Мария Уварова - Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг.
И все же при Наполеоне III буржуазия добивается главного: свободы предпринимательской деятельности, возможности легкого дохода и относительной стабильности и поощрения со стороны государства. Некоторым современникам подобная политика представлялась значительным социально-экономическим достижением; как отмечал один из лидеров либералов Эмиль Оливье, «бонапартистский переворот осуждала лишь кучка стариков; зато его последствия дали стране преимущество в промышленности, торговле, банках, предоставили новые места рабочим, ликвидировали беспорядок и установили безопасность»[59]. Один из современников и горячих сторонников реформ 1860-х гг., публицист Максим дю Кам, характеризовал первое десятилетие империи как период капиталистической эйфории: «внезапно буржуазия теряет страх перед большими цифрами, долгосрочными планами и зависящими от них финансовыми обязательствами. Возбужденная возможностью создавать и желанием выигрывать, охваченная лихорадкой спекуляций, она бросается в авантюры без уверенности в завтрашнем дне – после нескольких лет беспорядков, когда приходилось просчитывать и угадывать наперед. Дух предпринимательства восторжествовал во всех сферах общества…»[60]. Безусловно, подобная картина была радужной в глазах обеспеченных слоев общества, почувствовавших свободу экономической деятельности и легкий путь к обогащению; но для крестьян и рабочих ситуация мало изменилась.
Мелкое кустарное сельское производство не выдерживает натиска крупной промышленности, тем более поддерживаемых государством отраслей: все большее количество сельских рабочих начинает переселяться в города. Это ведет не только к концентрации и дальнейшему становлению класса пролетариата, но и к установлению региональной специализации в тяжелой промышленности, а также в традиционных аграрной и текстильной отраслях. Мастерские в деревнях и маленьких городах распадаются под влиянием развития новых технологий: на смену устаревшим инструментам приходит новейшее механизированное оборудование, которое приобретают крупные промышленники и таким образом переманивают к себе бывших ремесленников. Однако процесс сосредоточения в городах текстильной отрасли идет значительно медленнее, чем аналогичные процессы в тяжелой и добывающей промышленности: так, в середине 1860-х гг. ремесленный сектор все еще производит 70 % текстильной продукции[61]. Таким образом, очевидно, что государство предпочло бросить основные силы на развитие новых отраслей (таких, как добыча и обработка железа и угля), тех гигантов, которые не только принесли ощутимую прибыль, но и создадут новую Францию, одну из передовых экономических держав Европы.
Тем не менее своим бурным развитием тяжелая промышленность была обязана скорее технологическим новациям, поддержке крупнейших банков и быстрому обороту капиталов и товара, чем концентрации в ней рабочей силы: так, к 1865 г. в новых отраслях было занято в общей сложности 15 % всей рабочей силы, а в старых отраслях (текстильной, кожевенной, пищевой, строительной, деревообрабатывающей) – около 80 %[62]. Разрыв между модернизацией и архаизмом в индустриальной сфере все еще оставался существенным. В немалой степени такое положение обусловливало структуру общественного мышления и отношения к авторитарному режиму: сельское население было слабо затронуто крупным капиталом, новейшей техникой и оставалось далеким от политических веяний эпохи, сохраняло консерватизм мышления и уклада и стремление к стабильности, таким образом обеспечив собой достаточно надежный лагерь поддержки режима Наполеона III; напротив, в городах, в индустриальных центрах, концентрировались передовые силы общества (новые политические группы – республиканцы, социалисты; общественные деятели, студенты, литераторы, инженеры, преподаватели, издатели и журналисты – иными словами, те профессии, что сейчас входят в понятие среднего класса или «креативного класса»), оформлялся рабочий класс со своими специфическими требованиями, процессы переосмысления и критики существующей власти шли динамичнее, глубоко укоренялись новейшие социально-экономические и политические идеи и тенденции.
Социальная политика Второй империи в первое ее десятилетие была противоречивой не столько по методам, сколько по результатам. Наполеон III изначально твердо отстаивал позицию «предотвращения революции путем удовлетворения интересов народа»[63]. Неоднократно в беседах с приближенными он именовал себя «социалистом»[64], неоднократно историки характеризовали его правление как «социализм на троне», «воплощенный социальный прогресс», основываясь на его обширной, амбициозной и передовой социальной программе[65]. Безусловно, для той эпохи внимание к острым общественным, классовым проблемам со стороны монарха было прорывом и чрезвычайно смелым шагом. В личных письмах императора много раз встречаются утверждения о том, что опора его правления – народные массы, и цель этого правления – благо и богатство народа. Конечно, популистские прагматичные соображения не были ему чужды: наученный печальным опытом Июльской монархии, Луи Бонапарт сознавал, что без поддержки народа ни один режим не будет прочным. Но в то же время император настаивал не только на «насыщении» народа, но и обращал внимание на необходимость его духовной зрелости и ее зависимости от материального благополучия: «нам необходим народ мудрый, сильный, благородный… мы должны посвятить себя борьбе с бедностью» (эти мысли отражены в работе Луи Бонапарта «Искоренение нищеты», написанной им еще в 1840-е гг., когда он находился в эмиграции в Англии)[66]. Наполеоновская доктрина социального благополучия оформилась задолго до его непосредственного прихода к власти; как мы уже упоминали выше, он не скрывал, что сильное влияние на его мировоззрение в этом вопросе оказали социалистические идеи Прудона, Луи Блана и Сен-Симона о взаимосвязи благополучия народа и государства и зависимости этих отношений от экономического и технологического прогресса. Как ни парадоксально, именно эти идеи императора и подобную концепцию взаимосвязи советские историки пренебрежительно именовали «демагогией» и «лавированием в интересах буржуазии[67], в то время как К. Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта»[68] дал пусть язвительный, но блестяще точный и взвешенный анализ политики бонапартизма: страх режима перед революцией принуждает его идти навстречу подданным.
Невозможно отрицать прогрессивность реформ императора, например, в сфере образования: с 1863 г. пост министра образования занимал либерал Виктор Дюруи, энергично взявшийся за претворение новых идей – ведение всеобщего начального образования, ибо принцип всеобщего избирательного права подразумевает наличие грамотного избирателя вне зависимости от социального слоя[69]. Так, был принят закон о введении курсов среднего образования для женщин, учреждаемых муниципалитетами городов. Это не только способствовало росту грамотности среди женщин, но увеличило их шансы поступить в средние специальные учебные заведения (обычно женщины осваивали профессии учительниц и сестер милосердия). Министерство образования приняло закон, согласно которому каждая сельская или городская коммуна численностью более 500 человек должна основать внутри себя бесплатную женскую начальную школу. Была создана специальная касса помощи школам в бедных коммунах. Проводились и реформы в среднем и специальном образовании: в связи с потребностями технического прогресса правительство основывает систему учебных заведений для подготовки инженеров, агрономов, финансистов (Ecole pratique des hautes études) – это были аналоги современных профессионально-технических училищ. Начали учреждаться и развиваться стипендиальные фонды грантов для поддержки молодых ученых. Стала внедряться практика сращивания в университетах образовательного процесса и научных исследований. Особенно важны были реформы образования для детей рабочих: им предоставлялась возможность посещать занятия в две смены, утром и вечером, учитывая то обстоятельство, что немалая часть этих детей были вынуждены работать на фабрике.
Острейшим для того периода был рабочий вопрос, что неудивительно, ибо промышленное развитие вело к концентрации пролетариата в городах и оформлению его как класса с самостоятельным мышлением и требованиями, с которыми власти уже приходилось считаться. Пролетариат становился все более влиятельной, пусть и немногочисленной силой – к середине 1860-х гг. он составлял чуть более 6 % населения страны. Заботу о благосостоянии рабочего класса Луи Бонапарт считал едва ли не приоритетной для своей политической программы: еще в ранние годы в своей знаменитой брошюре «Искоренение нищеты» (ставшей, кстати, впоследствии манифестом бонапартистов) он отмечал, пусть и во многом повторяя идеи Сен-Симона и Смита, что основа процветания экономики и стабильности государственной системы – благосостояние рабочего класса, его квалифицированность и образованность, достойный уровень жизни. Будущее – за союзом труда и капитала, за своего рода «социальной ответственностью» государства и предприятий, готовых обеспечить рабочему достойные условия труда и право на самоорганизацию в форме профсоюзов или подобных ассоциаций. В итоге к концу своего первого десятилетия империя стала настоящим «государством-благотворительностью»[70]: было сохранено учрежденное еще в годы революции Министерство общественных работ, чьей целью была борьба с безработицей; под покровительством супруги Наполеона III императрицы Евгении и двоюродного брата императора принца Наполеона была учреждена Комиссия по делам рабочих, принимавшая рабочие делегации, запросы и жалобы рабочих и которая должна была организовать контакт между рабочими и правительством. В 1862 г. был основан специальный банк, предоставлявший кредиты рабочим на низких процентах, а также пособия по болезни и пенсии (последние, правда, выдавались из так называемых касс взаимопомощи – аналогов современных пенсионных накоплений). С начала 1860-х гг. и особенно после Всемирной промышленной выставки стали поощряться поездки рабочих делегаций за границу для ознакомления с технологическими достижениями более развитых стран и взаимного обмена производственным опытом. Серьезным шагом навстречу рабочим была отмена в 1864 г. так называемого закона Ле Шапелье, принятого еще в 1790 г. и запрещавшего рабочим организовывать коалиции и забастовки. Формально это были благие намерения, воплотившиеся в реальные дела. Столь повышенное внимание к социальным вопросам было беспрецедентным для Франции. Более того, Наполеон III приветствовал образование Первого интернационала, полагая, что подобная организация рабочего класса ведет его к самостоятельности и дисциплине, к политической грамотности[71]. На вышеперечисленных основаниях ряд исследователей[72] полагает, что бонапартистский режим был поистине социально ориентированным и основным объектом его забот был рабочий класс, ибо император понимал, что это – новый, наиболее важный социальный слой, от продуктивности и благополучия которого зависит прочность всего государства. «Благополучие народа зависит от материального прогресса и свободы», – заявлял император еще в начале правления[73].
