Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
Во всяком случае, серьезный исторический анализ, а тем более фундаментальные выводы, делать на базе такого рода «источников» — вещь, по меньшей мере, сомнительная. Этим я не хочу ни в коей мере умалить авторитет великого ученого, который, кроме всего прочего, прекрасно разбирался в политике. В тех же его дневниках есть немало резко отрицательных характеристик отдельных советских государственных деятелей того периода. И на фоне этого особенно впечатляют слова Вернадского, записанные им в личном дневнике, а не сказанные публично (тогда можно было бы предположить, что он лицемерил или лукавил): «Сталин, действительно, мировая фигура»[14]. У такого скупого на хвалебные эпитеты человека, как Вернадский, столь высокая оценка кое-что да значит!
Но акцентируя внимание читателя на значимости фигуры Сталина как политика мирового измерения, я не стремлюсь таким приемом как бы наложить розовый флер на бесспорно чудовищные по своему характеру и масштабам репрессии, опять-таки связанные прежде всего с его именем.
Но вернемся к прерванной нити изложения. Затронутая мною в данном сюжете проблематика, как мне кажется, должна помочь непредвзятому читателю глубже вникнуть в характер и формы споров вокруг Сталина и его эпохи, в самую суть проблемы. И хотя данный пассаж может и показаться каким-то чужеродным телом в общем изложении, он, как представляется мне, способствует уяснению не фальсифицированной, а реальной исторической панорамы рассматриваемой эпохи.
В общем ряду проблем, прямо примыкающих к рассматриваемой теме, относится еще одна, имеющая, на мой взгляд, принципиальное значение. Речь идет об определении сталинской эпохи как эпохи тоталитаризма. Вообще проблема тоталитаризма сама по себе чрезвычайно обширная и многоплановая, но я коснусь лишь того ее аспекта, который непосредственно затрагивает предмет нашего внимания, а именно Сталина и его политическую деятельность.
В массовое сознание уже достаточно прочно (чуть ли не на уровне подсознания) внедрен определенный синдром — инстинкт отторжения тоталитаризма. При этом сам тоталитаризм подается в качестве некоей безграничной крыши, под которой размещаются какие угодно режимы и формы правления. В научном плане проблема тоталитаризма разработана пока еще недостаточно глубоко и основательно. В плане же использования этого понятия в политических целях дело поставлено на широкую ногу. Термином тоталитаризм пригвождаются к позорному столбу истории как отдельные страны, так и отдельные государственные и политические деятели, в частности и в особенности Сталин.
Но вначале немного о самом понятии тоталитаризм. Это, на мой взгляд, необходимо, чтобы глубже, на базе конкретных фактов, а не общих обличений представлять себе, какое содержание вкладывается в этот необъятный термин. Вот как определяет сущность тоталитаризма один из крупных французских политологов Р. Арон:
«Что представляет собой феномен тоталитаризма? Как и все социальные явления, он, в зависимости от точки зрения наблюдателя, может получить много различных определений. Вот какими мне видятся пять его основных признаков:
1. Тоталитаризм возникает в режиме, предоставляющем какой-то одной партии монопольное право на политическую деятельность.
2. Эта партия имеет на вооружении (или в качестве знамени) идеологию, которой она придает статус единственного авторитета, а в дальнейшем — и официальной государственной истины.
3. Для распространения официальной истины государство наделяет себя исключительным правом на силовое воздействие и на средства убеждения. Государство и его представители руководят всеми средствами массовой информации — радио, телевидением, печатью.
4. Большинство видов экономической и профессиональной деятельности находится в подчинении государства и становится его частью. Поскольку государство неотделимо от своей идеологии, то почти на все виды деятельности накладывает свой отпечаток официальная истина.
5. В связи с тем, что любая деятельность стала государственной и подчиненной идеологии, любое прегрешение в хозяйственной или профессиональной сфере сразу же превращается в прегрешение идеологическое. Результат — политизация, идеологизация всех возможных прегрешений отдельного человека и, как заключительный аккорд, террор, одновременно полицейский и идеологический.
Определяя тоталитаризм, можно, разумеется, считать главным исключительное положение партии, или огосударствливание хозяйственной деятельности, или идеологический террор. Но само явление получает законченный вид только тогда, когда все эти черты объединены и полностью выражены»[15].
Не буду ставить под сомнение правомерность подобной интерпретации. Но хочу подчеркнуть один важный момент: все коренные признаки тоталитаризма берутся как-то абстрактно, вне связи с реальным содержанием исторического материала, они как бы абстрагируются от реальной ткани исторической эпохи. Причем при таком подходе легко подвести под общую крышу явления диаметрально противоположного свойства. Определенная ограниченность данной интерпретации тоталитаризма видна хотя бы из того, что она игнорирует одно существенное обстоятельство. Если понимать тоталитаризм в широком контексте, то всеобъемлющая власть и господство «золотого тельца», власть денег также правомерно отнести к универсальному виду тоталитаризма. А социализм как общественный строй как раз и преследовал в качестве одной из важнейших своих целей уничтожение всевластия капитала, власти денег, которая мощнейшими, хотя часто и незримыми нитями, связывает все современное общество. И если быть до конца последовательным, а не цепляться только за отдельные черты и свойства общественного бытия, то и к современному буржуазному обществу вполне приложим термин тоталитаризм. Прикрываясь внешне демократическими формами, современное буржуазное общество на каждом шагу использует методы всеобщего оглупления самых широких народных масс. То, что реальная власть над средствами массовой информации, а отсюда и неограниченная возможность манипулировать ими в угоду своим интересам, принадлежит узким группам лиц, или, как принято считать сейчас, элитам, — разве это не есть проявление тоталитаризма в его истинном, реальном, а не сугубо формальном значении?
И, наконец, нельзя обойти молчанием факт принятия в январе 2006 года Парламентской Ассамблеей Совета Европы резолюции, осуждающей преступления коммунистических тоталитарных режимов. Собрание, претендующее на то, чтобы выражать демократические чаяния народов, взяло на себя функции современной политической инквизиции. Фактически оно осудило советский режим, спасший от фашистского уничтожения всю европейскую цивилизацию, в том числе и представителей тех народов, от чьего имени красноречиво разглагольствовали члены ПАСЕ. Смешно взывать к их исторической памяти, ибо она затуманена сплошной пеленой ненависти ко всему, что не укладывается в их понятия «истинной демократии». Однако правомерно поставить вопрос: кто бы сейчас услышал их голос, если бы так называемый сталинский тоталитарный режим не нанес смертельный удар по гитлеризму? Кроме того, почему у этих поборников демократии всегда рот на замке, когда речь заходит об осуждении поистине варварских проявлениях самой страшной растущей опасности универсального тоталитаризма — глобализации, — нивелирующей культурное наследие всего человечества, ставящей под угрозу уничтожения величайшие национальные ценности и особенности многих народов мира? Весь мир причесать одной гребенкой — что это, как не одно из очевидных проявлений пресловутого тоталитаризма? Пока это лишь начало. Перспективные последствия будут еще более зловещими.
И почему у них не хватает смелости и решимости «осудить» якобы тоталитарный коммунистический режим, господствующий в Китае? Ведь по всем параметрам, которые возводятся ими в ранг очевидной истины, режим в КНР также следует квалифицировать в качестве тоталитарного, а потому и подвергнуть его политическому и правовому остракизму? Но нет, видимо, кишка тонка! Да и силенок у поборников борьбы с «коммунистическим тоталитаризмом» хватает лишь на то, чтобы пробалтывать на своих многочасовых заседаниях деньги, которые на их содержание и бесконечные и бесплодные командировки тратятся за счет избирателей. Зловещий оскал вселенского тоталитаризма — глобализации — несомненно, заставляет каждого, кто озабочен будущим человечества в наш суровый век, всегда помнить о тех поистине невиданных и непредсказуемых опасностях, которые таятся в самом процессе глобализации, а главное — в его негативных последствиях для человеческого сообщества.
Но в предмет моего рассмотрения входит не освещение понятия тоталитаризма вообще, а то, как оно преломляется в приложении к системе власти, господствовавшей при Сталине. В первую голову речь идет о попытках поставить в один ряд сталинский режим и фашизм как разновидности чуть ли не одного и того же явления. Попытки провести не просто аналогию, а чуть ли не поставить знак равенства между фашизмом и сталинским режимом, предпринимались давно. Любопытен один примечательный факт: не кто иной, как Троцкий, одним из первых, если не первым, определил советский режим, установившийся при Сталине, как режим тоталитарный по своему характеру[16]. Эту троцкистскую «утку» сразу же дружно подхватила буржуазная пропаганда еще в середине 30-х годов. В дальнейшем эта идея тщательно развивалась и наполнялась все более емким содержанием, что, по замыслам ее авторов, должно было придать ей больше убедительности. При этом различные выразители таких концепций поступали по-разному в зависимости от своего интеллектуального уровня, широты исторического кругозора и степени своей научной объективности. Некоторые из них, такие, например, как упоминавшийся выше Р. Арон, строили систему своих доказательств, применяя довольно сложный метод сопоставления черт сходства и различия по определенным параметрам. Но в конечном счете цель была одна — подвести некую научно-теоретическую базу под концепцию если не идентичности, то безусловного сходства этих диаметрально противоположных по своей природе и своему социально-политическому и мировоззренческому характеру явлений.
