Леонид Кукушкин - История православия
Непременное условие результативности религиозного опыта – участие благодатных сил и добровольное приятие их помощи, а надлежащим образом подготовить человека к этому акту могут другие виды духовного опыта – и прежде всего музыка. Так, например, кн. Е. Трубецкой описывает в своих «Воспоминаниях», как пережил религиозный опыт, слушая 9-ю симфонию Бетховена. Не зря поэтому музыка всегда сопровождала богослужения, вызывая у верующих душевный и религиозный подъем, и многие Отцы и Учители христианской Церкви сами сочиняли литургические песнопения, а папа Григорий I Великий создал новый жанр, так называемый григорианский хорал, сыгравший в дальнейшем заметную роль при формировании европейской музыкальной культуры. Религиозный опыт обычно предваряется или сопровождается аффективным состоянием, которое древние греки называли катарсисом, т. е. очищением, а точнее – «очищением страстей». Пифагор предлагал очищать душу музыкой, Аристотель – переживая греческую трагедию, поскольку ее зритель испытывает одновременно страх и сострадание. У Платона катарсис готовит душу ко встрече с божеством, и эта точка зрения практически совпадает с христианской, но в христианстве катарсис достигается специальной аскезой. О подобном воздействии греческой трагедии на душу человека имеется яркий пассаж у Ницше: «Истинная трагедия содержит метафизическое утешение, то утешение, что жизнь в своей основе, несмотря на всю смену мрачных, трагических явлений, несокрушимо могущественна и радостна – это утешение воплощено в хоре сатиров, природных существ, неистребимых, как бы скрыто живущих за каждой цивилизацией и, несмотря на всяческую смену поколений в истории народов, пребывающих неизменными».
В храме Гроба Господня
Каждый опыт должен иметь свой орган, причем для определенного вида опыта может понадобиться несколько таких «воспринимающих приборов». Органом религиозного опыта по преимуществу многие религии, и христианство в том числе, считают сердце. Сердце как орган, обеспечивающий религиозный опыт, Православие и Католичество рассматривают обычно не в качестве символа или отвлеченного понятия, определяющего чувственный аспект духовной деятельности человека, а как реальное сердце в груди; такой подход внешне напоминает индуистскую йогу. Учение о центральной роли сердца в телесной и душевной жизни человека, кардиоцентризм, имеет много последователей среди известных православных богословов и философов. Мозг как мыслительный аппарат, отвечающий за интеллектуальную деятельность человека, Православие предлагает направлять на помощь сердцу, отдавая сердцу главную роль в этом синтезе.
«У сердца свой порядок, у ума же – свой, опирающийся на доказательства. Сердце представляет иные доказательства, нежели ум. Не существует, например, строгих доказательств необходимости любить», – так писал Б. Паскаль, и к этому утверждению он обращался постоянно. Процесс интуитивного постижения, тесно связанный со сферой бессознательного, следует в этом смысле также приписать сердцу. «Бог постигается сердцем», – продолжает Паскаль. Евангелие часто повторяет, что сердце – орган для восприятия божественного Слова, именно в него изливается благодать Божьей любви: «Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым» (Рим 5:5). Ап. Петр дает верующим замечательный совет: «Да будет украшением вашим не золотые уборы, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно перед богом» (I Пет 3:3–4), а Иисус так ответил на вопрос фарисея, какая заповедь в Законе главная: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим», поставив сердце на первое место. Сердце как духовный центр человека неоднократно упоминается и в Ветхом Завете: «Говорит Господь: вложу Закон Мой во внутренности их и на сердцах напишу его, и буду им Богом, а они будут народом Моим» (Иер 31:33). Соломон советует: «Больше всего хранимого храни сердце свое, потому что из него источники жизни» (Притч 4:23), а псалмопевец восклицает: «Бог – твердыня сердца моего» (Пс 72:26). Сердце бывает «лукавым», «суетным», «неразумным», «злым», «звериным»; «бессердечный» человек неспособен любить других людей и Бога.
Помимо сердца в религиозном опыте могут участвовать также другие, чисто телесные органы чувств, и некоторые считают их свидетельства важным условием реальности опыта. Наиболее известный пример тому дан в Новом Завете и связан с поведением ап. Фомы: он не был с другими апостолами в тот день, когда им впервые явился воскресший Христос, и потому отказался верить в воскресение Спасителя: «если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин 20:25). Спустя 8 дней Христос снова явился апостолам, пройдя через запертые двери, и обратился к Фоме: «подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим». Фома сказал Ему в ответ: «Господь мой и Бог мой!» Иисус говорит ему: «ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие». (Ин 20:27–29). Потому принято считать, что Фома маловерный. Это, конечно, не так: вера его была тверда, и он принял за нее мученическую смерть. Его поведение связано с некоторыми чертами характера, которые в иных ситуациях похвальны: он, как многие исследователи по натуре, стремился «во всем… дойти/ До самой сути:/ В работе, в поисках пути,/ В сердечной смуте».
Можно вспомнить новозаветный рассказ о Преображении Господнем и Свете Фаворском: «Взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие… и се, глас из облака, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение; Его слушайте» (Мф 17:1 —13). Явления подобного рода происходили с величайшим из ветхозаветных пророком Моисеем, с которым «говорил Господь лицом к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33:11), а Аарону и Мириам, брату и сестре пророка, осмелившимся перечить Моисею, Бог в гневе сказал из облака: «Слушайте слова мои: если бывает у вас пророк Господен, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним. Но не так с рабом Моим Моисеем, – он верен во всем дому Моему: устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гадании, и образ Господа он видит» (Числ 12:6–8). Иисус, сын Сирахов, пишет о Моисее: «За верность и кротость его Он освятил его, избрал Себе из всех людей, сподобил его слышать голос Его, ввел его во мглу и дал ему лицом к лицу заповеди, закон жизни и ведения» (Сир 45:6), и, как свидетельствует Тора, при объявлении Моисею десяти заповедей «весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся» (Исх 20:18).
Преподобный Серафим Саровский, чудотворец и один из наиболее почитаемых русских святых, и один из его учеников, Мотовилов, чувственно (яркий свет, тепло в зимнее время, аромат) ощутили присутствие Святого Духа после напряженной молитвы святого (воспоминания Мотовилова о св. Серафиме использованы в основном тексте книги). Наконец, приведем относящееся к теме разговора чарующее стихотворение Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива»: «… Когда студеный ключ играет по оврагу/ И, погружая мысль в какой-то смутный сон,/ Лепечет мне таинственную сагу/ Про мирный край, откуда мчится он, – / Тогда смиряется души моей тревога,/ Тогда расходятся морщины на челе, – / И счастье я могу постигнуть на земле,/ И в небесах я вижу Бога…»
Подводя итоги сказанному, можно определить религиозный опыт как мистический опыт откровения, в котором Бог непосредственно и властно заявляет о Своем существовании, однако власть Бога здесь не сопровождается насилием, и человек волен эту благодатную информацию либо принять, либо отвергнуть. Входящие в определение понятия откровения и мистического опыта нуждаются в дополнительном разъяснении, особенно это относится к процессу мистического постижения, который предполагает проникновение в область сверхчувственного. Понятие «мистика» часто служит источником недоразумений, поскольку используется для обозначения самых разнородных явлений, поэтому под мистикой в дальнейшем будет пониматься исключительно мистика религиозная, да и то лишь некоторые ее аспекты.
Термины «мистика» и «мистицизм» происходят от греческих слов μυω – прикрывать, μυστικος – таинственный, μυστηρνοη – таинство; последнее означало обряды и поучения, связанные преимущественно с культами Диониса и Деметры, а мистики (или мисты) – это посвященные в таинства и участвующие в этих эзотерических обрядах. Наиболее характерной чертой мистицизма является острое ощущение реальности невидимого и единого корня здешнего мира, причины неиссякаемого потока жизни. Естественно стремление мистически настроенного человека приобщиться к этому источнику жизни, гармонии, истины, и если не слиться с ним, как дождевая капля с океаном, что недопустимо, например, для монотеистических религий, то хотя бы связаться (как уже говорилось, слово «религия» означает такую связь), воспринять его подобно глазу, увидевшему Солнце, почувствовать тепло и красоту излучаемого им света, внимать и доверять ему. Это глубоко-интимное мистическое переживание представляет собой важнейший элемент всякой религиозности, так что религиозный опыт есть вид мистического. Одним из главных условий мистического опыта также является интуиция всеединства, примером которой может служить известная формула «tat twam asi» – «ты есть То», выражающая главный принцип индуизма от Упанишад до неоведанты и утверждающая тождественность природы всякой души природе Брахмана, иначе говоря, Абсолюта, Бога. Интуиция всеединства как условие мистического опыта позволяет понять происхождение еще одной характерной черты религиозного сознания – уверенности в личном бессмертии, причем не только в будущем, а сейчас, всегда, но лишь постольку, поскольку верующий способен приобщиться к Богу. Отсюда напряженные поиски путей к Нему, причем эти пути могут быть различны в зависимости от склонностей индивида и особенностей его психики. Детали возможных путей разработаны в христианской аскетике, богословами суфизма – мистического течения в исламе, но наиболее детально – в индуистской йоге (в буквальном переводе с санскрита «йога» означает соединение, порядок, путь). Согласно этому учению, человеку, испытывающему потребность в активной мирской деятельности, следует избрать карма-йогу; склонному к созерцанию и размышлению надлежит прибегнуть к помощи джняна-йоги, наконец, самый короткий, но, по-видимому, самый трудный путь – бхакти – предлагает сочетание беспрекословной преданности Богу с беспредельной любовью к Нему. Успешное преодоление этих путей обеспечивается также хатха-йогой и отчасти раджа-йогой со знаменитыми афоризмами Патанджали, которые помогают получить власть над своей природой, бороться с болезнями тела, а главное, с болезнями души – страстями, причиной всех человеческих грехов. В христианской аскетике подобную роль играет святоотеческая литература, такая, например, как «Добротолюбие» – сборники наставлений, глубоко почитаемые Православной Церковью. Отложив рассмотрение методов христианской мистики до основных разделов книги, укажем здесь лишь на существенное отличие аскетики христианской (или любой монотеистической) от индуистской (или любой языческой, пантеистической): в индуизме овладение йогой самоценно – на этом можно остановиться, считая свой путь к Богу пройденным, то время как для христианина очищающий от порочных страстей аскетизм является не более чем эффективным способом подготовить себя к спасению.
