Владимир Кузнечевский - Сталин: как это было? Феномен XX века
30 июля 1941 года в Лондоне посол Советского Союза И.М. Майский в присутствии премьер-министра Великобритании У. Черчилля и министра иностранных дел А. Идена подписал с премьер-министром польского правительства в изгнании Владиславом Сикорским советско-польское соглашение, в первом пункте которого говорилось: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года относительно территориальных перемен в Польше утратившими силу»{289}.
Соглашение было подписано на фоне военной катастрофы первой недели войны, в условиях большого отчаяния, когда Сталин искал хоть каких-нибудь союзников в войне с Германией (а нечего и говорить, что Майский не мог бы подписать такое соглашение без указаний Москвы). Мина же, заложенная в тексте этого соглашения, заключалась в том, что Москва тем самым признавала раздел Польши в 1939 году между гитлеровской Германией и Советским Союзом нелегитимным. Иными словами, земли Западной Украины и Западной Белоруссии, которые с 1920 года находились под юрисдикцией Польши и возвращенные СССР в соответствии с советско-германскими соглашениями августа 1939 года, Москва de jure снова отдавала Польше.
Но Сталин не был бы Сталиным, если бы он сравнительно быстро не понял, что им в момент малодушия совершена ошибка стратегического характера. И уже 16 декабря 1941 года, когда Красная Армия под Москвой нанесла первое за всю Вторую мировую войну поражение германскому вермахту, генсек в беседе с прибывшим в Москву А. Иденом заявил: «Советский Союз считает необходимым восстановление своих границ, как они были в 1941 году, накануне нападения Германии на СССР.. Что касается границы СССР с Польшей, то она, как уже выше было сказано, в общем и целом могла бы идти по линии Керзона…», иными словами, с землями Западных частей Украины и Белоруссии{290}.
Ошибка, совершенная 30 июля 1941 года, дорого обошлась советскому руководству. Позже главе СССР, и советской дипломатии в целом, пришлось употребить огромные усилия, чтобы убедить своих коллег по «Большой тройке» (Черчилля и Рузвельта) согласиться оставить эти земли в составе СССР. После войны Сталин не стал скрывать свой дипломатический промах от российской общественности, и еще при его жизни, в 1946 году, лондонское советско-польское соглашение было опубликовано в печати.
Таким образом, и дипломаты имели в этой войне свои поражения и свои победы.
Словом, увековечивать в исторической народной памяти надо всех, кто вынес на своих плечах эту войну, не позволил немцам, и в массе поддержавшим их европейским нациям с двунадесятью языками, поработить себя. Всем, кто отстоял право на жизнь в условиях своей национальной самобытности.
Но столь сложную задачу решить очень трудно.
Хотя в нашей истории такие попытки были. В Великом Новгороде стоит памятник, посвященной 1000-летию России. В Москве был сооружен храм Христа Спасителя, посвященный победе в Отечественной войне 1812 года, который был создан на народные пожертвования и строился с 1837 по 1883 год, а в 1931-м был взорван по решению сталинского правительства, но в 1990-е годы, благодаря духовному подвигу мэра Москвы Юрия Лужкова, воссоздан заново.
Понятно, что памятник Великой Отечественной войне, со столь сложным содержанием, скорее всего может быть выражен только каким-то символом.
Между тем нам, славянам, в отличие от западноевропейских народов, ближе мыслить образами, нежели символами. Русский человек, к примеру (знаю это и по себе), равнодушно проходит мимо рогатого натовского символа, воздвигнутого на лужайке перед штаб-квартирой Северо-Атлантического альянса в столице Бельгии. А вот перед поражающей воображение и чувства статуей Венеры Милосской безвестного древнегреческого гения (сотый год до Рождества Христова) или перед изображением сподвижницы неистового протопопа Аввакума боярыни Морозовой кисти В.И. Сурикова, полотнами П.А. Федотова «Сватовство майора» и «Неравный брак» русский человек может в благоговении замереть надолго.
Нам, конечно, как отмечал незабвенный Александр Блок, внятен «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений», но при всем при том произведения «сумрачного германского гения» по большому счету для массы русского народа остаются чужими. Поэтому и памятник Победе в Великой Войне (так назвал эту войну Вадим Кожинов) нам нужен в виде чувственно воспринимаемого, осязаемого образа. То есть он, этот памятник, должен быть выражен в фигуре человека. Или скульптурной группы, или же композиции типа памятника 1000-летия России, что стоит в Великом Новгороде. Нужен образ, в котором бы, как в фокусе, сходились сложнейшие переплетения всех нитей Великой Войны.
Сколько бы ни прошло времени со дня окончания Великой Войны, стремление народа России иметь памятник Победе, достигнутой столь высокой ценой, по-видимому, неизбывно. Наверное, оно заложено в душе русского человека и носит название исторической памяти, а эта последняя является тем стержнем, на котором зиждется непрерывное развитие нации. Подтверждением этого стремления служит хотя бы и то, что после войны 1812 года прошло более 70 лет, но Россия все-таки воздвигла храм Христа Спасителя. Мы, поколение конца XX — начала XXI века, ничем в этом плане от своих предков не отличаемся.
Современные социологические опросы свидетельствуют, что более 85% населения России убеждены, что работу по увековечению памяти о Великой Отечественной войне следует обязательно продолжить. Тех, кто придерживается другого мнения (а такие, конечно, есть и будут всегда), насчитывается всего лишь 6,6%.
Уверен, что памятник в ознаменование победы в Великой Отечественной войне у нас будет.
Но как добиться того, чтобы в памятнике, посвященном Победе, нашли свое выражение все перечисленные выше факторы? Кто, если речь идет о человеке или скульптурной группе, должен стоять на постаменте в этом случае?
Уж во всяком случае не маршал Жуков, который таким символом служить не может. Не по Сеньке шапка. Были и другие в этой войне полководцы, по таланту Жукову не уступающие, но задвинутые им или, с его подачи, Сталиным на вторые роли.
Георгий Константинович Жуков был храбрым солдатом. Выдающимся военачальником. Но не более того. А Великую Отечественную выиграл народ, ведомый политическим руководителем, который удивительным образом сумел соединить в себе все то, о чем сказано выше, и провел огромную созидательную работу по объединению всех этих факторов в одно органическое целое и направил всю эту мощь на выполнение одной цели — достижение победы над врагом.
Думаю, что если бы не было этого руководителя, война бы растянулась не на четыре года, а больше. Хотя убежден, что и без Сталина войну у Германии и всей работающей на Гитлера Европы мы в конечном счете все равно бы выиграли, даже если бы пришлось начинать ее вновь от Урала. С уверенностью могу сказать за себя и за своих предков: мы, сибиряки, никогда бы с иноземным диктатом не согласились.
Но История распорядилась так, что этот руководитель у России был. Со всеми его ошибками, за которые народ заплатил «сугорами крови», с массовыми преступлениями, совершенными им лично и при его участии, и ничем не оправданными жестокостями, но и с гениальными способностями к управлению уникальной страной и уникальным народом, в уникальной исторической ситуации.
Чтобы оценить его роль, достаточно оглянуться на участие нашей страны в Первой мировой войне. Если бы тогда во главе России стоял умный и авторитетный в народе вождь, Россия бы войну не проиграла, и никакому Ленину со всей его большевистской политической партией не удалось бы ввергнуть Россию в 75 лет отклонения с нормального пути цивилизационного развития.
Поэтому гадать не приходится. Если сооружать памятник войне в образе человека, то, кроме Сталина, других персонажей не видно.
Что ни говори, а это именно он, и никто другой, глубокой осенью 1941 года сказал, как выдохнул: «Русские были в Берлине два раза, будут и в третий». Как много раз говорил мой преподаватель на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, участник войны Александр Зиновьев, это именно Сталин сумел в кратчайшие исторические сроки найти, выдвинуть и взрастить полководцев, которые уже через полтора года сумели повести войну более умело, чем закосневшие в своей чопорности немецкие генералы. «У нас, — возмущался Зиновьев, — до сих пор происходят удивительные вещи. Отмечая День Победы, даже не упоминают имени Верховного Главнокомандующего. Но это ведь все равно, что Наполеоновские войны без Наполеона! Я в университете задаю студентам вопрос о том, кто был Верховным Главнокомандующим? Называют Жукова, Конева, но не Сталина. Но это же возмутительно! Я 21 год прожил в Германии. Могу засвидетельствовать, что там никому не приходит в голову написать историю гитлеровской Германии без Гитлера. А у нас получается, будто война прошла без Сталина….Точно так же, как без Наполеона немыслимы ни Мюрат, ни Даву, ни Ней, ни Мортье, так и без Сталина немыслимы советские полководцы, проявившие себя в годы Великой Отечественной войны. Без сталинского руководства не было бы ни Жукова, ни Рокоссовского, ни других»{291}.
