Василий Сиповский - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1
Его главное значеніе и заключается въ томъ, что онъ:
1) разъяснилъ современникамъ высокую поэзію «реалистической» литературы, — этимъ онъ облегчилъ современникамъ пониманіе Пушкина и Гоголя. Явившись самъ, какъ литературное слѣдствіе дѣятельности обоихъ великихъ вашихъ писателей, онъ отплатилъ имъ тѣмъ, что объяснилъ ихъ величіе современникамъ. Благодаря ему, они выросли въ русскомъ самосознаніи, — ихъ вѣрнѣе поняли, оцѣнили.[200] Этимъ облегчена была возможность болѣе глубокаго вліянія на послѣдующую русскую литературу, — этимъ ускоренъ былъ темпъ развитія русской литературы;
2) въ русскую критику онъ внесъ опредѣленныя эстетическія, философскія и общественныя основы;
3) изъ критики, до того отличавшейся педантскимъ доктринерствомъ, сдѣлалъ онъ живую общественную силу, внеся жгучую струю отзывчивости къ общественной жизни. Благодаря этому, писатель y насъ сдѣлался "общественнымъ дѣятелемъ";
4) онъ неизмѣримо расширилъ область критики, выведя ее изъ тѣсной рамки узко-эстетическихъ вопросовъ въ широкія области идейныхъ интересовъ эпохи;
5) «эстетическую» критику замѣнилъ "исторической".
6) Его значеніе велико и какъ личности. He имѣя возможности въ печати высказывать свои убѣжденія, онъ сумѣлъ вь своемъ интимномъ кружкѣ вліять на литературную молодежь своимъ горячимъ словомъ: вотъ почему ученики Пушкина и Гоголя въ литературномъ отношеніи, такіе писатели, какъ Тургеневъ, Гончаровъ, Некрасовъ и многіе другіе, сдѣлались учениками Бѣлинскаго въ идейномъ отношеніи.[201]
Гоголь. Бѣлинскій. Пушкинъ.
Гоголь, Бѣлинскій и Пушкинъ шли по разнымъ путямъ человѣческаго самосознанія. Гоголь, въ своихъ исканіяхъ истины, шелъ узкимъ путемъ самоуглубленія, питался исключительно "своими соками", не освѣжая ихъ, не пополняя ихъ "вліяніями извнѣ". Бѣлинскій совсѣмъ не занимался "душевнымъ дѣломъ", — и жилъ только чужими вліяніями, широко и свободно черпая ихъ изъ жизни русской и западноевропейской интеллигенціи и мѣняя ихъ поперемѣнно. Пушкинъ въ своей жизни соединилъ оба эти пути: его внутренняя работа органически слилась съ широкимъ и, въ то же время, осторожнымъ изученіемъ чужихъ мыслей, чужого ума. И Гоголь, и Бѣлинскій отразили двѣ крайнія стороны русской души — первый — тяготѣніе къ самоанализу, къ "внутреннему дѣянію" (древняя Русь, русское сектантство, ученія Толстого) — и второй — легкость увлеченія "послѣднимъ словомъ", пришедшимъ "извнѣ", (XVII и особенно весь XVIII, начиная съ реформы Петра, философскія и политическія увлеченія XIX вѣка). Эти "увлеченія" всегда легко отрывали русскихъ людей отъ однихъ «авторитетовъ», чтобы безотчетно-рабски подчинить ихъ другимъ. Изъ "скрещенія" всѣхъ этихъ "воздѣйствій" Пушкина, Гоголя и Бѣлинскаго — воздѣйствій литературныхъ и идейныхъ сложилось все содержаніе, характеръ, особенности и идеалы русской литературы ХІХ-го столѣтія.
Примечания
1
Самъ Пушкинъ уже въ зрѣломъ возрастѣ признавался, что, благодаря воспитанію, онъ французскій языкъ всегда зналъ лучше русскаго.
2
Говорятъ, что изъ этой поѣздки вывезъ онъ нѣсколько пѣсенъ о Разинѣ, записанныхъ имъ лично.
3
Объ этомъ свидѣтельствуютъ, хотя бы, его примѣчанія къ свадебнымъ пѣснямъ, записаннымъ имъ въ Псковской губ.
4
За это "примиреніе" Пушкина упрекали и современники, и нѣкоторые позднѣйшіе критики. Но упреки эти неосновательны. Пушкинъ на себѣ пережилъ то, что пережила современная ему европейская мысль. Гёте началъ съ бурныхъ настроеній "Sturm und Drang'a" и кончилъ "отреченіемъ" (resignation) отъ мятежныхъ идеаловъ юности: онъ сталъ говорить о "смиреніи", онъ говорилъ: "мнѣ всегда были противны апостолы свободы. Въ концѣ концовъ, каждый изъ нихъ искалъ только произвола для себя. Если ты "хочешь освободить многихъ, то сумѣй служитъ имъ". "Евангеліе отъ Іоанна, пишетъ онъ, я признаю моимъ Евангеліемъ и сущность всей мудрости свожу къ одному изреченію — дѣти, любите другъ друга!". Вотъ, чѣмъ, разрѣшился его протестъ. Шиллеръ, начавшій съ «Разбойниковъ», сталъ звать къ такому-же "смиренію": "примкнутъ къ человѣчеству, найти въ его вѣковомъ трудѣ маленькую область, маленькій уголокъ и сосредоточить на этой скромной работѣ всю свою силу" — это правило предлагалъ онъ къ свѣдѣнію "тому человѣку, который выплылъ съ цѣлой флотиліей въ открытое дгоре жизни и возвратился на одной спасательной лодкѣ въ тихую пристань". "О человѣчествѣ, пишетъ онъ, ты никогда не можешь думать достаточно высоко, — какъ ты носишь эту идею въ твоей душѣ, такъ ты и выражаешь ее въ дѣйствіяхъ. Также и человѣку, который встрѣчается съ тобою въ тѣсномъ кругу твоей жизни — простирай руку помощи, если онъ въ ней нуждается. Ho o благѣ человѣческихъ поколѣній, другъ, пусть заботится, какъ вчера, такъ и сегодня — небо, какъ оно заботится о дождѣ и росѣ". Во Франціи это "отреченіе" отъ идеаловъ протеста выразилось въ возрожденіи религіознаго чувства (Шатобріанъ, Ламенэ, Ламартинъ, Нодье, де-Местръ). Всего характернѣе, что самъ Баіронъ, подъ конецъ своего творчества, сталъ приближаться кь такоиу же смиренію, и къ отреченію. (Н. Котляревскіи "Міровая Скорбь", 307–334).
5
Мицкевичъ въ некрологѣ Пушкина писалъ: "Пушкинъ удивлялъ слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума; онъ обладалъ громадною памятью, вѣрнымъ сужденіемъ, изящнѣйшимъ вкусомъ. Когда онъ разсуждалъ о политикѣ иностранной и внутренней, казалось, что говоритъ посѣдѣлый, дѣловой человѣкъ, питающійся ежедневно чтеніемъ парламентскихъ преній. Рѣчь его, въ которой можно было замѣтить и зародыши будущихъ его произведеній, становилась болѣе и болѣе серьезной. Онъ любилъ разбирать великіе религіозные, общественные вопросы, самое существованіе которыхъ было, повидимому, неизвѣстно его соотечественникамъ".
6
Впрочемъ, это дѣленіе должно быть, принято лишь условно: тогда, какъ, напримѣръ, y Бѣлинскаго смѣна настроеній была такъ радикальна, что, увлекаясь однимъ, онъ рѣшительно все прерывалъ съ другимъ, — Пушкинъ, при его разностороиности, въ періодъ классицизма, является иногда «реалистомъ», a въ періодъ реализма могъ возвращатъся и къ классицизму, и кь романтизму. Тѣмъ не менѣе, указанное мною дѣленіе можеть быть принято, такъ какъ основано на преобладаніи (а не на исключительности) опредѣленныхъ художественныхъ міровоззрѣній y Пушкина въ извѣстный періодъ его жизни.
7
См. мою Исторію руcской cловесности, ч. II, 29, 57, 117 и др. "Легкая поэзія (poêsies lêgères, poêsies fugitives, vers de sociêtê) стихотворныя шалости любовнаго, или шутливаго, характера (пѣсни Анакреона, Овидія, мадригалы, стансы, сонеты, тріолеты, рондо); Хлои и Дафнисы, Психеи и Амуры, Нимфы и Сатиры — любимые образы этой поэзіи. Во Франціи произведеніями въ такомъ родѣ особенно прославились Лафонтенъ, Шолье, Жанъ-Батистъ-Руссо, Вольтеръ и Парни.
8
Ср. стихи "Посланіе къ Галичу", "Посланіе къ Ив. Ив. Пущину", "Мое завѣщаніе", «Городокъ». "Къ Батюшкову', "Гробъ Анакреона", "Посланіе къ Юдину", "Моему Аристарху".
9
Ср. стихи: «Леда», «Блаженство», "Гробъ Анакреона", "Фавнъ и Пастушка", Амуръ "и Гименей", "Фіалъ Анакреона", "Торжество Вакха".
10
Ср. стихи: «Кольна», «Эвлега», "Осгаръ".
11
"Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ", "Наполеонъ на Эльбѣ", "На возвращеніе Государя Императора изъ Парижа въ 1814 году".
12
"Посланіе къ кн. Горчакову", «Разлука», "Уныніе", "Элегія", "Я думалъ". Кромѣ того, объ этомъ чувствѣ говоритъ онъ въ стихотвореніяхъ: "Наѣздники", "Желаніе", "Осеннее утро", «Разлука», "Элегія", "Наслажденіе", «Окно» и др.
13
Фантастика поэмы не та, съ которой явился романтизмъ. Романтизмъ относится къ своимъ чудесамъ съ "вѣрой" (ср. сочиненія Жуковскаго), — между тѣмъ, у Пушкина отношеніе къ фантастикѣ то, что мы встрѣчаемъ въ волшебныхъ сказкахъ ХѴIII-го вѣка — скептическое, ироническое.
14
Такими словами Пушкинъ въ одномъ письмѣ определилъ сущность байронизма.
15
Элегія: "Я пережилъ свои желанія", написанная черезъ два дня послѣ окончанія "Кавказскаго плѣнника", прекрасно рисуетъ это настроеніе.
16
"Кинжалъ", "Отрывокъ".
17
"Нереида", "Рѣдѣетъ облаковъ летучая гряда', "Бахчисарайскому Фонтану", "Желаніе", "Въ Юрвуфѣ бѣдный мусульманъ", "Таврида".
