Вивиан Грин - Безумные короли. Личная травма и судьба народов
Во многих отношениях он всю жизнь оставался незрелым и даже инфантильным. Он лучше понимал детей (и животных), чем взрослых, которых иногда стеснялся. Он любил то, что любят дети: конфеты и шоколад — в свой чай он клал семь ложек сахара, — цирк и кино, где «Белоснежка и семь гномов» и «Кинг Конг» были самыми любимыми и ему не надоедали. Он любил читать об американских ковбоях и индейцах, особенно приключенческие рассказы Карла Мая, немца, который писал об американском Диком Западе, где никогда не бывал. Он до конца жизни не растерял и других привычек, приобретённых в детстве. Фантазии детства перекочевали во взрослую жизнь.
Подростком он обнаружил, что мир — место печальное и враждебное. После смерти матери он поехал в Вену, где время от времени немного зарабатывал, продавая свои картины; но хотя они свидетельствовали о скромном художественном таланте, его не приняли в местную художественную школу, что явилось ещё одним унижением. На какой-то момент уровень его жизни очень опустился, и он жил с бродягами в ночлежке.
Именно реакцией на неспособность найти своё место в жизни было то, что в отрицательном смысле у него возникли его антисемитские взгляды, а в положительном — его глубокое увлечение музыкой Вагнера и теми идеями, которые она воплощала. Особенно он был потрясён, услышав в Линце исполнение Вагнеровского «Риенци» в ноябре 1906 г.; «в этот вечер, — заметил его друг Август Кубичек, — с Гитлером творилось что-то странное. Было так, как будто в его теле поселилось другое существо и повелевало им так же, как и мной… Это было состояние полного экстаза и восторга». Из всех ранних эмоциональных и интеллектуальных впечатлений, которые сформировали мировоззрение Гитлера, музыка Вагнера, с её романтической германской мифологией и неоязычеством, была, вероятно, самым сильным и неизгладимым. В 1938 г. он скажет фрау Вагнер, что знаменательным началом его политической карьеры явился тот день, когда он слушал «Риенци», и именно увертюру к «Риенци» он приказывал играть на всех крупных нацистских митингах. Неудивительно, что одним из самых ценимых его приобретений было письмо, написанное покровителем Вагнера, королём Баварии Людвигом II.
От унизительной жизни неудачника Гитлера, как и Муссолини, спасло начало первой мировой войны. Он был в Мюнхене и тут же завербовался. Война дала ему возможность служить, в мирное время он не мог найти цели и занятия. «Эти часы представляются мне, — писал он, — освобождением от раздражающих настроений моей молодости». Если его товарищи и считали его сухим и серьёзным, то он был храбр, он в одиночку захватил в плен четырёх французов, но хотя не был списан, как Муссолини, тоже закончил военную службу всего лишь ефрейтором; правда, был дважды награждён Железным крестом. Когда в ноябре 1918 г. было заключено перемирие, и эта интересная целенаправленная жизнь закончилась, он был крайнё расстроен. «Я заплакал впервые после того, как я стоял над могилой своей матери».
Первые послевоенные годы, обусловленные поражением и неоправданно суровыми условиями Версальского договора, с их печальной историей депрессии, безработицы и галопирующей инфляции, позволили Гитлеру заняться политикой. Он винил в поражении Германии — «удар в спину» — не столько генералов, сколько политиков и их групповые интересы, которые считал исходящими от евреев. Партия, которую он организовал, национал-социалисты, сделала отчаянную, но безуспешную попытку захватить власть в ноябре 1923 г. Хотя «Пивной путч» провалился, он дал Гитлеру ореол мученика, даже хотя он получил всего девять месяцев тюрьмы, и возможность огласить свои цели. Не прошло и десяти лет, как он стал неоспоримым лидером национал-социалистической партии, сокрушающей любую оппозицию всеми правдами и неправдами, и был признан — дряхлым германским президентом Гинденбургом — канцлером и фюрером Германии.
Его космический подъём можно объяснить ссылками на политический и экономический кризис, в результате которого Германия оказалась в таком отчаянном положении. Он вернул нации самоуважение и достаточный уровень процветания. Ужасы антисемитизма, а позже кошмары концентрационных лагерей были скрыты от благодарной публики или хотя бы предавались забвению. Даже начало Второй мировой войны преподносилось его самыми преданными сторонниками как навязанное нации. В первые годы Гитлер как будто откликался на политические и социальные нужды своего народа, но его гипнотическая власть над ним на первый взгляд может показаться непонятной, а то и вовсе непостижимой. Объяснить его успех можно и примитивной психологией Гитлера и вытекающей из неё фанатической проповедью. Он был непревзойдённым мастером, который ставил свои театрализованные митинги как опытный режиссёр, используя блестящую напыщенность полурелигиозного церемониала, что так завораживало аудиторию. Его полумессианская роль оттенялась блеском и великолепием, флагами, музыкой и впечатляюще пышными униформами. Он очень тонко чувствовал настроение аудитории и знал, как довести её до самозабвенного отклика.
Как многие религиозные пророки, он разработал проповедь упрощённого образца и изложил её в своей книге «Майн Кампф» («Моя борьба»), которая, между прочим, показала, что устное слово поддавалось ему лучше, чем письменное. «Я верю, — сказал он в 1938 г., — что это была воля Господа, что (из Австрии) в Рейх был послан мальчик, и что он стал вождём нации, когда вырос». «У меня, как у Христа, есть долг перед своим народом».
Корни этого сочинения могут быть обнаружены в том, что он без разбора и без критики читал по философии и истории, и в том, чему его рано научила жизнь, и в психическом складе, который был неустойчив в своей основе. Фундаментом его была глубокая вера в историческое предназначение арийской расы, ибо, как он писал, «кровь — это цемент цивилизации». «Вся жизнь, — утверждал он в Хемнице 2 апреля 1928 г., — укладывается в три тезиса — мать всех вещей, добродетель основана на крови, руководство — основа и защита».
Неизбежным выводом из этой доктрины, который стал для Гитлера всепоглощающей манией, было то, что основным препятствием к осуществлению его грандиозных замыслов был злобный иудаистский заговор, искоренению которого он посвятил все свои усилия. «Еврей есть воплощение дьявола и всяческого зла». «Смешение рас есть первородный грех мира». Он был даже лично обеспокоен возможностью того, что у него были еврейские предки, поскольку ходили слухи, что, возможно, его отец незаконный сын Марии Анны Шикльгрубер, служанки, которую соблазнил член еврейской семьи Франкенбергеров. Возможно ли найти объяснение психологии, которая привела к таким невероятным выводам и цена которой в конце концов превысила все человеческие страдания, ранее известные в истории? Существует ли вероятность органической болезни, которая, возможно, повлияла и на равновесие мозга? Как и в случае с Муссолини, высказывалось предположение, подтверждаемое его массажистом Феликсом Керстеном, что у Гитлера был нейросифилис, но реакция Вассермана, проведённая 15 июня 1940 г., дала отрицательный результат. Хотя Гитлер проявлял нездоровый интерес к сексу, не исключено, что он был импотентом. Его племянница Гели, с которой у него было нечто вроде романа, утверждала, что он был подвержен «мазохистскому копрофилическому извращению», которое включало получение сексуального удовольствия от акта мочеиспускания или дефекации на его обнажённую голову, но этому, так же, как и разговорам о сифилисе, нет подтверждения. Таким же плохо обоснованным представляется и предположение, высказанное его личным врачом Теодором Мореллем, что у Гитлера развился маниакально-депрессивный психоз в результате энцефалита.
Но с доктором Мореллем мы находимся на более твёрдой почве, поскольку, хотя его воспоминания часто ненадёжны, его рабочие записи показывают, что Гитлер много лет страдал от желудочно-кишечного заболевания, очевидно, хронического холецистита или болезни жёлчного пузыря, от которой у него были резкие боли в правой верхней части живота. В результате он стал почти вегетарианцем и постоянно принимал таблетки, которые ему прописывал доктор Морелль. Морелль, назначенный его личным врачом в 1936 г., считался дерматологом и венерологом, но его более точно характеризовал Тревор-Ропер как «шарлатана» и «мошенника». Он рекомендовал Гитлеру лекарства, которые, как и в случае с президентом Кеннеди, в конце концов вели к весьма неблагоприятным результатам. По совету Морелля Гитлер принимал до 16 штук в день таблеток Кестлера «анти-газ», содержащих стрихнин и атропин. Морелль применял метамфетамин через рот и внутривенно, что давало Гитлеру некоторое временное облегчение и чувство благополучия. Он рекомендовал две золотые витаминные таблетки, содержащие кофеин и первитин, которые заказывал в огромных количествах для Гитлера. Тогда как многие из этих таблеток были сами по себе безвредны и их действие безобидно, кумулятивные последствия всего того, чем лечил его врач, усугубляя токсичность амфетамина, вполне могли вылиться в расстройство его нервной системы, вызывая возбудимость и раздражительность, беспокойство, бессонницу, напряжённость, многословие, неверные суждения и состояние паранойи, и всё это было характерными особенностями личности Гитлера.
