Ганс - Сексуальная жизнь в Древней Греции
11. История любви греков к мальчикам
Естественно, в нашу задачу не входит в настоящем исследовании более подробно разбирать различные теории, особенно медицинские, с целью общего решения этой проблемы. Это было бы также излишне и потому, что различные теории и попытки объяснения уже были четко и ясно изложены в классической книге Гиршфельда, но также и потому, что любовь греков к мальчикам – а только о ней мы здесь и говорим – вовсе не нуждается в разъяснении в качестве явления, трудного для понимания. Некоторые вопросы исторического ее развития мы все же рассмотрим.
Утверждение Гёте о том, что «любовь к мальчикам стара как мир», подтверждается и современной наукой. Самые древние литературные свидетельства этого явления уходят корнями более чем на 4500 лет, и египетские папирусы свидетельствуют о том, что педерастия не только была широко распространена в Древнем Египте, но и принималась как само собой разумеющееся в отношениях между богами.
Корни любовных отношений греков с мальчиками теряются в доисторических временах, греческая мифология вся пронизана рассказами о педофилии. Греки сделали начало тех древнейших времен своей легендарной историей. Утверждение о том, что будто бы в поэмах Гомера нет еще и следа любовных отношений с мальчиками и что это явление возникло в период декаданса, по моему мнению, ошибочно, ибо отношения между Ахиллом и Патроклом, как бы идеальны они ни были, содержат долю гомоэротических чувств и поступков; гомеровский эпос также полон несомненными следами эфебофилии и никто в античной Греции никогда в этом не сомневался.
«Илиада», величайший эпос греков, дошедший до нас, являет собой гимн дружбе. Начиная с третьей книги через всю поэму проходит любовь двух молодых людей, Ахилла и Патрокла, она рассказана в таких подробностях, что нельзя не усомниться в том, что эти отношения носили лишь дружеский характер. Это ясно проявилось уже в сцене, когда Ахилл узнал о гибели Патрокла на поле битвы. Ужасен был гнев несчастного юноши, который стоит, вознося молитвы богам, на берегу моря, терзаемый неопределенностью; слова замирают у него на устах, а душа разрывается от горя; он осыпает голову землей, затем, вышедши из себя, он бросается на землю и рвет на себе волосы. После первого гнева его горе постепенно утихает, а за взрывом страстей душа его постепенно истекает кровью, и единственной мыслью его становится месть тому, кто украл у него самого любимого человека на свете. Он отказывается от пищи и питья, его душа жаждет лишь отмщения.
Он клянется своему умершему другу, что не устроит обряда погребения, «пока не принесет ему оружие его убийцы Гектора». Он также клянется убить двенадцать троянских знатных юношей перед погребальным костром. Но прежде чем осуществить свою месть, он открывает сердце для трогательного оплакивания умершего. Среди прочего он произносит: «Ничто не могло принести мне столько горя, даже и смерть отца, если бы я о ней услышал».
Все это – язык любви, а не дружбы, и именно так это и воспринимали древние. Еще один пример из «Антологии»: «Двое мужей прославлены в дружбе и в войне навсегда, сын Эака и ты, сын Менетия».
Из другой поэмы «Одиссея» следует, что после гибели Патрокла его место рядом с Ахиллом занял Антилох, и, конечно, это означает, что Гомер не мог представить себе Ахилла без любимого юноши. Из этого отрывка мы узнаем, что Ахилл, Патрокл и Антилох были погребены в общей могиле, вместе, как и при жизни.
Об узах дружбы между Ахиллом и Патроклом рассказал великий трагик Эсхил, он писал о дружбе, основанной на эротических отношениях, а этот автор не столь далеко отстоял от времени написания самого эпоса, чтобы верно понять эти отношения. Несохранившаяся трагедия Эсхила «Мирмидоняне» имела следующий сюжет: Ахилл, смертельно обиженный Агамемноном, устраняется от сражения и утешается, предаваясь любовным утехам в своей палатке. Хор, изображавший мирмидонян, подданных Ахилла, наконец убеждает его позволить им принять участие в сражении во главе с Патроклом. Пьеса заканчивается гибелью Патрокла и безутешным горем Ахилла.
Ту же мысль высказывает и Лукиан: Патрокл, любимец Ахилла, не просто сидел перед ним и слушал его игру на лире, главной пружиной их отношений было влечение.
Следует упомянуть, что Федр в своей речи об Эроте перевертывает ситуацию, делая Патрокла любовником, а Ахилла, более юного и красивого, – возлюбленным.
Еще больше свидетельств можно привести в пользу ложности утверждения, будто гомеровский эпос ничего не знает о гомосексуализме. Уже Гомер говорит не только о похищении Зевсом фригийского царевича Ганимеда (Ил., хх, 231), но определенно выражает мысль, что он был унесен благодаря его прекрасной внешности, он также рассказывает об интенсивной торговле мальчиками, которых привозят финикийские мореплаватели, чаще всего похищая их, чтобы заполнить гаремы влиятельных пашей. Когда, наконец, Ахилл и Агамемнон приходят к согласию, Агамемнон в знак примирения предлагает Ахиллу подарки, среди которых несколько знатных юношей. Военная колесница Ахилла названа «священной», Негельсбах уже отметил, что «под этим следует понимать священный союз воина и возничего».
Таким образом, гомосексуализм встречается с древнейших времен, всегда, когда есть достоверная информация относительно греков. То, что практика этих эротических отношений передавалась потомкам в официальных документах, ясно показывают наскальные надписи на острове Тера – современном Санторине – на Кикладах. Эти отношения сохранялись до конца античности, и в этом историческом обзоре мы должны упомянуть лишь их отдельные фазы.
Значимый поворотный пункт – имя Солона, который, сам будучи гомосексуалом, издал важный закон, регулирующий педерастию, прежде всего запретив рабам вступать в сексуальную связь со свободными юношами. Это означает две вещи: первое, что педофилия в Афинах признавалась законной и что законодатель считал, что превосходство свободнорожденного не должно принижаться интимными отношениями с рабами. Далее, законы, изданные Солоном, призваны были защитить свободнорожденных юношей от насилия в юном возрасте. Другой закон порицал тех из граждан, которые подстрекали свободнорожденных мальчиков выставлять свою красоту на продажу, ибо проституция ничего общего не имеет с педофилией, о которой здесь идет речь и которую мы должны представлять лишь как добровольное сожительство, основанное на взаимной привязанности.
Далее, эти законы Солона относились только к афинским гражданам, в то время как масса ксеной, то есть эмигрантов не-афинян, имела в этом отношении полную свободу. Следовательно, эти законы очень рано перестали исполняться, даже суровость наказания[147] не сильно сдерживала преступавших закон, поскольку profasis filias всегда была лазейкой, то есть утверждением, что это произошло «под влиянием минуты»; и разумеется, молодежь зачастую выбирала сиюминутную выгоду, не заботясь о будущих последствиях. Однако эти законы были направлены не на уничтожение самой педофилии, даже не на ее организацию и профессиональную деятельность, и это видно из того факта, что государство снижало налоги тем, кто поставлял мальчиков и юношей в распоряжение любовников, так же как и женщин в дома терпимости (Эсхин. Тимарх, 119).
Диоген Лаэрций рассказывает, что Сократ (Ксен. Мем., ii, 28), будучи мальчиком, был любимцем своего учителя Архелая, что подтверждает и Порфирий (там же, 201), который пишет, что семнадцатилетним юношей Сократ все еще не прекращал интимных отношений с Архелаем, поскольку в то время он был очень чувственной натурой, впоследствии эта чувственность сменилась работой интеллекта.
Ксенофонт, например, заставляет Сократа говорить: «Пожалуй, и я мог бы оказать тебе содействие в охоте за совершенными людьми по своей склонности к любви: когда я почувствую влечение к кому-нибудь, я страшно, всем существом стремлюсь к тому, чтобы те, по ком я тоскую, тоже тосковали по мне, чтобы тем, с кем мне хочется быть в общении, тоже хотели общения со мной»[148].
В «Пире» Платона Сократ говорит: «Я открыто признаю, что не понимаю ничего, кроме любовных отношений», и «я утверждаю, что искусен в делах любви», что согласуется с некоторыми местами «Пира» Ксенофонта, например: «Я не могу припомнить времени, когда я не был бы безумно влюблен в кого-нибудь» или когда Сократ описывает впечатление, которое на него произвела красота
Автолика: «Как огонь в ночи привлекает к себе все взоры, так и красота Автолика сразу притягивает мужские взоры и никого не оставляет равнодушным».
Когда Критобул сел рядом с ним, на него это произвело такое впечатление: «Это было плохо. Мне пришлось тереть свое плечо пять дней подряд, как если бы меня укусила фаланга, и до самого нутра меня пронзило это чувство».
Разве эти слова мог произнести человек, не подверженный чувственной любви? И из диалогов Платона «Алкивиад» и «Пир» видно, что красота Алкивиада производила на Сократа неизгладимое впечатление.
