Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Настаивал на победе Роберта над двумя императорами и Вильгельм Апулийский, завершая четвертую книгу своих «Деяний Роберта Гвискарда» возвышенной хвалебной речью:
Вот так победил он в один год и одновременно
Двух величайших правителей мира: германского короля
И владыку империи Римской.
Последний из них в битву бросился и был разбит,
Первый же был покорен лишь страхом пред его именем[103].
4. Два единокровных брата
Смерть герцога Апулии положила конец экспедиции. Продолжать ее никто не помышлял — все, начиная с Сигельгаиты и Рожера, напротив, страстно желали вернуться в Италию. Вдова велела погрузить тело супруга на самую быстроходную галеру, и Рожер спешно отправился на греческий материк разыскивать норманнских вождей. Объявив им о смерти отца и получив от них признание его наследником Гвискарда, он попросил их помочь ему вернуться в Италию как можно скорее, чтобы не лишиться наследства. Все согласились, но взамен потребовали, чтобы Рожер в свою очередь помог им отплыть в Италию вслед за ним.
Для норманнской армии наступило время разброда и беспорядков. Одни воины перешли на сторону недавнего врага, продолжив карьеру наемника на службе Византийской империи, которую им не удалось победить, другие возвращались домой как могли, в смятении, которое Вильгельм Апулийский приписал исчезновению их предводителя: «Смерть одного стала причиной страха многих». Страх также был вызван неминуемым нападением врага[104], а поскольку кораблей, остававшихся у них, было не так много, чтобы вместить всех, люди были готовы на все ради спасения своих жизней: некоторые бросались в воду, намереваясь добраться до кораблей вплавь. В довершение несчастий на флот обрушился шторм, причинивший значительный ущерб[105].
Стихия не пощадила усопшего Гвискарда: корабль, перевозивший его тело, был разбит волнами; останки, упавшие в море, спасли с огромным трудом. В Отранто, куда наконец прибыли корабли, вдова Роберта, «всегда мудрая в своих решениях», справедливо опасаясь быстрого разложения тела в условиях влажного лета, велела похоронить сердце и внутренности супруга, а тело забальзамировать. «Потом она велела перевезти его в город Венозу, где были сооружены гробницы его старших сыновей. Герцога погребли подле них с большими почестями. Город Веноза озарен славой этих могил», — замечает Вильгельм Апулийский[106]. Веноза закрепила за собой назначение погребального памятника Готвилей.
Спешка Рожера и его матери легко объяснимы: наследование Гвискарда обещало быть щекотливым делом еще и потому, что Боэмунд уже находился в Италии. Жоффруа Малатерра точно охарактеризовал ситуацию, сложившуюся в связи со смертью Роберта: «После ухода врагов Греция зажила свободно и счастливо, но Апулия и Калабрия познали смуту»[107]. Действительно, поясняет он, оба единокровных брата, Рожер и Боэмунд, желали владеть герцогством и стремились привлечь к себе сторонников. Решающим в данном случае оказалось вмешательство Рожера Сицилийского: он пообещал брату поддержать Рожера Борсу, чьи способности, как он знал, были ограниченными. Благодаря ему в сентябре 1085 года вассалы Роберта Гвискарда признали его сына, Рожера Борсу, герцогом Апулии ценой соглашения, выгодного для его дяди. Действительно, племянник уступил ему в безраздельное владение все замки Калабрии, которые он удерживал вплоть до сего времени в совместной собственности с братом Робертом[108].
Боэмунд, однако, не собирался отказываться от отцовского наследства. Убедившись в намерениях своего дяди, он, покинув Салерно, укрылся у Иордана Капуанского, вечного мятежника, выступавшего против герцогов Апулии, и начал готовиться к войне со своим единокровным братом[109]. Жоффруа Малатерра составил крайне лестный портрет Рожера, сделав из него образец рыцарства: юный, но уже опытный, усердный в военных занятиях, любящий компанию рыцарей, неутомимый, великодушный, любезный, защитник церквей, опора бедняков и страждущих…[110] Восхваления, внушающие недоверие. Историки же находят в Рожере Борсе больше недостатков, чем достоинств. Ральф Евдейл считает его недостойным своего титула и рода, лишенным воинской доблести и неспособным обуздать непоседливую норманнскую знать, несмотря на поступки, отличавшиеся особой жестокостью. Как и Фердинанд Шаландон, он признает правоту хрониста только в одном: новый герцог действительно был благочестив и набожен, о чем свидетельствует множество дарений с его стороны, а также основание им многих церквей[111].
Боэмунд взял верх над единокровным братом с первых же столкновений. Но где он брал свои войска? Быть может, отец не лишил его наследства полностью, как утверждает, однако, Ромуальд Салернский?[112] Так, граф Клэрмона (Кларомонта) Гуго Кривой сразу принял его сторону. Если верить Леону-Роберу Менаже, земли Клэрмона находились в ленной зависимости Боэмунда[113]; его мать Альберада, как видно, тоже не была лишена собственных владений. Однако этого было мало, и главным козырем Боэмунда оставалась, бесспорно, воинская доблесть, привлекавшая к нему более или менее искренних сторонников, наемников или же авантюристов, жадных до добычи.
Со времени отъезда своего дяди, вернувшегося на Сицилию, чтобы отразить нападение сарацин, Боэмунд захватил Орию, Тарент и Отранто, опустошив регион и вынудив своего единокровного брата вступить с ним в переговоры. «Движимый братской любовью» (в смягченной интерпретации Жоффруа Малатерра), Рожер уступил ему три завоеванных города при условии, что Боэмунд останется его вассалом; к ним он добавил Галлиполи и владения своего кузена Жоффруа де Конверсано, то есть весь регион, расположенный между Конверсано и Бриндизи, с укреплениями Монтепилозо, Полиньяно, Монополи, Бриндизи, Лечче, Нардо, Кастеллана, Казаболи и Сисиньяно…[114] Менее чем за семь месяцев боев и сражений безземельный рыцарь Боэмунд стал равным своему единокровному брату. Теперь он мог сделать перерыв.
В марте 1086 года мир между братьями был заключен, о чем свидетельствует ряд документов, составленных с начала весны. Действительно, три сына Гвискарда заверили в Бари хартию, которой Сигельгаита, ради спасения души покойного супруга, уступала архиепископу Бари Орсону свои права над иудеями этого города. Рожер указан в хартии как «герцог», Боэмунд и Роберт — как «сыновья герцога Роберта»[115]. Спустя два месяца, 9 мая 1086 года, Рожер, «герцог милостью Божьей», уступил тому же архиепископу земли, виноградники и оливковые рощи Коччены и Беттеяни; опять же, он назван «герцогом», а Боэмунд и Роберт II — «сыновьями герцога Роберта»[116]. В том же мае, в Салерно, Рожер и Боэмунд подписали грамоту, по которой Рожер отдавал порт Виетри Петру, аббату монастыря Ла Кава[117]. В другой грамоте, составленной в этом же месяце, Рожер закреплял дар за Беренгарием, аббатом монастыря Святой Троицы в Венозе[118]. Во всех документах этого времени он подписывался как «герцог», а Боэмунд был лишь «сыном герцога Роберта».
Таким образом, единокровные братья сопровождали друг друга в течение всего мая. Далее Рожер в сопровождении юного брата Роберта II отправился на Сицилию. Вернулся он в октябре. Все это время Боэмунд оставался в Италии, наводя порядок в своих владениях[119]. Известно, что он (на сей раз один) сделал пожертвование монастырю Венозы[120]. В мае 1087 года он и Рожер подписали дарственную монастырю Ла Кава. В июне вместе с Робертом и тремя другими «друзьями» герцога он заверил новое дарение Рожера, предоставленное архиепископу Бари Орсону[121].
Однако «сердечное согласие» между братьями царило недолго. Некоторое время спустя, в конце лета 1087 года, военные действия возобновилась. Боэмунду удалось привлечь к себе новых сторонников, в частности, Михера, калабрийского сеньора Катанцаро и Рокка Фаллука; по словам Жоффруа Малатерра, этот заносчивый муж был miles elegantissimus, одинаково хорошо сражавшийся в бою обеими руками. Последний объявил себя вассалом Боэмунда, но не Рожера[122]. Союз с Михером позволил Боэмунду приобрести прочное положение в Калабрии, вскоре ставшей ареной главных военных операций.
Военные действия, однако, начались на севере — в сентябре, вблизи Беневенто, в то время, когда в Апулии произошло землетрясение. Боэмунд попытался захватить врасплох своего брата, находившегося во Франьето, но был разбит. В ходе этого сражения, если верить Ромуальду Салернскому, нашел смерть лишь один человек, но множество воинов (milites) Боэмунда попали в плен[123]. Плохое начало…
