Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович
В то же время, как отмечал В.А. Голиков, в нарушение задач, поставленных партией, руководители Госплана и Министерства финансов СССР решили закрыть «свою бесхозяйственность, неумение руководить экономикой… «добычей» одного или двух миллиардов рублей за счет повышения цен». Он полагал, что «повышение цен на какие бы то ни было товары… ничего не дает народному хозяйству нашей страны, не может излечить имеющиеся недуги, избавить от определенных трудностей. В условиях нашего государства смысл повышения цен всегда один — из одного кармана государственного берем, в другой государственный карман перекладываем. У нашего государства, у его предприятий и у нашего народа карман всегда один. У нас нет предпринимателей и эксплуатируемых. Все у нас живут за счет средств государства, за счет одного государственного бюджета… Политически, идеологически (как во внутреннем, так и в международном плане) мы от такой политики проигрываем невероятно много».
Автор записки подчеркивал, что повышение цен ведет к инфляции и девальвации: «Такой путь — это путь капиталистического развития. Ведь в том-то и дело, что социализм принципиально отличается от капитализма стабильностью цен, их систематическим снижением… А если цены постоянно растут, деньги обесцениваются, периодически осуществляется девальвация, то это уже не социализм, а чистейший капитализм». Он был уверен, что «при нашей плановой, централизованной экономике, при абсолютном господстве государственной собственности и т. п. мы можем, больше того, мы обязаны идти противоположным, совершенно здоровым экономическим путем — путем снижения цен. Да, снижение цен — это здоровый путь, а повышение цен — это свидетельство нездоровья нашего хозяйственного механизма» [1533]. Тем не менее такие аргументы не были услышаны, и повышение цен в СССР продолжалось.
В-четвертых, власти вели борьбу со «спекуляцией», «нетрудовыми доходами» и другими противоправными (по законам того времени) проявлениями «частнособственнической психологии». Была поставлена задача «полностью закрыть все каналы для хищений социалистической собственности, устранить условия, способствующие совершению взяток, обманов покупателей и других нарушений правил советской торговли». Присутствовал и социальный запрос со стороны граждан, которые призывали власть принять меры «по борьбе со спекуляцией, которая принимает все больший размах» [1534].
К работникам системы торговли, виновным в обмане покупателей, завышении розничных цен и т. д., применялись административные и дисциплинарные меры, а также «общественное воздействие». Людей, которые извлекали «нетрудовые доходы» из дачных участков, исключали из членов садоводческих товариществ. Коммунисты, «вставшие на путь хозяйственного обрастания, злоупотреблявшие своим служебным положением при получении и застройке садовых участков», привлекались к партийной ответственности [1535]. (Характерно, что в период правления Н.С. Хрущева позиция властей была гораздо жестче — был выпущен нормативный акт о возможности изъятия дач у граждан, живущих «не по доходам», без доказательства их вины. Однако затем, после протестов со стороны юристов, этот указ был отменен [1536].)
При наличии состава преступления виновных привлекали к уголовной ответственности по нормам УК РСФСР, в том числе по статьям, включенным в главу 2 «Преступления против социалистической собственности», а также ст. 153 «Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество», ст. 154 «Спекуляция», ст. 156 «Обман покупателей», ст. 176 «Дача взятки» (и аналогичным нормам уголовного законодательства других союзных республик).
Со стороны властей звучали заявления об успехах борьбы со спекуляцией — например, что в 1974 г. в Бауманском районе Москвы на треть «сократилось количество жалоб покупателей на факты обмера, обвеса и грубости со стороны работников прилавка» [1537]. Интересно, что одним из инструментов такой борьбы считались комиссионные магазины и скупки — власти полагали, что хорошо налаженная комиссионная торговля препятствует развитию торговли с рук. К началу 1971 г. в СССР действовали 1270 комиссионных магазинов. Через пять лет эта сеть была расширена до 1593 единиц. Товарооборот комиссионной торговли по стране в 1975 г. достиг 2026,5 млн руб., при этом почти две трети его (1308,2 млн руб.) составляли продажи легковых автомобилей. Однако доля комиссионной торговли к общему товарообороту колебалась в различных республиках СССР в пределах 1–4 % [1538], т. е. была незначительной.
Несмотря на все меры, в стране росла экономическая преступность. Число выявленных хищений государственного и общественного имущества (без мелких) в 1964–1982 гг. увеличилось более чем в 1,6 раза [1539]. С 1966 по 1975 г. масштабы растрат социалистической собственности выросли на 11,4 %, спекуляции — на 46,1 %, взяточничества — на 72,6 %, обмана покупателей и заказчиков — на 164 %, нарушений правил о валютных операциях — на 269,2 % [1540]. За период 1970–1988 гг. объемы спекуляции расширились в 2–3 раза, при этом количество неоднократных сделок, а также совершенных в крупных и особо крупных размерах возросло почти в 6 раз [1541].
Мешали борьбе с экономическими преступлениями их латентный характер, круговая порука и попустительство начальства — например, партийные власти отмечали, что «в борьбе с нарушителями правил торговли… недостаточно работает товарищеский суд райпищеторга, который рассматривает дела только по постановлениям органов следствия. Администрация райпищеторга материалов на рассмотрение товарищеского суда не направляет, а собственной инициативы он в этом вопросе не проявляет» [1542].
Тем не менее со стороны властей звучали заявления об успехах борьбы с «частнособственническими проявлениями». Партийные руководители отмечали, что в СССР принимаются широкие меры по борьбе с «частнособственнической психологией», в том числе «активнее стала использоваться сила общественного мнения» [1543].
Однако в итоге, разумеется, победить у советских людей совершенно естественную тягу к «материальному» не удалось. На XXVI съезде КПСС (февраль — март 1981 г.) Л.И. Брежнев заявил: «Есть у нас… такие лица, которые стремятся поменьше дать, а побольше урвать от государства. Именно на почве такой психологии и появляются эгоизм и мещанство, накопительство, равнодушие к заботам и делам народа». Он отметил, что также сохраняются «факты начисления заработной платы по существу лишь за явку на работу, а не за ее реальные результаты, выдачи незаслуженных премий». В постановлении ЦК КПСС, принятом в октябре 1981 г., говорилось, что «в сознании части людей, особенно среди молодежи, нередко возникает отношение к благам, как к чему-то само собой разумеющемуся, и на этой основе появляются потребительские, иждивенческие настроения». Властям приходилось постоянно повторять призывы: «Кто хочет жить лучше, должен больше и лучше работать»; «Уклонение от общественно полезного труда несовместимо с принципами социализма» [1544]. В дальнейшем, уже в период перестройки, многие ранее осуждаемые проявления «частнособственнической психологии» были признаны вполне допустимыми.
Таким образом, в 1970-х и начале 1980-х гг. власти СССР пытались различными «идейными» и практическими мерами «задавить» «материальный фактор», который не снижал свою значимость в общественном сознании. Для этого, прежде всего, пытались привязать «личный интерес» человека к «общественному». Обычно эта привязка регулируется разного рода правовыми и экономическими инструментами, т. е. использованием того самого «материального фактора». Однако перед советскими идеологами стояла более сложная задача — сделать это путем «давления на сознательность». Установки пропаганды, направленные на развитие «сознательности», были весьма путаными. Идеологи не знали, как с помощью «моральных» установок достичь превалирования общественного интереса над личным в условиях снижения энтузиазма и «идейности» в советском обществе.
