Анатолий Уткин - СССР в осаде
Американская дипломатия заранее была полна решимости не повторять Версальскую конференцию. На этот раз все будет так, как того захочет Вашингтон, и никаких многомесячных интриг. На протяжении июня 1945 г. руководство Соединенных Штатов определенно пришло к заключению, что главные мировые решения будут приняты американской стороной. У американских руководителей еще были некоторые иллюзии относительно роли Организации Объединенных Наций — но это только в том случае, если два наиболее важных союзника — Британия и Россия будут действовать согласно и солидарно. Именно поэтому делегация Соединенных Штатов прибыла в Потсдам со значительной долей уверенности в том, что периодические встречи Совета министров иностранных дел сумеют выстроиться солидарно с американскими пожеланиями.
В полдень 17 июля президент Трумэн встретился со Сталиным. Трумэн сказал, что надеется встретить в Сталине друга. Он привык говорить «да» или «нет», а не путаться между этими понятиями. Сталин расслабился только после этих слов. Он сказал, что «как условлено в Ялте», Советская армия начнет операции на Дальнем Востоке. Дневник Трумэна:
«Мне нравится этот человек, и я чувствую себя уверенным, что мы достигнем согласия, удовлетворительного для нас и всего мира». Трумэн нашел его вежливым, добродушным, деловитым. Сталин, по словам Трумэна, сказал, «что хотел бы сотрудничать с Соединенными Штатами в мирное время так, как это было во время военное. Но это может оказаться сложнее. Россию в огромной степени не понимают в Соединенных Штатах, а Трумэна не понимают в России. Я заметил ему, что каждый из нас должен исправить положение в своих странах.
Сталин весьма горько сказал: «Мы не можем просто игнорировать результаты этой войны»».
Чарльз Болен, в свою очередь, писал о Сталине: «В Тегеране, в Потсдаме на протяжении десяти дней, когда я видел его с Гопкинсом, Сталин являл собой пример для поведения.
Он был спокойным, хорошим слушателем, всегда мягким в своих манерах и в изложении своих мыслей. Не было ни одного признака грубой и брутальной натуры за этой маской».
Открытие конференции
Итак, дворец «Цецилиенгоф», первая пленарная сессия конференции, названной «Терминал». Конференция проходила в построенном в псевдотюдоровском стиле двухэтажном особняке, похожим на большой загородный английский дом. Пятнадцать кресел окружали круглый стол, три из них были несколько выше других— Трумэн, Сталин, Черчилль.
Двое последних были в военной форме, Трумэн — в сером фланелевом костюме. Сталин был всегда с папкой, Черчилль курил огромную сигару. Сталин выступил первым и предложил в качестве председателя президента Трумэна. Трумэн поблагодарил.
В Потсдаме перед Белым домом, близким теперь к обладанию атомным оружием, стояли два важных вопроса: будущее поверженной Германии и война против сопротивляющейся Японии. От согласования первого вопроса во многом зависела судьба всей Западной Европы, которую Соединенные Штаты решили сделать зоной своей опеки. От решения второго вопроса зависела диспозиция сил в Азии.
Трумэну идея конференции лично нравилась не очень.
Его волновал процесс создания атомного оружия, того, что обозначалось в секретных документах как S 1. Его военный министр Стимсон непосредственно отвечал за совмещение американского атомного оружия и союзной дипломатии. Находясь в определенном смятении, он приготовил для президента меморандум «Размышления о базовых проблемах, которые стоят перед нами». В этих размышлениях содержалась идея уговорить Сталина смягчить свой режим и, в частности, ввести гражданские свободы. Главный пункт Трумэн озвучил в первом же выступлении: «Со времени окончания Ялтинской конференции обязательства, взятые на себя участниками, не были выполнены».
Умудренным участникам конференции была видна неопытность американского президента. Даже почтительный Черчилль сказал, что тот слишком быстро обращается к слишком сложным вопросам. Черчилль: «Теплота и неизгладимые впечатления, оставленные Рузвельтом, будут перенесены на человека, взявшего на себя инициативу в этот исторический момент. Чем больше они вторгнутся в проблемы мира, тем прочнее должен быть их союз». Сталин полностью поддержал британского премьера. В обсуждении конкретных — а не абстрактных проблем они найдут необходимое единство.
Это было именно то, чего категорически не желал Трумэн. Он прибыл в Потсдам не за этим. «Я не хочу разворачивать дискуссии, я хочу принимать решения». Черчилль весьма покорно ответил: «Я готов выполнять ваши указания».
Сталин: «Если вы сегодня в таком покорном настроении, господин премьер-министр, то я хотел бы знать, не готовы ли вы поделить с нами германский флот. Если мистер Черчилль пожелает, он может свою половину потопить». Вся эта не слишком серьезная перебранка несказанно нервировала президента Трумэна, он хотел продемонстрировать деловой подход, то, что называется «бизнес».
Сестре Трумэн 18 июля пишет, что «Черчилль неустанно болтает, а Сталин ворчит — но это ворчание, по крайней мере, понятно». Единственное, что пока радовало Трумэна — это твердое обещание Сталина начать боевые действия на Дальнем Востоке. Американские военные считали, что это на год сократит продолжительность войны. «Сколько наших парней останется живыми».
В общем и целом Россия казалась американцам склонной к дипломатическому компромиссу. Это оценка, казалось, оправдала себя в первый же день заседания, когда и Сталин и Черчилль дружно решили — вместе с американцами — не приглашать на конференцию представителей Китая.
* * *Окружающая Трумэна свита была более, чем прежде, убеждена, что Германию не следует доводить до предела, что Германия может понадобиться. Теперь речь шла о предоставлении американской зоне оккупации значительной автономии.
Стимсон добился от Трумэна «прекращения уничтожения германских припасов». Немцев следует сделать способными «платить свою долю в процессе необходимой реабилитации Европы». Это потребует значительной децентрализации, в Германии отдельные районы должны получить весомую долю самоуправления. Одно дело оккупированная страна, другое— страна самоуправляемая на региональном уровне, которая не позволит демонтировать местное предприятие.
Черчилль, в отличие от американцев, считал, что в Организации Объединенных Наций нельзя видеть панацею; соглашения бессмысленны, если к ним может присоединиться каждый. Он желал заключения двустороннего англо-американского соглашения, включающего в себя вопрос о совместном пользовании военно-морскими и военно-воздушными базами. Британия, хотя она является меньшей державой по сравнению с Соединенными Штатами, может дать многое. «Почему американский линейный корабль, подходящий к Гибралтару, не может получить там торпеды в свои боевые отсеки и снаряды для своих орудий? Почему бы нам ни поделиться взаимными услугами для обороны в глобальном масштабе?
Мы можем увеличить на 50 процентов мобильность американского флота». Трумэн ответил, что все это близко его сердцу, но он хотел бы избежать открытой формы военного «альянса вдвоем». Черчилль же продолжал развивать тему. «Следует сохранить Объединенный комитет начальников штабов до тех пор, пока мир не успокоится после великого шторма».
Трумэн сказал, что «это был самый восхитительный ланч, который он имел за многие годы».
На первом этапе конференции Трумэн сознательно стремился создать о себе мнение как о решительном и жестком политике, и был доволен, когда это ему удавалось. Матери он писал после первой встречи со Сталиным и Черчиллем:
«Стоило мне занять пост председателя, как я заставил их двигаться».
А мы видим, как с первых же фраз рождается то, что выросло в холодную войну. Совершенно ненужный спор о Германии в начале конференции.
Сталин: Германия — это то, что стало с нею после войны. Другой Германии нет.
Трумэн: Почему бы не иметь в виду Германию 1937 года?
Сталин: Минус то, что она потеряла. Давайте — хотя бы на время видеть в Германии географическое понятие.
Трумэн: Но какое географическое понятие?
Сталин: Мы не можем игнорировать результаты войны.
Трумэн: Но у нас должна быть отправная точка.
Сталин посчитал за лучшее согласиться, за ним последовал и Черчилль.
Сталин показал склонность сотрудничать при решении спорных проблем, что же касается Черчилля, то, казалось, что он поглощен предстоящими выборами, которые, по его словам, «нависли надо мной как неизбежность». Президент ждал известий из Аламогордо, и ему было нелегко переносить словесный поток своего младшего западного партнера.
Но в основном Трумэн подписывал бумаги, сочиненные другими. Его собственной идеей была довольно странная мысль о нейтрализации речных путей в Европе — «источник войн в европейской истории». Сталин сразу же спросил, почему в списке водных путей нет Суэца и Панамы. Смутилась даже американская делегация.
