Борис Миронов - Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации
Выкупные платежи не могут считаться налогом, так как шли на покрытие кредита, полученного крестьянами от государства, за купленную землю. Это все равно, что в настоящее время принимать за налог платеж за купленную в кредит квартиру. Между тем на долю выкупных платежей в налоговых поступлениях в бюджет в 1885–1905 гг. приходилось от 8 до 16%{41}.
Косвенные налоги, в отличие от прямых, носят факультативный характер. Конечно, керосин, ситец, чай, сахар — это предметы первой необходимости и без них не обойтись. А как быть с акцизами на водку и табак, дававшими 62,1% всех косвенных налогов? Все три натяжки приводят к преувеличению тяжести налогообложения — в этом и состояла цель большинства дореволюционных и советских исследователей: те и другие стремились посредством тезиса об обнищании крестьянства опорочить власть, доказать ее несостоятельность и неспособность управлять страной.
2. Ухудшалось ли положение крестьянства?
Следующий контраргумент Б.А. — «крестьянские восстания в Полтавской и Харьковской губерниях» в 1902 г.{42}, бесспорно свидетельствующие, по его мнению, о тяжелом экономическом положении крестьян. Обращение к крестьянскому движению — излюбленный метод советских историков для доказательства тезиса об обнищании трудящихся при феодализме или капитализме. Между тем хорошо известно: социальные протесты случаются не только по причине снижения жизненного уровня. В частности, крестьянские бунты марта 1902 г. (вряд ли их можно считать восстаниями), по мнению экспертов Департамента полиции и следствия, произошли в первую очередь под влиянием хорошо проведенной политической агитации, затем недородов и вздорожания аренды{43}. Если оппонент усматривает главную причину крестьянских волнений в падении жизненного уровня, тогда ему нужно на цифрах, по-бухгалтерски, это доказать. Но это не сделано. С равной бездоказательностью можно говорить: бунты 1902 г. вызвала магнитная буря, ранняя весна, поздняя Пасха, повышение курса акций на лондонской бирже и т.п.
Б.А. пытается иронизировать, когда пишет: участники беспорядков не осознавали, что их положение улучшается, иначе, мол, они вели бы себя спокойно. Действительно, крестьяне не знали объективного положения дел, как и большинство российской интеллигенции того времени, полагавшего, что после 1861 г. не только крестьянство, но и вся Россия находилась в состоянии кризиса. Парадигма кризиса родилась в 1861 г., когда Н.Г. Чернышевский и другие революционные демократы начали атаку на Великие реформы, не уяснив до конца их значение и последствия. А.И. Герцен, Н.П. Огарев и Н.Г. Чернышевский голословно утверждали: в ходе крестьянской реформы правительство и помещики ограбили крестьян. Эта точка зрения была выражена уже через несколько дней после оглашения Манифеста 18 февраля 1861 г. в написанных ими и их соратниками прокламациях «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», «Русским солдатам от их доброжелателей поклон», «К молодому поколению» и «Что нужно народу?».
Впоследствии серьезный вклад в развитие мифологемы внесли народники, а также либералы, социал-демократы и правые (по разным, правда, мотивам). Даже полиции было иногда выгодно сгущать краски о положении народа, чтобы получить дополнительные фонды и штаты. Социальные ученые в подавляющем большинстве случаев искренне поддерживали своими трудами революционных демократов и народников. В 1878 г. Ю.Э. Янсон создал концепцию о несоответствии земельных наделов крестьянским платежам, являвшуюся, по сути, более мягкой интерпретацией реформы как грабежа. Но выводы Янсона содержали натяжки, так как он строил свои расчеты на сведениях, не «всегда отличавшихся достаточной точностью и достоверностью»{44}, в частности, он использовал заниженные официальные данные об урожайности. Л.В. Ходский доказал ошибочность его расчетов, и А.А. Кауман его поддержал. По их мнению, лишь 28% крестьян получили недостаточные наделы{45}. В 1974 г. в своей книге А.С. Нифонтов, внешне ни с кем не полемизируя, убедительно доказал: в пореформенное время кризис сельского хозяйства — в смысле перманентного упадка — не наблюдался; напротив, оно успешно развивалось{46}.
Однако в советской историографии утвердилась точка зрения революционных демократов и Ю.Э. Янсона, поскольку она соответствовала установке, спущенной историкам сверху, доказать закономерность и неизбежность Октябрьской революции 1917 г. Другие мнения игнорировались. Концепцию системного кризиса российского пореформенного общества поддержали и зарубежные исследователи, долгое время находившиеся под влиянием историков, эмигрировавших из России. Но в 1980-х гг. началась ее ревизия, и в 1990-е гг. большинство западных русистов от нее отказалось, как не соответствующей действительности{47}. В моей статье я указал работы, внесшие наибольший вклад в разрушение мифологемы (некоторые из них переведены на русский и изданы в России{48}, т.е. стали доступны российскому читателю), но критик прошел мимо них. Приходится напомнить основные выводы этих работ.
В недавно переведенной на русский язык книге П. Грегори (главная работа, вошедшая туда, на английском опубликована еще в 1982 г.) убедительно опровергается существование аграрного кризиса в России в 1880–1890-е гг. Приводимые в книге аргументы должны, на мой взгляд, убедить всякого непредубежденного человека. Национальный доход на душу населения с 1889–1892 по 1901–1904 гг. увеличивался на 3,4% ежегодно, что для аграрной страны возможно только в том случае, если аграрный сектор успешно развивался. Сельскохозяйственное производство с 1881 по 1905 г. росло на 2,55% ежегодно — в 2,5 раза быстрее населения, свидетельствуя о росте производства продовольствия на душу населения. Экспорт хлеба рос еще быстрее, однако он отнюдь не являлся «голодным», так как с 1885–1889 по 1897–1901 гг. количество зерна, оставляемого крестьянами для собственного потребления, в стоимостном выражении возросло в 1,51 раза, в то время как сельское население — в 1,17 раза. Поскольку хлебные цены в эти годы понизились{49}, то в натуральном выражении потребительский фонд зерна увеличился в 1,3 раза на душу населения. Производство потребительских товаров надушу населения за 1887–1904 гг. выросло на 25%, а реальная поденная заработная плата сельскохозяйственного рабочего с 1885–1887 по 1903–1905 гг. — на 14%{50}, промышленного рабочего (если судить по Петербургу) с 1885–1887 по 1903–1905 гг. — на 32%{51}.
К сказанному добавим: средние ежегодные недоплаты окладных сборов (не сумма недоимок!) с бывших помещичьих крестьян, которые освобождались от крепостного права на самых тяжелых сравнительно с другими категориями крестьянства условиях, с 1885–1889 по 1900–1904 гг. уменьшились с 2,5 млн. до 1,3 млн{52} — в 1,9 раза. При этом население за этот период возросло на 25%{53}.
Среднее количество новых вкладчиков в государственных сберегательных кассах по 50 губерниям Европейской России из числа работников и земледельцев в 1889–1893 гг. равнялось 75,5 тыс., а в 1898–1900 гг. — 90,8 тыс., следовательно, возросло на 20%; а суммарная величина вкладов на эти новые сберкнижки составляла соответственно — 8,433 млн. руб. и 20,330 млн. руб., значит, увеличилась на 141%{54}.
В настоящее время ООН для оценки уровня жизни населения использует индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), учитывающий среднюю продолжительность жизни, процент грамотности и валовой внутренний продукт на душу населения. Все три показателя в изучаемое время росли, и индекс человеческого развития с 1885–1889 по 1900–1904 гг. увеличился с 0,199 до 0,499[9] (см. табл. 4).
Таблица 4 Средняя продолжительность жизни, грамотность и национальный доход на душу населения в России в 1885–1889 и 1900–1904 гг.{55} Годы Продолжительность жизни Грамотность в возрасте 9 лет и старше Чистый национальный доход на душу населения[10] Индекс развития человеческого потенциала лет индекс % индекс млн. руб. индекс 1885–1889 28,5 0,058 33 0,330 75 0,208 0,199 1900–1904 31,6 0,110 42 0,420 106,7 0,818 0,4493. Новые и старые аргументы
