Вадим Кожинов - Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)
1) "Вернулась во всей красе пора военного коммунизма... бессмысленное, жестокое, злодейское разрушение пришло снова... Неужели опять доведут до людоедства? (В 1933-м "довели". - В.К.)... начинается... борьба живых Иванов за себя с этой государственной властью. В наше время это доведено до последнего цинизма. Пока еще говорят "фабрика зерна", скоро будут говорить "фабрика человека" (Фабчел)... Коровы очень дешевы... Вообще это мясо, которое теперь едят, - это мясо, так сказать, деградационное, это поедание основного капитала страны... К вечеру у Карасевых (соседей) произошел страшный разгром. Человек только что выстроил дом, и вдруг все имущество описывается, дом отбирается, а сам всей семьей пожалуйте в какую-то другую губернию. Это его как бывшего торговца..."
2) "А. Н. Тихонов (литератор, ближайший сотрудник Горького. - В.К.) все неразумное в политике презрительно называет "головотяпством". Это слово употребляют вообще и все высшие коммунисты, когда им дают жизненные примеры их неправильной, жестокой политики. Помню, еще Каменев на мое донесение о повседневных преступлениях ответил спокойно, что у них в правительстве все разумно и гуманно. "Кто же виноват?" - спросил я. "Значит, народ такой", ответил Каменев428. Теперь то же самое, все ужасающие преступления этой зимы (1929-1930 гг. - В.К.) относят не к руководителям политики, а к "головотяпам". А такие люди, как Тихонов... Горький, еще отвлеченнее, чем правительство, их руки чисты не только от крови, но даже от большевистских портфелей... Их вера, опорный пункт - разум и наука. Эти... и не подозревают, что именно они, загородившие свое сердце стенами марксистского "разума" и научной классовой борьбы, являются истинными виновниками "головотяпства"... Классовый подход к умирающим (в больнице выбрасывают трех больных, разъясненных лишенцами). Каждый день нарастает народный стон. Ехал со мной юрист (вероятно, из ГПУ)... очень натасканный, но неумный и малообразованный еврей. Характеризовал наш строй как беспримерный образец господства большинства. И вскоре затем раскрылся: "Почему бы не пожертвовать 5 миллионов для благополучия будущих ста?.."
3) "Сколько лучших сил было истрачено за 12 лет борьбы по охране исторических памятников, и вдруг одолел враг, и все полетело: по всей стране идет теперь уничтожение культурных ценностей, памятников и живых организованных личностей... Самых хороших людей недосчитываешься: честнейший человек в уезде, всеми уважаемый... А. Н. Ремизов сидит в тюрьме. Академик Платонов, которого я слушал когда-то... И какая мразь идет на смену... Встретил искусствоведа из Третьяковки (Свирина) и сказал ему, что для нашего искусства наступает пещерное время, и нам самим теперь загодя надо подготовить пещерку. Или взять прямо решиться сгореть в срубе по примеру наших предков... Свирин сказал на это, что у него из головы не выходит - покончить с собой прыжком в крематорий... Князь (В. С. Трубецкой, младший брат всемирно известного филолога и философа Н. С. Трубецкого. В.К.) сказал:
"Иногда мне бывает так жалко родину, что до физической боли доходит".
4) "Читаю Робинзона и чувствую себя в СССР, как Робинзон... Думаю, что очень много людей в СССР живут Робинзонами... только тому приходилось спасаться на необитаемом острове, а нам среди людоедов. Сталину:
Среди ограбленной России
Живу, бессильный властелин...
...Сталин человек действительно стальной. Весь ужас этой зимы, реки крови и слез, он представил на съезде (XVI съезд ВКП(б) в конце июня начале июля 1930 года. - В.К.) как появление некоего таракана, которого испугался человек в футляре. Таракан был раздавлен. "И ничего - живем!" (Оглушительные, несмолкаемые аплодисменты.) Вот человек, в котором нет даже и горчичного зерна литературно-гуманного влияния: дикий человек Кавказа во всей своей наготе... как полицейский пристав из грузин царского времени"429 (через три года Осип Мандельштам словно бы продолжит эту запись, - правда, следуя версии, согласно которой Сталин не грузин, а осетин...)
Последняя из цитированных записей сделана 4 июля 1930 года (на рассвете следующего дня - прошу извинить за сугубо личное "примечание" родился автор этого сочинения). Но через тринадцать дней, 18 июля, Михаил Михайлович записывает: "...Я стараюсь разглядеть путь коммунизма и, где только возможно, указать на творчество, потому что если даже коммунизм есть организация зла, то есть же где-то, наверно, в этом зле проток и к добру: непременно же в процессе творчества зло переходит в добро" (цит. изд., с. 165).
И последующие годы писатель напряженно и мучительно вглядывается в движение, жизни, надеясь на "проток", выводящий из тупика. И через пять с половиной лет, 27 января 1936 года, в его дневнике появляется следующая запись: "Историческая цепь. Амнистия исторической личности (постановление о преподавании истории)430 - явление того же порядка, что и стахановское движение и вся "жизнь стала веселее"... таким образом, общество вступает теперь на тот самый путь, который мне лично открылся как выход из тупика". Пришвин со всей ясностью видит и "другую сторону" и записывает немного позднее, 15 февраля: "Слова "родина", "Великороссия", мелочи быта вроде елочки и т.п., принимаемые обывателем "весело", имеют не меньшее рабочее значение, чем на войне пушки и противогазы... Итак, по всей вероятности, жизнь будет делаться все веселей и веселей вплоть до войны..."431
"Жить стало веселее", - слова Сталина из речи на Первом всесоюзном совещании стахановцев, произнесенной двумя месяцами ранее, 17 ноября 1935 года. Над этой "формулировкой" ныне принято издеваться. Но ведь Пришвин вовсе не обольщается: он говорит только о вероятном "выходе из тупика" пусть даже впереди роковая война, и все делается не столько для людей, сколько для победы в этой войне... Главное для писателя - то, что, наконец, ставится цель созидания, а не разрушения России.
И вот уже, возможно, подзабыв свою приведенную выше запись от 4 июля 1930 года о "полицейском приставе из грузин", Михаил Михайлович 26 июня 1936 года записывает:
"На Кавказе я был ровно 40 лет назад... Помню каких-то грузинских детей, которые меня учили танцевать лезгинку. Странно теперь думать, что среди этих детей рос и мог учить меня лезгинке Сталин. Помню несколько молодых людей из грузин, вовлеченных в наш кружок из семинарии..." (с. 10,11).
Невольно вспоминается, что несколько раньше, 7 февраля 1936 года, другой значительнейший русский писатель этого времени, Михаил Булгаков, принял решение написать пьесу о юности Сталина (завершена в 1939-м)!
Дело, конечно, не только в этой пьесе. Даже ярая "интернационалистка" Мариэтта Чудакова в своем обширном жизнеописании Булгакова вынуждена была признать (правда, сделав это в "примечаниях"), что "Сталин был для него в этот момент (в 1936 году. - В.К.) воплощением российской государственности". Пишет она и о том, что именно слово, употребленное Сталиным в известном телефонном разговоре с Пастернаком о Мандельштаме ("мастер"), оказало влияние "на выбор именования главного героя романа и последующий выбор заглавия" ("Мастер и Маргарита"). Наконец, здесь же сказано (правда, уклончиво, не впрямую), что "прототипом" образа Воланда (в частности, в его отношениях с Мастером) был не кто иной, как Сталин432. Воланд в романе карает многообразное зло, но это отнюдь не значит, что сам он - воплощение добра. Ибо добро вообще не может карать - на то оно и добро! В Воланде - сатанинская стихия, но вспомним Тютчева:
Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил...
А Революция, конечно же, явление сатанинское, как говорится, по определению...
Но пойдем далее. В январе-феврале 1937 года Осип Мандельштам создает свою сталинскую "оду", о которой в последнее время высказалось множество авторов, стремясь как-то "оправдать" поэта. Выше подробно говорилось о предшествующей судьбе Мандельштама, и теперь следует завершить этот разговор.
Тот факт, что поэт, написавший в 1933 году антисталинский памфлет, в начале 1937 года сочинил прямо противоположное по духу и смыслу стихотворение, интерпретируется, в общем, трояко. "Ода" рассматривается в качестве: 1) попытки (как известно, тщетной) спастись от новых репрессий, 2) результата прискорбнейшего "самообольщения" поэта и 3) псевдопанегирика, в действительности якобы иронического.
Но тщательно работающий филолог М. Л. Гаспаров в обстоятельном исследовании "О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года" (1996) со всей основательностью доказал, что, прослеживая "движение" поэта "от "Стансов" 1935 г. до "Стансов" 1937 г. (где, как и в "оде", воспет Сталин), нельзя не прийти к выводу, что "ни приспособленчества, ни насилия над собой в этом движении нет"433. И далее говорится о теснейшей связи "оды" Сталину "со всеми без исключения стихами, написанными во второй половине января и феврале 1937 года (а через них - с предшествующими и последующими циклами, и так со всем творчеством Мандельштама)" (там же, с. 111-112).
Словом, "приятие" Сталина органически выросло из творческого развития поэта. В апреле 1935 года он писал в "Стансах":
