Бригита Йосифова - Декабристы
От Невы дует ледяной, захватывающий дыхание ветер. Сперанский попросил подать карету и отвезти его домой.
Весной 1826 года Следственная комиссия завершила свою продолжительную, сложную и неблагодарную работу. Был учрежден Верховный уголовный суд. Как член Государственного совета в него вошел Михаил Сперанский. Какая-то скрытая злоба, какая-то неприязнь Николая I таится за этим фактам. Именно тот Сперанский, над которым витают подозрения и обвинения и имя его упоминается сотни раз при допросах декабристов, оказался приобщенным к тем, кто будет определять судьбу восставших. Он должен судить и наказывать людей, которые многие годы были его друзьями: их связывала не только дружба, но и взаимное уважение. Сперанский будет судить людей, от которых в течение долгих месяцев добивались показаний, что он был их соучастникам.
За свое решительное и твердое «нет» декабристы получат специальный «подарок» от Николая I — назначение Сперанского их судьей! Отказаться от назначения Сперанский не может. Сперанский оправдал надежды Николая I; выполняя волю царя, он стад верной опорой трона в судебной расправе над декабристами».
От либеральных идей о конституция, реформах, преобразованиях, так характерных для молодого Сперанского, бывшего советника Александра I и мечтателя о благе России, не осталось ничего. Стечение исторические обстоятельств выталкивает его вперед, и из мечтателя-безумца он превращается в судью собственных иллюзий, государственного сановника — блюстителя закостеневшего и реакционного порядка!
Своими глубокими юридическими знаниями, красноречием, образованностью, своим логическим мышлением и огромной эрудицией Сперанский намного превосходит всех других членов суда. Никто как Сперанский не мог так блестяще выполнить волю царя — подвести «юридическую базу» под акт судебной расправы над декабристами.
Подготовку «Доклада» (приговора) суда императер возлагает на Сперанского, сенатора Казадаева и генерал-адъютанта Бороздина, но, в сущности, «Доклад.» пишет один Сперанский. Уже сам этот факт показывает его большую роль в суде над декабристами.
Его блестящему перу принадлежат страшные страницы доклада суда. Это мастерски выполненная конструкция, стройное сооружение, в котором просматривается жестокая сила обвинения. Текст надписан с убедительной логичностью, присущей когда-то самым лучшим докладам и запискам Сперанского Александру I, в которых он сам излагал, обосновывал и пламенно защищал первые дуновения декабризма.
На этот раз из-под его пера выходит документ, отличающийся своей политической аморальностью.
«Хотя милосердиню самодержавия закон не может „аложить никаких огршвчевий, — говорится в нем, — Верховный уголовный суд возвейяет себе дерзновение утверждать, что имеются такого рода преступления, которые столь тяжки и касаются безопасности государства, что они уже сами во себе неподвластны даже самому милосердию!“ Эти несколько строк красноречиво иллюстрируют небесстрастный, канцелярско-бюрократический стиль Сперанского.
12 июля 1826 года, в день объявления приговора, разыгрывается необычный «спектакль». От здания Сената отъезжает длинная вереница карет с членами Верховного суда. На улицах Петербурга жители молча наблюдают за этой процесеиеи Для столицы это не является чем-то новым. Новое и необычное только само направление — Петропавловская крепость. Там, в комендантском доме, предстоит первая и последняя встреча судей с подсудимыми.
В комендантском доме Петропавловской крепости Сперанский оказался лицом к лицу с людьми, против которых заполнял страницы виртуозно сформулированных обвинений Он встретился с людьми, осуждаемыми им на смерть и заточение за подготовку восстания, которое в конце концов должно было именно его, Сперанского, привести к высшему посту руководства обновленного русского государства! Какая ирония судьбы!
Лицом к лицу с осужденньми. Здесь Гавриил Батеньков, ближайший его друг, с которым он делил хлеб и кров своего дома. Здесь другие 24 декабриста, его братья по масонству. Среди них и трое осужденных на смертную казнь — Пестель, Рылеев и Сергей Муравьев-Апостол. Ведь еще в 1810 году Сперанский стал членом массонской ложи!
Какая злая пророчица протянула над ним свою костлявую руку и обрекла на чудовищнейшее падение, судить и посылать на виселицу людей, которых еще вчера уважал, любил, духовно был близок с ними Какая сила толкнула Сперанского к падению?
Не тот же ли деспотизм русского монарха, мракобесие самодержавия, беспощадная мажина полицейского аппарата, муки, унижения, каторга? Жить и творить так же мучительно и тяжело, как и служить покорно.
14 декабря — это трагедия одиноких рыцарей, горстки звезд во мраке деспотической ночи. Они блестят одиноко и угасают, едва загоревшись, едва родившись на небосклоне.
Против них — блюдолизы, царские лакеи, политические нечестивцы, добродетельные аристократы, зашуганные писатели, журналисты, которые в общем хоре изрыгают ругань, клевету на бунт на Сенатской площади.
К трону победителя на высоких, позорных волнах несутся угодничество и человеческая низость. Начинается невероятное соревнование в подлости, в стремлении извлечь личную выгоду. Верноподданные спешат зафиксировать свои имена на фоне национальной трагедии.
15 генералов в парадных мундирах, при всех орденах и медалях просят аудиенции у молодого монарха. В Зимнем дворце, в тех же торжественных залах, куда недавно с завязанными глазами вводили декабристов и только здесь снимали с них цепи и повязки, чтобы начать допрос, генералы коленопреклоненно просят, чтобы как можно большее количество «бунтовщиков» было осуждено к смертной казни. И несмотря на то, что сердце монарха «обливается слезами» — оно, русское воинство, просит монарха отрубить больше голов, чтобы убить дерзкие мечты либерализма и свободы. Сенатор Лавров, пользуясь правом члена Верховного уголовного суда, настаивает, чтобы было отсечено не менее 63 голов декабристов. Графиня Браницкая «жертвует» 200 пудов железа на кандалы для участников восстания на юге.
Таким был политический климат, в котором жил и трудился Сперанский.
Он отлично знал, что в течение многих месяцев над ним висело тяжелое царское подозрение. Он знал, с каким огромным мужеством и благородством руководители восстания на протяжении месяцев отрицали, не признавались в его участии, защищали и охраняли его имя от вовлечения в страшный мир обвинения.
Но одно дело быть опутанным коварными сетями Николая I и невозможность отвергнуть его решение стать членом Верховного уголовного суда, и совсем другое — самому взвалить на себя ношу написания доклада суда. Сперанский использовал свое виртуозное перо, чтобы как можно более убедительно доказать необходимость смерти и заточения своих друзей, своих товарищей по духу и времени.
Этот замечательный человек, блестящий государственный деятель, целиком живший идеями XVIII века, мастер слова, мистически преданный России, не мог уяснить простой истины, что в России в первый раз восстали дворяне, аристократы, которые хотели конституции и республики! Впервые совершался не просто обыкновенный дворцовый переворот, а вспыхнуло восстание с определенной политической направленностью. Смельчаки, горячо влюбленные в свободу, душой и сердцем воспринявшие идею республики, опередили свой век, поднялись над обычными понятиями того времени, в котором жили, вышли на Сенатскую площадь как предвестники будущего России.
Парадоксально, но факт, что этому монархисту не везло на царей. Когда-то Александр I рассердился на него и чуть было не расстрелял. Вспомним патетическое письмо профессора Паррота, который переубедил царя, и Сперанский остался жив. С первых дней своего царствования Николай I подозревал его в «вольнодумстве» и связях с декабристами. Лишь в конце жизни Сперанского он решился на благородный жест: удостоил его графского титула и наградил орденом Андрея Первозванного[38].
Тот, который мечтал, что имя его будет связано с новыми государственными законоположениями, с просвещением, культурой, утонул в юридическом крючкотворстве. Он стал судьей декабристов, показавших на деле свои свободолюбивые порывы и стремления.
Самодержавие всегда нуждалось в таких людях, как Михаил Сперанский. Он оставил после себя десятки томов, содержавших законы Российской империи, как и тысячи статей и записок по государственному устройству, переведенных на все европейские языки.
Но раболепие Сперанского погасило блеск его ума. Страх стер обаяние его широкой энциклопедической образованности.
Цари наносили ему унизительные пощечины.
Осужденные на смерть и заточение декабристы защищали его. Они рыцарски оберегали его даже из мрачных застенков Петропавловской крепости. Они хотели его спасти, чтобы он был полезен России.
