответствии с современными западными нормами. Они легко внушали себе, что воюют во имя Бога, надеялись на помощь Всевышнего и молили небеса о ней.
Именно в этот период (и даже чуть раньше, согласно Евдейлу) Алексей и Боэмунд, возможно, вступили в мирные переговоры. Один документ, датированный декабрем 1083 года, был подписан патриархом Иерусалима, пришедшим, по просьбе басилевса, из Фессалоники «с намерением сотворить мир с проклятыми франками»[91]. Однако об исходе этих гипотетических переговоров ничего не известно — о них не упоминает ни один источник.
Последствия первого поражения, во всяком случае, не замедлили себя ждать. Боэмунд утратил контроль над Фессалией. В рядах норманнского воинства все сильнее слышался ропот: жалованье не выплачивалось уже долгое время, добыча пропала, а перспективы грабежа и разбоя были очень далекими. Сомнения усиливала усталость. Рыцари теряли терпение: они надеялись на короткий и быстрый «константинопольский поход» под командованием напористого Роберта — который так и не вернулся. Алексей разжигал это недовольство, пытаясь ввести в заблуждение колеблющихся и непокорных, побуждая их требовать причитающееся.
Боэмунд решил вернуться в Италию — по утверждению Анны Комниной, ради того, чтобы получить деньги, необходимые для уплаты жалованья. Командование войсками он доверил Бриену и Петру д’Алифе. В Авлоне он узнал о падении Кастории (ноябрь 1083 г.) и отступничестве большей части своих помощников, за исключением Бриена, который также вернулся в родные края. Несколькими неделями ранее греко-венецианский флот захватил Диррахий. Всё надо было начинать сначала!
Но вернулся ли Боэмунд в Италию лишь ради того, чтобы найти деньги? Возможно, так он надеялся ускорить возвращение отца, который благодаря своему авторитету мог бы поднять ослабевший боевой дух воинов, покончить с переходами на сторону неприятеля и, наконец, отдать приказ возобновить с новыми силами продвижение к Константинополю. По сути, эта поездка в большей степени свидетельствует о полупоражении Боэмунда, нежели его полупобеде. Или, во всяком случае, указывает на снедавшие его нетерпение и беспокойство.
«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГВИСКАРД, УЖАС МИРА»Осенью 1084 года Гвискард наконец счел возможным покинуть свои усмиренные итальянские владения. Он собрал в Отранто и Бриндизи флот, который Вильгельм Апулийский оценивает в 120 кораблей, нагруженных провизией, оружием, воинами и закаленными моряками. С собой он захватил и четырех своих сыновей: Боэмунда, Рожера Борсу, Роберта II и Гвидо[92].
Герцог разделил свой флот на две части. Первая, с Робертом и Гвидо, сначала отправилась на помощь гарнизону Авлоны; вторая прибыла в Бутринто, где она, должно быть, оставалась два месяца из-за непогоды; там к сыновьям присоединился Роберт, ввиду атаки на Корфу. Там, вблизи Кассиопи, в северной части острова, норманнский флот столкнулся с венецианским флотом, вступившим в бой. Попав под град стрел, пущенных венецианскими арбалетчиками, норманны потерпели поражение в первый раз; спустя три дня они были побеждены второй раз. Венецианцы, решив, что они покончили с норманнами, уже отправлялись к себе, чтобы объявить о победе, когда Гвискард с несколькими оставшимися у него кораблями в свою очередь атаковал их: он взял управление над пятью триремами, равным образом доверив каждому из сыновей, включая Рожера, прежде раненного в руку, по пять кораблей. Захваченные врасплох венецианцы были наголову разбиты; потери их были велики: Роберт увел семь греческих кораблей, захватив множество пленников, с которыми он жестоко расправился, искалечив одних и ослепив других[93].
Неожиданная победа норманнов, однако, не стала решающей: флот венецианцев не был уничтожен — он по-прежнему удерживал господство на море. Ему даже удалось причинить серьезный ущерб норманнам неподалеку от Бутринто; еще немного — и Гвидо вместе с женой угодил бы в плен[94]. Вновь захватив Корфу, Роберт встал на зимовку у реки Гликис, а затем — в городе Вонице, ближе к северу[95].
Зима 1084/85 года выдалась особенно суровой — армия страдала от холода, голода и болезней. Ее ряды опустошала эпидемия (чумы, по мнению Вильгельма Апулийского), унесшая жизни 500 рыцарей и множества пеших воинов. Заболел и сам Боэмунд, вынужденный вернуться в Италию. «Боэмунд, захворав, просил отца своего позволить ему вернуться в Италию, страну, где врачей и лекарств имелось в избытке. Герцог позволил, хотя неохотно, уехать ему, ибо желал он, чтобы его славный отпрыск здоровье поправил. И дал он ему все, что нужно для путешествия», — замечает Вильгельм Апулийский[96].
Итак, Боэмунд отправился в путь, а Роберт, дождавшись весны, возобновил свой поход. Он послал сына Рожера на остров Кефалонию, готовясь примкнуть к нему, чтобы руководить финальным сражением. Высадившись на острове в июле, в разгар жары, он присоединился к лагерю своего сына, куда прибыла и его супруга Сигельгаита. Подхватив лихорадку (вероятно, дизентерийную), 17 июля 1085 года Гвискард скончался в присутствии жены и сына, причастившись «телом и кровью Христовой». Анна Комнина, увидевшая в его смерти исполнение пророчества, не скрыла того, с каким удовлетворением ее отец воспринял весть о смерти опасного противника: «он воспрянул духом, ощутив, какая огромная тяжесть свалилась с его плеч»[97]. Она приписала смерть Гвискарда лихорадке или плевриту, уточнив, что его агония длилась шесть дней, однако пройдя мимо одного странного совпадения: этот свирепый враг басилевса скончался, возможно, в день святого Алексея[98].
Словно желая упредить подозрения, появившиеся в более поздних хрониках по поводу отравления Гвискарда, Вильгельм Апулийский приостанавливает повествование, подробно рассказывая о слезах сына Рожера Борсы и стенаниях супруги Гвискарда Сигельгаиты: она разрывала на себе одежды, раздирала свое лицо ногтями и рвала от отчаяния волосы. Хронист заканчивает описание емким выражением, довольно точно передающим характер Роберта: «Тот, кто никогда не позволял своим людям поддаться страху, кто всегда укреплял их дух, испустил дух сам»[99].
О его эпитафии нам известно от двух хронистов XII века, Вильгельма Мальмсберийского и Петра Бешена, каноника собора Святого Мартина в Туре[100]. В ней восхваляются его военные подвиги, в частности, победа над басилевсом и Генрихом IV: «Здесь лежит Гвискард, ужас мира, его руками тот, кого германцы, лигурийцы и даже римляне называли королем, был изгнан из Города. От его гнева ни парфяне, ни арабы, ни даже войско македонцев не спасли Алексея, которому оставалось только обратиться в бегство…»[101] Роберт де Ториньи, аббат монастыря Мон-Сен-Мишель, тоже увековечил победу Гвискарда над двумя государями; в своем дополнении к хронике Вильгельма Жюмьежского он писал: «Этот Роберт в один год победил двух императоров: в Греции — Алексея, греческого императора; в Италии — Генриха, римского императора»[102].
