Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
Слабость власти была и следствием и причиной усиления роли удельных князей, проводивших порой уже самостоятельную политику, включая и внешнюю, т.е. войны с соседними племенами. Это логично вело к возникновению в стране ряда соперничавших политических центров, к выходу на передний план политических интриг и практики сведения счетов между враждующими удельными правителями с помощью чжоуского вана. Такова или примерно такова была политическая ситуация, когда к власти пришел сын И2-вана Ли-ван, один из наиболее заметных западночжоуских правителей.
Чжоуский Китай при Ли-ване (857-828)
В «Цзо-чжуань» Ли-ван характеризуется как правитель жесткий и склонный к тирании. Его за это невзлюбили, результатом чего и было открытое выступление, завершившееся высылкой правителя из столицы [255, т. 5, с. 717]. Более развернуто все события, связанные с правлением Ли-вана, его акциями и вызванными ими конфликтами, изложены в беллетризованной форме в «Го юе», откуда их заимствовал Сыма Цянь. Так складывалась историографическая традиция, согласно которой Ливан представляется вздорным правителем, пытавшимся было управлять своевластно и понесшим за то заслуженное наказание. Но стоит обратить внимание на то, как изложены в источниках факты, а затем попытаться проанализировать их в свете реально известных из истории и уже достаточно подробно охарактеризованных выше процессов, протекавших во второй половине Западного Чжоу.
Ли-вану посвящены два отрывка из гл. 1 «Го юя», посвященной событиям в доме вана. Первый начинается с того, что Ли-ван был жесток и не любим подданными, которые порицали его. Близкий советник Ли-вана Шао-гун (это, видимо, и имя и полутитул-полудолжность, которой, судя по имеющимся данным, наследственно владели потомки первого чжоуского Шао-гуна, управлявшего делами в Цзунчжоу еще при Чэн-ване) выступил с увещеваниями и порицаниями в адрес правителя. Ливан рассердился и обратился за помощью к колдунам-шаманам с просьбой следить за теми, кто выступает против него. Провинившихся Ли-ван казнил, следствием чего было прекращение открытой хулы. Обрадованному Ли-вану Шао-гун резонно заметил, что затыкать рот народу — то же самое, что пытаться преградить путь реке. Рано или поздно, но запруда будет прорвана. И вообще, рот людям дается вовсе не для того, чтобы его затыкать: то, что людей беспокоит, они и высказывают, а правитель должен внимать голосу народа. Текст завершается упоминанием, что ван не прислушался к совету, в результате чего через три года был изгнан народом из столицы.
Во втором отрывке рассказывается, что Ли-ван приблизил к себе И-гуна, варвара-жуна, который прославился тем, что умело прибирал к рукам богатства людей. Выступив с очередным увещеванием, жуйский Лян Фу из чжоуского рода Цзи заметил, что богатства принадлежат всем и не должны принадлежать одному. Нужно все распределять по справедливости, как то делали мудрые прежние правители; если же ван станет присваивать богатства, кто будет подчиняться ему? (см. [28, с. 26—27; 86, т. 1, с. 197-199]).
Оба эпизода, воспроизведенные — правда, в обратной последовательности — ив биографическом очерке о Ли-ване у Сыма Цяня, весьма информативны и заслуживают серьезного осмысления. Более существен второй, и не случайно Сыма Цянь поставил его на первое место. Сущность его в том, что следствием деградации предшественников Ли-вана была потеря власти, которая в структурах типа чжоуской всегда была основой всего. Именно власть порождала все остальные права, начиная с собственности (феномен власти-собственности), т.е. с права распоряжаться всем.
И если на первых порах в чжоуском Китае высшими и по сути единственными субъектами власти-собственности были правители-ваны, свободно распоряжавшиеся всем достоянием чжоусцев и передававшие его частями тому, кому считали нужным (откуда и традиционные представления об их щедрости, мудрости, справедливости и т.п.), то позже ситуация, как упоминалось, существенно изменилась. Власть и могущество постепенно, но неуклонно перетекали из рук вана, центральной администрации в руки правителей уделов, превращавшихся в политически независимые княжества и царства. Но теряя власть, ваны теряли и тесно связанную с нею собственность, причем не только право редистрибуции, но и элементарное право владеть достаточными для осуществления функций верховного правителя (включая представительские функции) средствами. Такова была вполне ощутимая тенденция, четко зафиксированная специалистами (см. [194, с. 423; 232, с. 143]).
Но в истории активно проявляют себя не только объективные тенденции. Немалую роль в ней играют и личности, особенно выдающиеся. Личность способна уловить тенденцию, следовать ей либо противостоять, направить ход ее в несколько иное русло, задержать соответствующий процесс и т.д. и т.п. Разумеется, и при этом тенденция, если она весома и объективна, рано или поздно, так или иначе, но реализуется. Однако для исторической конкретики многое значит личность, особенно когда в руках у нее сильные властные рычаги. Именно такого рода правителем и был, судя по всему, Ли-ван.
Нам неизвестно и, скорей всего, никогда не будет известно, как обстояло дело в чжоуском Китае в годы его правления на самом деле. Специалисты вынуждены опираться на данные беллетризованных конфуцианизированных текстов, какими являются повествования «Го юя». Но при всей своей нарочитой дидактичности эти тексты все же достаточно информативны — разумеется, если читать их под определенным углом зрения. В частности, оставив в стороне назидательную сторону поучений и анахроничную форму сбывшихся мудрых предостережений, делавшихся Ли-вану его советниками, можно уловить суть проблемы. Смысл всех предостережений и стоявшие за ними мотивы очевидны: Ли-ван хотел вернуть себе всю полноту власти, которой обладали его далекие раннечжоуские предшественники. Он приблизил к себе с этой целью явного аутсайдера из варварского племени жунов и дал ему в руки немалые полномочия, целью которых было «присвоить богатство». В тексте поясняется: под термином «богатство» имеется в виду «то, что порождается всем сущим; то, что создается Небом и Землей». Формула необычайно емкая, и использование ее должно означать, что ван хотел с помощью своего полномочного министра, жунского И-гуна, вернуть себе положение высшего субъекта власти-собственности и право централизованной редистрибуции, превратив могущественных правителей независимых уделов вновь в зависимых от центра и ограниченных в правах.
Следует ли считать такого рода стремление незаконным или несправедливым в принципе, имея в виду нормы общества, о котором идет речь? Отнюдь. Однако удельные князья, естественно, имели иное мнение (объективно базировавшееся на давно проявившей себя упомянутой выше тенденции). Удельным князьям стремление нового правителя к централизации власти и к самовластному распоряжению всем и вся понравиться не могло. И они устами советника Лян Фу предупредили Ли-вана, что подчиняться его власти не намерены и не хотят отдавать ему богатства, которые «принадлежат всем» и должны распределяться «по справедливости».
Сразу же существенно заметить, что речь не идет ни о социализме, ни даже о конфуцианских постулатах в духе Мэн-цзы (если народу хватит — как не хватит государю?). Подтекст здесь совершенно другой и весьма понятный. Делиться не хотят и напоминают о «справедливости» князья, владетельная знать, ибо правом редистрибуции, т.е. перераспределения богатств, в чжоуском Китае того времени пользовались только и исключительно правители — ван и князья-чжухоу.
Обратимся теперь к другому эпизоду, к серьезной и оказавшейся в конечном счете роковой для Ли-вана проблеме «критики снизу». Текст здесь более расплывчат. Из упоминания о колдунах-шаманах может сложиться впечатление, что Ли-ваном была пущена в дело целая армия соглядатаев, верно ему служившая и сумевшая жестокими репрессиями заставить замолчать широкие народные массы.
Между тем не исключено, что речь идет лишь об одном колдуне-шамане (сказывается упоминавшаяся уже особенность китайской грамматики, не передающей четко число, что особенно досадно в тех случаях, когда контекст не позволяет сделать нужное уточнение), и именно с таким пониманием текста мы встречаемся в переводах на русский язык и «Го юя», и «Шицзи». Но тогда картина существенно меняется. Скольких мог выследить один человек — столько репрессий и должно было последовать. Понятно, что речь в таком случае должна идти не о народных низах, а о немногих, т.е. о тех, кто высказывался громче и определенней других, кто был более других заинтересован в исходе дела, кто стоял ближе к правителю, к дому вана, и потому мог быть услышан раньше и лучше остальных.
