Игорь Кузнецов - Засекреченные трагедии советской истории
Что же произошло в районе Тростенца более 60 лет тому назад?
С осени 1941 г. в окрестности деревни М.Тростенец (тогдашний колхоз имени К. Маркса) стали прибывать первые транспорты со смертниками. Возможно, место было выбрано неслучайно. Еще в июньские дни 1941 г. части НКВД конвоировали по Могилевскому шоссе колонны арестованных из минских тюрем, а так жертв энкавэдэшной «зачистки» первых дней войны.
Конвоировали не дальше ближайшего леса, а это и были окрестности Тростенца. Ранее, в конце 1930-х гг., по свидетельствам очевидцев, были отселены хутора, и севернее урочища Благовщина часть территории вблизи Могилевского шоссе отошла под охраняемый НКВД объект. Оттуда по ночам нередко доносились выстрелы.
Под Минском в урочище Благовщина не только фашисты расправлялись с мирными гражданами, здесь также немало «положили» своих соотечественников в предвоенные годы энкэвэдисты, расстреляли попавших в плен к фашистам в первые дни войны советских солдат и офицеров.
Известно, что перед вступлением оккупантов в Минск все заключенные и находящиеся под следствием за совершение так называемых «контрреволюционных преступлений» были выведены из города несколькими колоннами по 2–4 тысячи человек. 25 июня одна из колонн была расстреляна в районе Благовщины, другая 26 июня за Червенем. Аналогичные расстрелы были произведены в июне 1941 г. и в ряде населенных пунктов Беларуси.
Для ответа на вопрос, как это было, приведу фрагменты воспоминаний узника минской внутренней тюрьмы НКВД Цодика, которого опросил А. Майсеня в начале 1990-х гг.
Заключенные, давно ожидавшие команды покинуть тюрьму, потянулись друг за другом в освещенный створ двери. Цодик тоже подхватился с нар и пристроился к выходящим. По всему этажу и на лестничных клетках стояла усиленная охрана. Еще из 3–4 камер выходили заключенные. Охранники торопили, подгоняли без конца, матерясь и угрожая. Вместе со всеми Цодик вышел на улицу.
Колонна тронулась с места, крытые машины одна за другой выползли из тюремных ворот на ночную минскую улицу. Ехали медленно — то и дело приходилось обгонять марширующие в ночи воинские части; стучали об асфальт тысячи солдатских сапог, громыхали артиллерийские орудия, гудели моторы. В этот гул постоянно врывались зенитные залпы, глухой раскат стреляющих пушек. На ходу сигналя и маневрируя, колонна, наконец, вырвалась из уличной сутолоки на Могилевское шоссе. Машины пошли быстрее, но и здесь то и дело приходилось притормаживать, чтобы вписаться в поток людей и техники, катившей вниз по шоссе.
Ехали по шоссе минут тридцать, внезапно машину слегка накренило на левый бок, она ткнулась носом вперед и съехала с шоссе, затрясшись неровной дрожью по ухабам и выбоинам проселочной дороги. Звуки колонны беженцев на шоссе удалялись, потом и вовсе затихли. Среди заключенных в машине нарастало напряжение.
Скоро машина сбавила ход, покатилась по склону вниз, а через минуту застыла на месте. Раздалась команда, было слышно, как сзади спрыгивали наземь охранники с собаками — один, второй, третий. Вот целое отделение их пробежало с той стороны, где сидел Цодик. Взвизгнули замки, задний борт опрокинулся. «Слезайте по одному и быстро!».
Светало. Цодик протолкнулся к заднему борту и спрыгнул вниз, пристроился к своей группе. Вслед за ним спрыгивали другие, у Цодика было время оглядеться. Они оказались на краю неширокой ложбины, поросшей молодым сосняком и кустарником.
Кругом, метрах в пятидесяти, стоял лес — сосны вперемежку с елями, береза, ольха. В редких просветах виднелось поле с поднявшейся рожью. Если считать время в дороге, то это было не так уж далеко от Минска — от силы километров двадцать.
Возле каждой машины стояло наготове выстроенное подразделение охранников с собаками. Натренированные овчарки злобно рычали. Казалось, они были готовы разорвать в клочья этих сбившихся, жалких людей. Когда последние заключенные оказались на земле, всех выстроили в шеренгу по двое, Цодик оказался вторым номером, стоял в задней линии.
Двое охранников приволокли откуда-то куски проволоки. Последовала команда: «Руки назад, держать за спиной». Охранники ходили по рядам — один подавал проволоку, второй схватывал ею запястья рук и быстрым движением закручивал концы.
Вскоре донесся топот. От группы заключенных возле второй машины отделился высокий молодой парень и рванул в сторону леса, потом крики охраны: «Стой, сволочь! Куда?!». Лай спущенных собак, выстрелы — все одновременно. Не успев отбежать метров двадцать, парень споткнулся, качнулся из стороны в сторону и, раскинув руки, словно пытаясь удержаться за воздух, рухнул лицом вниз. Налетевшие псы вцепились в спину. Но беглецу было уже все равно. Он был мертв.
Все вышло так неожиданно, так просто и так жестоко, что заключенные стояли в глубоком потрясении. Обреченность, страх и бессилие прочно сковали их сознание.
«Так будет со всеми, кто попробует бежать!» — прокричал перед строем начальник охраны, заталкивая в кобуру пистолет. Он успел выстрелить по бегущей мишени. И, кажется, остался доволен своим выстрелом. «А чего этих сволочей, врагов народа, жалеть, сегодня была команда их всех истребить ночью, нечего с ними возиться. Немец на подступе к Минску, вот это страшно. А оставишь их в живых, перебегут к немцу».
Настал черед Цодика — от прикосновения холодной проволоки к рукам он вздрогнул. Три быстрых витка вокруг запястья и небрежно закрученные концы проволоки — вот и все. Цодик попытался пошевелить руками — проволока не давала, больно впилась в тело. Еще раз — как будто немного поддалась, но немного. И для чего все это? Все равно один конец.
Их выстроили на краю ложбины, все четыре группы заключенных стянули вместе, в одну шеренгу. Спереди и по бокам заняли свои позиции охранники с винтовками наперевес. Офицеры вытащили пистолеты. Все делалось молча в зловещей тишине утреннего рассвета. Надежд на лучший исход ни у кого из заключенных не осталось.
С первыми выстрелами Цодик упал на землю, но его не ранило, даже не зацепило. Сработал рефлекс самомосохранения, все произошло как-то само собой: выстрел, подкосились ноги, рухнул на землю. Пальба продолжалась, на землю падали новые тела. Еще выстрелы, еще… Потом все внезапно стихло. Только глухие стоны раненых, мольба о помощи врывались в эту тишину. Цодик услышал прозвучавшую команду, он узнал этот голос — командовал начальник охраны: «Проверить каждого, в живых никого не оставлять!».
Раздались торопливые шаги; они приближались, совсем уже рядом — Цодик сжался в пружину, оцепенел. Подбежавший охранник больно, со всего размаху ударил в бок Цодика — стиснув зубы, Цодик смолчал. Рядом в забытье простонал раненый — это его погубило и спасло Цодика, охранник сразу же переключился на несчастного, раздался один, потом второй выстрел в упор. Одиночные выстрелы звучали то здесь, то там.
Вскоре все стихло. Больше не было слышно ни стонов, ни выстрелов. И еще раз у самой головы Цодика прошуршали по густой траве чьи-то ноги — видно, начальник охраны со своими подручными проверял выполнение приказа. Потом прозвучала команда: «По машинам!» Завелись моторы, «караван смерти» тронулся в обратный путь. Цодик вслушивался в удаляющееся гудение машин.
Сколько времени он пролежал в забытьи — неизвестно. Очнулся, когда сквозь щели в груде мертвых человеческих тел пробивался дневной свет. Перед его глазами предстала ужасная картина. В ложбине, — сотни скрюченных, опрокинутых навзничь, распластанных тел. В перекошенных от боли лицах, посиневших губах, изуродованных агонией, в рыжих пятнах крови на траве застыла смерть.
Оглушенный увиденным, Цодик кинулся бежать со всех ног к лесу и потом еще долго, не разбирая дороги, пробирался напролом через кусты можжевельника, молодой ельник. Спотыкался, падал, подхватывался снова и снова бежал.
На полпути до шоссе справа виднелась деревня — хат сто, не больше. Цодик спросил у встреченной им старухи, как называется деревня. Старуха ответила, что это Тростенец.
Годы спустя Цодик вернулся в родную Беларусь под фамилией Добровольский и обосновался в Витебске. Тогда он узнал о трагедии Тростенца — проклятом месте, превращенном фашистами в концлагерь-душегубку. Но мало кто знет, что трагедия Тростенца началась раньше. Единственным свидетелем ее остался Цодик.
Можно привести еще ряд свидетельств, которые подтверждаю предвоенную правду о Тростенце. Были и случаи освобождения некоторых узников. Из рассказа бывшего учителя Ю. А. Соболевского следует, что он был арестован в Минске органами НКВД в первый день войны. 24 июня 1941 г. арестованных вывели из камер и на тюремном дворе построили в колонну, которая двинулась на Восток по Могилевскому шоссе. 25 июня на большой поляне в лесу колонну остановили и объявили, что сейчас состоится суд. Охранники разделились на несколько групп, стали вызывать арестованных и требовать от них ответов на вопросы. Сержант НКВД, узнав, что Соболевский — учитель, отпустил его. Было отпущено еще несколько человек из числа интеллигентов. Остальные разделили печальную участь заключенных, таких как Цодик.
