А. Крамер - Раскол русской Церкви в середине XVII в.
Противники-«никониане» печатали свои творения большими тиражами в технически превосходных государственных типографиях за государственный счет, и до миссионеров эти (необходимые им для успешного полемизирования) творения заботливо, быстро и гарантированно доносила государственная почта, а вот сочинения старообрядческих начетчиков необходимо было тайно стократно тщательно переписывать и тайно рассылать по всей России, что и делалось; это было возможно только при очень высоком уровне общей культуры и любви и уважения к «своей» книге.
Было и несколько тайных старообрядческих типографий, печатавших книги невысокого качества, нерегулярно и небольшими тиражами. «Многие <то есть книги> из них исчезли совершенно, другие сделались величайшей библиографической редкостью, так как тщательно уничтожались светскою и церковною властью» [64, с. 196]. Уничтожались, конечно, со скидкой иа всепроникающую коррупцию; благодаря ей кое-что и сохранилось. Книги, напечатанные в тайных типографиях имеют, как правило, ложное подписание: «напечатана в типографии Почаевской». Но их плохие шрифты и набор и даже невысокая грамотность столь явно отличаются от шрифтов, набора и языка книг, действительно напечатанных в Почаеве, Гродно, Вильне и других западно-русских городах в конце XVIII в., что эта наивная и беспомощная фальсификация не может ввести в заблуждение сколько-нибудь опытного читателя. Тем более она не могла обмануть сотрудников полиции, имевших некоторый опыт розыска тайных книгописных и книгопечатных мастерских.
Тайная противозаконная рассылка старообрядческих рукописных и печатных книг была возможна только благодаря интенсивной старообрядческой торговле разнообразными товарами, внутрь которых могли быть помещены и таким образом перевезены на большое расстояние эти книги (целиком или по листам, в расчете на переплетение получателями — свои переплетчики были везде, а отдавать святую книгу (запрещенную государством) в руки «чужого» переплетчика было неприятно и опасно). Купцы-старообрядцы были трегубо полезны своим единоверцам! — своим богатством, нередко выручавшим старообрядцев в трудных ситуациях, своей благотворительностью и своими «почтовыми услугами» (о которых, вероятно, знал и имп. Николай I, чем и объясняется, отчасти, его репрессивное против них ожесточение). Например, книга весом в 2–3 кг прекрасно могла доехать от Астрахани до С-Петербурга внутри рулона китайского шелка или мешка с зерном или бревна с выдолбленной серединой и т. п.; 10–30 листов могли быть вложены искусным плотником в дно бочки с вином или маслом. Само собой ясно, что торговля шелком, лесом, зерном, вином или маслом с такими «нагрузками» была, с одной стороны, смертельно опасна, а с другой — способствовала развитию коррупции в полиции. Вот только один пример: «Елена Ивановна <Громова>, беззаветно преданная расколу <…>, первая по богатству из петербургских старообрядок <…>, не забывала щедрыми подаяниями ни скитов, ни монастырей, ни иноков и попов, снабжая их не только деньгами, иконами и разною церковного утварью, но даже и до-никоновскими антиминсами, которые добывала за деньги известным ей путем из кафедральных ризниц и пересылала куда следовало в переплетных досках какой-нибудь книги самаго невиннаго содержания» [102, с. 278]. То есть, тонкий сложенный во много раз антиминс вкладывался в тайничок внутри деревянной доски переплета «книги самаго невиннаго содержания». То есть, внутри переплетной доски «никонианской» богослужебной книги, так как светские книги во времена Е.И. Громовой переплетались уже не в доски, а в картонные крышки. Старообрядцы противозаконно, со страшной опасностью для себя, покупали до-никоновские антиминсы в «никонианских» кафедральных ризницах и противозаконно, со страшной опасностью для себя, пересылали их в тайниках в переплетных досках «никонианских» богослужебных книг туда, где предполагали совершать литургию — одна из замечательных картинок старообрядческой жизни в XVIII–XIX вв.
Возможно даже, не будет преувеличением сказать, что необходимость для старообрядцев найти способы рассылать книги по всей России была одним из стимулов роста их промышленности и торговли. Сказав: «необходимость», я не преувеличил; книжность была очень важной стороной старообрядческого быта и, поэтому, рассылка (как и составление, переписка, иллюстрирование и переплетение) книг была именно необходимостью.
Последние абзацы — о старообрядческих книгах, но приблизительно так же «рассылались» по России и старообрядческие священники — под видом и с документами и, действительно, с обязаностями приказчиков, служащих и сопровождающих товары, посланные в дальние города старообрядческими заводчиками и купцами.
Иногда даже старообрядческие соборы проводились под видом коммерческих совещаний богатых промышленников. Так, «Шелапутин, Иван Александров, Федор Карташев, Федор Рахманов и другие миллионеры и их духовные отцы постановили созвать зимой 1831–1832 гг. общий собор. Торговые связи и дела рогожцев заведомо позволяли придать собору видимость деловой конференции. И действительно, до 1850-х гг., когда отчеты о нем попали в руки П.И. Мельникова, власти и не подозревали о московском соборе и его решениях. На собор съехались руководители и наиболее видные представители почти всех поповских старообрядческих общин России. <…> Сбор средств на необходимые расходы сразу же дал более 2 000 000 рублей ассигнациями, причем главными жертвователями стали московские миллионеры» [25, с. 457–458]. В этом соборе участвовали представители старообрядческих общин Ветки, Стародубья, Керженца, Иргиза, Саратова, Перми, Екатеринбурга, Казани, Ржева, Торжка, Твери, Тулы, Боровска, других городов и до 40 казаков.
Это был важнейший в истории поповства собор, постановивший начать за границей поиски архиерея с тем, чтобы он за границей (то есть в безопасности) присоединившись к старообрядчеству, там и оставался, рукополагая священников и освящая антиминсы для русских старообрядцев. Огромная (больше, чем названная выше, собранная «сразу же») сумма денег была вложена в это смертельно опасное предприятие (увенчавшееся в 1846 г. полным успехом), и ни один из «спонсоров» не побоялся вложить в него свои деньги — такова была степень доверия в старообрядческом промышленном сообществе и в поповстве вообще. Не побоялся: 1) потерять свои деньги в результате нечестности кого-либо из исполнителей задуманного дела или участников собора, 2) потерять свои деньги в результате неудачи всего дела, вполне вероятной, так как ранее (неоднократно) все подобные предприятия заканчивались неудачами, 3) оказаться дважды виновным перед «правительством, которое, конечно, примет строгие меры, чтобы уничтожить затею в самом ее начале» [102, с. 304–305], в случае нарушения секретности дела: как участник собора и как спонсор. Все участники собора рискнули своими деньгами и свободой, и будущим своих детей — таково было желание иметь правильную, не зависящую от «беглых попов» иерархию. Ни один участник собора не выдал дело правительству, в том числе и те, кто на соборе выступил против обсуждавшегося предприятия, считая его безнадежным или ненужным. (Таковых было много, в том числе почти все священники, не желавшие, естественно, иметь над собой начальство — архиерея, который будет ими командовать из-за границы, но никак не сможет защитить их от властей и не уменьшит опасности их полу-нелегального жития ([102, с. 267, 293, 305]). Они понимали, что опасности эти должны были еще и увеличиться, так как русские власти, конечно, рано или поздно узнают об установлении заграничного архиерейства и будут реагировать на это усилением строгостей; облегчится и полицейская слежка. Так все и вышло). Ни один не польстился на огромные собранные деньги, значительная часть которых могла бы стать премией ему за донос. Этот собор и все это предприятие, задуманное, спланированное и осуществленное с участием многих людей (почти все из которых имели престарелых родителей, братьев, сестер, жен и детей, что повышало, казалось бы, вероятность несохранения тайны дела) и колоссальной суммы денег прямо «под носом» правительства представляются мне беспрецедентными.
ж) Вышеуказанным отсутствием епископского авторитета в старообрядчестве, без которого многие вопросы, некогда поставленные жизнью и решенные Церковью за 16 веков Ее существования (причем именно епископат был хранителем этих решений), вновь возникли, и настоятельно требовали ответа, невозможного без широкой начитанности. Например: молиться ли за царя-еретика? Какое общение с еретиками допустимо? Следует ли перекрещивать раскаивающихся еретиков, если они крещены? и т. д., и т. д. — см. с. 242–259. Ответы можно было узнать только из книг.
з) Необходимостью постоянно защищаться от нажима не только православных полемистов, но и старообрядческих же, «конкурирующих» начетчиков других согласий, выработавших и усвоивших другие ответы на трудные вопросы. «Конкуренция» между старообрядческими согласиями, так сказать, борьба задуши, не прекращалась до 1917 г. Осуществлялась она, в основном, в виде «прений о вере», ведшихся до 1905 г. скрытно от властей, на частых в старообрядчестве (в отличие от государственной Церкви, не обсуждавшей соборно свои проблемы — как будто их не было — более 200 лет) съездах и соборах, после же 1905 года — публично, на диспутах, привлекавших массы народа (не только старообрядцев, но и многочисленных православных), переполнявшего, например, в 1909 г. в Москве большую аудиторию Политехнического института.
