Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
С Троцким все было сложно, так как он в это время не находился в Москве. Клер приехала в русскую столицу одетая налегке и страшно замерзала. Красин обещал, что ей выдадут пальто и что она сможет начать работу над бюстом Троцкого, как только тот вернется с фронта. Действительно, когда вскоре Троцкий появился в Москве, обещание было выполнено. За Клер была прислана легковая машина, которая прибыла вовремя, что ее удивило, имея в виду неразбериху, царившую в советской столице. На вопрос, почему водитель Троцкого приезжает без опозданий, кто-то неудачно пошутил и ответил, что предыдущий шофер своей непунктуальностью довел Троцкого до бешенства и нарком в пылу гнева его пристрелил. «Этому верило большинство людей, – писала Клер. – То, что машина Троцкого была единственной машиной в Москве, которая прибывала пунктуально, казалось тому подтверждением» [1142] .
Оказавшись в приемной Троцкого, она увидела целую группу «молодых солдат». Один из них позвонил своему начальнику с вопросом, может ли войти британская дама. Пройдя мимо часового с винтовкой, стоявшего у входа в кабинет, Клер впервые столкнулась с Троцким. «У него были очаровательные манеры, но он не улыбался» – таково было первое впечатление. Кабинет Троцкого был устроен в комнате, которая напомнила Шеридан обширное дворцовое помещение. Его глубина, высокие колонны создали у нее впечатление, что раньше здесь располагался бальный зал. После первых вступительных вежливых слов (Троцкий поинтересовался, не холодно ли ей, и, услышав, что холодно, приказал прислуге растопить камин) началась работа. Клер уже приступила к эскизам, когда Троцкий, глядя на нее в упор, сказал, что ему доставляет удовольствие смотреть на нее [1143] .
Внешний вид советского наркома произвел на Шеридан неотразимое впечатление. По ее воспоминаниям, у Троцкого было несколько асимметричное лицо, как будто состоявшее из двух различных частей. «В анфас он был Мефистофилем, его брови подняты вверх, а нижняя часть лица тонула в острой и непокорной бородке. Наиболее выразительными были глаза; у них было удивительное свойство зажигаться и сверкать, как электрическая искра; он был живым, активным, впечатлительным, moquer [1144] , он обладал магнетизмом, которому он был очевидно обязан своим уникальным постом». Правда, Клер тут же оговаривалась, что не служба революционному делу делала его таким, каким он был, а он сам своими качествами придавал особый смысл своему делу.
Троцкий предстал перед искушенной в любовных делах Клер прежде всего не как политик или военный, а как неотразимый мужчина. Возникшее чувство влечения было взаимным. После нескольких первых встреч, когда Троцкий специально позировал ей по пять минут каждые полчаса, он однажды предложил Клер приехать к нему поздним вечером, чтобы поработать только при электрическом свете. Избранный для этого повод был смехотворно детским: целесообразность поработать на закате дня он обосновывал тем, что художница выглядела утомленной. Начались интимные вечера, и остается только догадываться, как именно они протекали. Шеридан в своих мемуарах рассказала, естественно, только часть из того, что происходило между ней и наркомом между чаепитиями, творческой работой и рассказами Троцкого о своей жизни в эмиграции и о Гражданской войне. Неудивительно, что Троцкий показался Клер более человечным, чем Ленин, которому в своих воспоминаниях она почти не уделила внимания. Владимир Ильич отнесся к Клер как к художнице, лепящей его бюст. А Лев Давидович, когда Клер появлялась в его кабинете, целовал ее замерзшие руки и согревал их у камина.
Сама работа Шеридан была своего рода любовной утехой. Обещанные пятиминутные перерывы в работе через каждые полчаса для позирования растягивались во много раз, и только телефон, после многократных звонков, заставлял Льва оторваться от своей возлюбленной. Впрочем, вспоминая об этом, Клер тут же переводила изложение в более безопасное русло: «Его манеры были очаровательны. У него была легкость человека, рожденного для высоких постов» [1145] . Влюбленная англичанка наделяла своего партнера самыми возвышенными качествами, которые только могла изобрести. Ее совершенно не волновало, что Троцкий был одним из тех революционных деятелей, если не самым первым из них, кто планировал «разрушить до основанья» мир, являвшийся естественной и жизненно необходимой средой существования художника. Почти все, что говорил Троцкий, писала она через годы, имело двойной смысл. «Кажется, я все время умственно отставала от него, была не в состоянии поспевать за его острыми замечаниями».
Из случайно брошенной Клер фразы о том, что Троцкий отлично говорил по-французски, можно заключить, что именно на этом языке они и разговаривали. Как-то Троцкий сказал ей: «Даже когда твои зубы стиснуты и ты сражаешься со своей работой, ты остаешься настоящей женщиной». Клер проводила в кабинете Троцкого все вечера, а иногда и ночи. Интимная близость перерастала в настоящее любовное увлечение. Во время одной из встреч Лев произнес: «Ты должна сделать это место своей постоянной студией. Мне нравится ощущать, что ты здесь работаешь. Как только ты закончишь бюст, мы разобьем его и начнем сначала!» Клер ответила: «Я ожидала, что ты окажешься менее приветливым, и очень удивилась, увидев противоположное. Интересно, как я опишу тебя людям в Англии, которые думают, что ты монстр!» Лев тут же вспомнил, что он – Троцкий, и сообщил своей возлюбленной, что, хотя и очарован ею как женщиной, не колеблясь застрелил бы ее, если бы та угрожала делу революции. «Я нашла эту хвастливую безжалостность особенно привлекательной!» [1146] – комментировала Шеридан, наивно считая, что Троцкий шутит.
Обычно о революции и красном терроре разговоры не шли. Троцкий, как он умел еще с юношеских лет, демонстрировал своей возлюбленной начитанность и эрудицию, которые, как мы знаем, были довольно поверхностными. Но все же он обсуждал с Клер стихи британского поэта конца XVIII – начала XIX в. Перси Биши Шелли, цитировал на память писателя, критика и социального реформатора XIX в. Джона Рескина, интересовался ее мнением о творчестве значительно более близкого к XX в. писателя Элджертона Суинберна [1147] . Когда работа над бюстом была почти завершена и возникла опасность расставания, Троцкий предложил Клер поехать вместе с ним «на фронт», куда, дескать, на днях он собирался отправиться. Не очень разбиравшаяся в российских проблемах, англичанка предположила, что ей предстоит еще одна увлекательная авантюра, и с удовольствием согласилась.
Троцкий преувеличивал: фронта в конце 1920 г. уже не существовало. Врангель был выбит из Крыма еще в середине ноября, и Гражданская война в основном завершилась – оставались лишь ее последние отзвуки на Дальнем Востоке. Речь шла всего лишь об инспекционной поездке по войскам, абсолютно безопасной для поезда наркомвоенмора. Вопрос о включении Шеридан в состав команды легендарного «комиссариата на колесах» Троцкий счел необходимым согласовать с заместителем наркома иностранных дел М.М. Литвиновым, который поездку Шеридан разрешил. Однако осуществить ее Клер не решилась, поскольку представители ее страны в России высказали опасение, что в случае ее совместной поездки с Троцким ее могут не впустить домой в Великобританию, где оставались ее дети. Благоразумие и естественные материнские чувства возобладали. Клер от поездки отказалась.
Последний вечер с Троцким особенно запомнился Клер своей интимностью и ощущением тоски. Лев сказал, что он мечтал бы, чтобы она осталась в России, где ее ожидает блестящее творческое будущее. Она ответила, что очень хотела бы этого, но не может расстаться с детьми. Реплика Троцкого прозвучала совершенно неожиданно: «Если ты уедешь, и vous nous calomniez [1148] , как остальные, я говорю тебе… [1149] я поеду за тобой в Англию». – «Я рада, что ты объяснил мне, как завлечь тебя в Англию!» – ответила Клер. Внезапно не только в кабинете, но и в соседних зданиях потух свет. Клер задумчиво спросила любовника, не началась ли контрреволюция, на что тот ответил: «Наверное, это то, чего ты желаешь». Свет вскоре включили. Троцкий сам отвез Шеридан в гостиницу. Больше они не встречались [1150] .
Накануне отъезда Клер Троцкий попросил Литвинова посетить ее, чтобы узнать, не изменила ли она своего решения. Шеридан объяснила, что означала бы для нее поездка с Троцким «на фронт», что на разрыв со всем ей близким и родным она пойти не в состоянии. Когда на следующий день Клер попыталась позвонить Троцкому, его телефон уже не отвечал. Поезд наркома только что покинул Москву [1151] .
Любовная афера Клер Шеридан и Льва Троцкого осталась в памяти многих современников. С совершенно прозрачным намеком видный американский журналист Луис Фишер, много лет проработавший в Москве, вспоминал Клер как «привлекательную аристократку, красота которой нашла тонких ценителей среди высокопоставленных коммунистов» [1152] . О том, как Клер была увлечена и очарована Троцким, свидетельствует ее весьма эмоциональное письмо двоюродной сестре Шейн Лесли, отправленное из Москвы как раз в разгар любовных отношений с Троцким: «Он очаровательная личность с очень чувственным лицом и особенно восхитительным голосом – мы обсуждали с ним все – от Шекспира, Шелли и [Ричарда] Шеридана [1153] до международной политики и до нас самих! У него тонкий ум латинянина, который способен передать что угодно, даже не высказывая это вслух. Его речь полна образов и воображения… Троцкий, наверное, самый прекрасный человек, с которым я когда-либо встречалась» [1154] .
