Петр Краснов - Исторические очерки Дона
Грозная сила из 76 эскадронов и сотен и 22 орудий, около восьми тысяч всадников, тронулась 27-го декабря четырьмя колоннами — генерала Самсонова, войскового старшины Свешникова, генерал-майора Абрамова и генерал-лейтенанта Телешова — вдоль реки Ляо-хэ.
За три дня прошли 110 верст, и 30 декабря конница подошла к железнодорожной станции Инкоо.
Для овладения станцией была назначена колонна полковника Харанова. В нее вошли кавказские всадники, драгуны и две сотни Донцов при батарее. Штурм станции предполагался ночью со стороны реки Ляо-хэ. Русская артиллерия зажгла склады продовольствия на станции. При свете пылающей соломы эскадроны и сотни на льду разворачивались для пешего боя. Кавказские всадники и казаки, не подготовленные и не обученные ночному бою, попав под жестокий огонь японской артиллерии и стрелков на льду, где не было укрытия, где нельзя было окопаться, скользили, падали, сбивались в кучи. Наконец, с 900 шагов, с криком ура, предводимые Харановым, цепи бросились на берег. Здесь наткнулись они на волчьи ямы и проволочные заграждения, которыми были окружены станционные постройки. Не имея ножниц для резки проволоки, люди растерялись и залегли подле проволок, открыв беспорядочный огонь по станции. Начались большие потери. Раненые отползали назад, тяжело раненых и убитых выносили. Цепи редели. В это время сзади, у деревни Лиусигоу, трубач подал сигнал «сбор». Огорченные и озлобленные неудачей казаки брели назад, провожаемые дикими криками «банзай» японцев. Противник, потрясенный ночною атакой, не преследовал. В этом деле было убито 4 офицера и 57 казаков и драгун; ранено — 20 офицеров и 171 казак и драгун, и без вести пропали 26 казаков.
Японская пехота спешила отрезать генералу Мищенко путь отхода. Отряд лишь с большими затруднениями отошел к своим, и к новому, 1905-му, году ушел за линию сторожевого охранения.
В зимнем сражении у Сандепу, в январе, Донцы находились в отряде генерала Мищенко на фланге 2-й армии генерала Гриппенберга. Их работа заключалась в охранении и разведке. В случайных боях у деревень Локонто, Ланцгоу и Уцзяганза отличились 26-го Донского казачьего полка есаул Чекалов и сотник Миронов.
15-го января спешенные Донцы дрались у деревни Сюерпу.
В ночь на 16-ое января пришло приказание генерала Куропаткина об общем отступлении. Русские армии отходили на новые позиции к Харбину.
К весне заговорили в армии о мире. Вдруг стали поговаривать о невозможности воевать, о внутренних в России беспорядках, в армии появились смутьяны. Начался самовольный уход солдат с позиций. Кое-где в тылу произошли солдатские бунты.
Осень и часть зимы 1905-го года Донцы 4-й казачьей дивизии провели в Харбине, охраняя покой и порядок. В это жуткое, смутное время донские сотни 4-й дивизии явились одною из немногих стойких надежных частей, которых не совратило гнилое и лживое учение революционеров.
Глава LXIV
Все темные силы, все ненавидящее Россию и Русских еврейство пришло в движение. Тысячи молодых людей, руководимых жидами, снабжаемых средствами из-за границы, устремились навстречу возвращающейся в Россию армии; поехали по деревням, поехали по городам в полки дальних гарнизонов с целью разложить армию и поднять крестьянские бунты. Вся сила лжи была пущена, чтобы валить Россию.
Учебные заведения — университеты, гимназии, школы — прекратили занятия — забастовали. Повсюду шли «митинги», как тогда называли — «массовки». Над толпами реяли красные флаги мятежа с надписями: «Долой самодержавие», «Долой царя», «Да здравствует свобода». Остановились железные дороги — забастовали. Прекратили работу почта и телеграф. В городах не работали водопровод и электрические станции. Вся Россия была во власти толпы и темных слухов.
В Лифляндской губернии латыши провозгласили самостоятельную, независимую от России, «Латышскую республику».
В Одессе объявилась «Южно-Русская еврейская республика».
В Сибири бунтовали ссыльные. Войска были ненадежны. Произошли беспорядки во флоте и в пехотных полках.
Под давлением этих тяжелых событий Государь Николай II 17-го октября 1905-го года издал манифест, которым расширялись права общества и объявлялись «свободы»… Для помощи правительству в делах управления была созвана Государственная Дума.
События эти мало затронули донских казаков. Холодно и равнодушно отнеслись жители станиц и хуторов к выборам в Думу своих депутатов.
Кто же попал в эту первую Думу, которую громко называли «Российским парламентом», от Донского войска?
От городов Ростова-на-Дону и Нахичевани — врач А. П. Хартахай — не казак; от Донской области — товарищ прокурора Таганрогского Окружного суда М. П. Араканцев; преподаватель гимназии В. А. Харламов; священник о. Клавдий Афанасьев; почетный мировой судья, крупный землевладелец И. Н. Ефремов; преподаватель гимназии и писатель Ф. Д. Крюков; представитель от крестьян С. В. Кулаков — не казак; член окружного по крестьянским делам присутствия есаул А. М. Скасырский, землевладелец; рядовое казачество было представлено четырьмя урядниками: М. И. Куликовым, М. С. Савостьяновым. И. М. Васильевым и Е. Я. Куркиным, людьми, затертыми другими членами и ставшими без голоса.
Знали эти представители Донского казачьего войска своих доверителей — казаков? Служили они в полках, испытали всю тяготу казачьей службы и всю ее славу и доблесть? Думали они о том, что иному донскому казаку его невесомое — слава его казачьего имени, уважение к нему, как воину, дороже видимого и земного, того, о чем только и хлопотали эти представители войска, сразу ставшие в ряды «левых» депутатов Думы и в оппозицию, то есть противодействие правительству, которому призваны они были помогать и кому в эти годы лишениями, кровью и жертвами помогали строевые казаки?
В эти дни Государь призвал на защиту России все полки второй очереди Донского войска, 30 отдельных сотен и три полка третьей очереди. Почти все войско Донское поднялось на защиту России и ее Государя.
Им, этим сынам Тихого Дона, знамена их и царские грамоты, судьбы донские были дороги. Господам донским депутатам они были безразличны.
Россия была объята жестокой смутой. Пускай для Донцов Россия была жестокой и несправедливой, пускай она часто обижала их — она была их матерью. И рядовой казак понял, что нужно бросить все свое, личное, и идти спасать Россию.
Не будет России, отдастся она во власть жида — революционера — погибнет и войско. Казаки бросили родные курени, продавали последнее имущество, последнюю пару волов и шли исполнить волю Государя — спасать Россию. А в эти дни жертвенного подвига казаков, 2-го июня 1906-го года, казачьи депутаты В. А. Харламов, Араканцев, Крюков, Афанасьев, Хартахай и с ними другие — уже и не казаки — подают в Думе запрос о призыве к военной службе внутри Империи казачьих полков 2-й и 3-й очередей! Они пишут, что, помимо полного разорения казачества, «полицейская служба в сознании казачьего населения не совместима со званием казака — воина, защитника Родины»… Знали эти люди, что такое звание казака — воина? Носили они когда-нибудь это священное имя?
Полицейская служба!.. Толпы рабочей и учащейся молодежи, руководимые жидами, стреляли в эти дни по солдатам. Ломали фонари, валили вагоны, строили укрепления в городах, и из-за них расстреливали мирных жителей, женщин и детей. В Кронштадте, Либаве, Севастополе, Владивостоке и других приморских городах бунтовали матросы и уводили военные суда заграницу. Борьба с ними была не полицейская служба, но именно — защита Родины!
Крестьяне нападали на помещиков и убивали их; жгли поместья и хлеб на корню, готовя себе самим голод и нищету. Под ударами революционеров, бросавших бомбы в полицию и губернаторов, гибли женщины, дети, старики и старухи. Государственное добро расхищалось.
Повторялась кровавая и беспощадная «Пугачевщина». Шел «бессмысленный и беспощадный бунт», как тогда назвал Пугачевский бунт А. С. Пушкин, но бунт, охвативший всю Россию, заполыхавший пожарным пламенем везде…
Это была не полицейская служба, но защита России от гибели.
Значение казаков в деле защиты России первыми оценили сами революционеры. В октябре 1905-го года на беседе представителей Петербургской печати с графом Витте, бывшим тогда первым министром, Н. О. Анненский заявил: «Нас бьют казаки, удалите эту дикую орду»…
Представители казачества, жившие в Петербурге, по этому поводу поместили в газете «Новое Время» письмо, где, возмущенные словами Анненского, защищали «обширное и древнее сословие истинных Русских православных людей — казаков, охраняющих родину от анархии»…
