Леонид Васильев - Древний Китай. Том 1. Предыстория, Шан-Инь, Западное Чжоу (до VIII в. до н. э.)
Дело в том, что, как явствует из капитального исследования Г.Крила, концепция пяти наказаний не зафиксирована ни в одном из западночжоуских текстов. В то же время в ряде надписей на бронзе той эпохи приводятся описания судебных казусов. Об определенных писаных нормах права говорится и в раннечжоуской главе «Шуцзина» «Кан гао». Словом, западночжоу-ский Китай был знаком с восходящей к традиции судебной практикой, реализовывавшейся обычно правителями и их чиновниками, но не специальными профессионалами-судьями, о которых не упоминается нигде. Применялись и различного характера наказания (подробней см. [194, с. 161—193]). Но не было такой четкой и явно восходящей к искусственным пятеричным конструкциям схемы, которая зафиксирована в «Люй син» и воспроизведена затем в урезанном виде в «Шицзи». Похоже, что Сыма Цянь, восприняв из «Чжушу цзинянь» сведения о создании при Му-ване некоего кодекса наказаний — что само по себе не более достоверно, чем многие иные сообщения той же отнюдь не отличающейся полной достоверностью хроники, — просто расшифровал эту фразу по-своему, заимствовав материалы главы «Шуцзина», написанной не ранее IV—III вв. до н.э.
Учтя это, вновь обратимся к загадочной фигуре Му-вана. Почему он оказался столь необычным правителем? Или, вернее, почему именно ему приписано столь многое, что есть основания считать необычным, а то и вовсе невероятным? Ведь он явно не был философом, как не могли быть хорошо подготовленными философами и его советники, якобы рассуждавшие на тему о пятеричных схематических конструкциях, будь то геополитические построения, позже зафиксированные в главе «Юй гун», или правовые из главы «Люй син». Упоминания о геополитической схеме и кодексе наказаний — очевидные для специалиста интерполяции. Чем-то в этом роде следует считать и легенду о поездке вана к богине Сиван-му.
Приняв во внимание все сказанное, только что заданные вопросы можно чуть видоизменить: почему именно Му-вану приписаны события и деяния, явно недостоверные или не соответствующие его эпохе, если не выдуманные вообще? Ответа на подобный вопрос у меня нет. Можно лишь констатировать, что Му-ван как личность и как деятель резко выпадает из общего ряда его предшественников и последователей — разумеется, если верить тому, что о нем написано в значительно более поздних, а порой и во многих сомнительных источниках.
Если же отбросить все то, что приписано этому правителю и может быть сочтено сомнительным либо недостоверным вообще или в применении ко временам Му-вана, то прочие его деяния окажутся обычными. Воевал на севере и на юге, как и его предшественники. Постоянно имел дело с правителями уделов, сопровождавших его в этих войнах. Охотился. Любил лошадей и имел великолепный выезд. Строил новые дворцы и башни. Много ездил по стране. Получал подарки, подношения, дань от своих подданных. Словом, правитель как правитель (см. [255, т. 1, Prolegomena, с. 149—151]). Но одно несомненно: он был последним из раннечжоуских правителей, имевших авторитет, влияние, силу. После него те признаки ослабления, которые Сыма Цянь сформулировал применительно к царствованию его отца Чжао-вана, стали уже явственно ощущаться. Наступило время слабых, безликих западночжоуских ванов.
Гун-ван, И1-ван, Сяо-ван, И2-ван (927-858)[23]
За три четверти века, приходящиеся на долю этих четырех правителей, в стране произошло мало заметных изменений. Опираясь на наследие своих предшественников, чжоуские ваны продолжали в меру сил усиливать свое давление на соседей, особенно в южном направлении.
На юге хуай-и были еще более крепко, нежели прежде, привязаны к Чжоу. Из некоторых надписей на бронзе того времени явствует, что в ряд хуайских владений были направлены специальные представители вана, осуществлявшие надзор за ними. Чжоусцы также регулярно посылали туда сборщиков дани. Вассальное владение чжоусцев Цай, расположенное на крайнем юге современной пров. Хэнань, было своего рода аванпостом, базой для контроля над хуай-и (см. [232, с. 142]). Значительную активность проявляли чжоусцы и в районах, расположенных к западу от мест обитания хуай-и. В долину р. Хань с севера через горные гряды были проложены дороги, позволявшие им проникать в земли Сычуани. Вожди расположенных там владений тоже платили дань Чжоу.
Сообщения об этом — в сочетании с тем, что уже было сказано о южных экспедициях времен Чжао-вана и Му-вана, — наталкивают на предположение, что в конце X в. до н.э. в чжоуском Китае сложились уже достаточно устойчивые представления, опиравшиеся на практику взаимоотношений с данниками, включая сведения о том, кто, откуда, когда, сколько и что именно обязан присылать. Возможно, сам факт выработки такого рода четких градаций и лег в основу той геополитической схемы, которая позже была философски осмыслена в главе «Юй гун» «Шуцзина» и уже задним числом в готовом виде пятеричной схемы приписана тем правителям, во времена которых она начинала практически складываться. Отсюда и появление ее в биографии Му-вана, о чем выше говорилось.
Если освоение юга шло достаточно успешно, то на северо-западе картина была иной. Воинственные кочевники продолжали давить на северо-западные границы Чжоу. Особенно это ощущалось в долине р. Вэй, на территории родовых земель чжоусцев, практически беззащитной перед набегами на нее с севера и с запада. Надписи на бронзе дают основание предположить, что после Му-вана позиции чжоусцев там оказались сравнительно слабыми. Чжоусцы не сумели создать в Цзунчжоу надежной буферной зоны и вынуждены были во многом полагаться на поддержку вассальных уделов. Уделы, особенно Кэ, об активности которого есть немало записей на бронзовых сосудах, делали свое дело и, сколько могли, помогали ванам. Но это логично вело к усилению политической роли удельных князей и к постепенному ослаблению позиций правителей западночжоуского государства (см. [232, с. 141]).
Именно в течение описываемых двух третей века, отмеченных годами правления слабых правителей, политическая ситуация заметно изменилась: вассалы стали сильнее и независимей, тогда как ваны становились все слабее и зависимей от своих вассалов. Этот процесс достаточно наглядно фиксируется источниками. Вот эпизод из книги «Го юй», относящийся к годам правления Гун-вана [28, с. 25—26]. Как-то он путешествовал в сопровождении правителя одного из уделов, Кан-гуна, которому подарили трех красавиц. Мать гуна посоветовала переадресовать подарок чжоускому вану, но он пожадничал. Кончилось дело тем, что через год Гун-ван уничтожил владение Кан-гуна.
Этот инцидент, описание которого есть и у Сыма Цяня [86, т. 1, с. 196—197], наглядно свидетельствует, что ван обладал еще достаточной силой, чтобы уничтожить вассальный удел даже по пустяковому, собственно, поводу. По прошествии же всего около полувека положение изменилось настолько, что, как сказано у Сыма Цяня, владетельные удельные князья вмешались в процесс наследования в доме вана и возвели на престол нового правителя, последнего из описываемой четверки. Годы его правления были бесславными. По выражению Сюй Чжо-юня и К.Линдуф, он опустился до того, что вышел из своего дворца для встречи вассальных князей [232, с. 140].
В «Чжушу цзинянь» упомянуты некоторые события, которые свидетельствуют об ослаблении Чжоу и упадке власти вана в период, о котором идет речь. Так, в годы правления И1-вана кочевники не только совершали дерзкие нападения на долину р. Вэй, но и одно время вынудили правителя оставить Цзунчжоу и переместиться в более безопасное место. Насколько можно судить по той же хронике, в годы правления И1, Сяо и И2 войны с кочевниками вели по преимуществу удельные князья. Они же, судя по тем же данным, сводили с помощью вана счеты друг с другом.
Известен, в частности, драматический эпизод, связанный с насильственной смертью циского Ай-гуна, сваренного живьем в присутствии собравшихся на казнь князей. Хотя детали и причины расправы остались неизвестными (в главе, посвященной дому Ци, Сыма Цянь только упоминает, что Ай-гун был оклеветан другим удельным правителем, Цзи-хоу [86, т. 5, с. 42]), сам этот факт наглядно свидетельствует о всесилии и своевластии удельных правителей, междоусобицы и интриги в среде которых были уже не только нормой, но и своего рода могучим политическим импульсом, в немалой мере определявшим ход событий.
Политическая ситуация, сложившаяся в Чжоу к середине IX в. до н.э., в общем и целом вполне очевидна. Власть правителей заметно слабела. Дело дошло до того, что после смерти И1-вана, годы правления которого, по словам Сыма Цяня, были отмечены столь заметным упадком, что стихотворцы высмеивали незадачливого правителя [86, т. 1, с. 197], был нарушен свято соблюдавшийся в доме Чжоу — в отличие от шанцев — принцип престолонаследия (строго от отца к сыну) и на трон был возведен его дядя Сяо-ван. Только после него справедливость была восстановлена, и трон по решению князей-чжухоу занял И2-ван, сын И1-вана [86, т. 1, с. 197].
