Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке
Всплеск активности петербургского воинского начальника был особенно заметен во время Русско-японской войны 1904–1905 годов, когда армия испытывала большой недостаток в младших офицерах.
Вот перед нами сердитое письмо УПУВН от 2 марта 1905 года:
«Прошу уведомить меня: когда определён на службу поручик запаса Соколовский? Сведение это мне необходимо для предъявления времени прекращения требования ему заштатного жалованья. За воинского начальника подполковник Иванов».
Через неделю Департамент личного состава и хозяйственных дел имел честь уведомить подполковника Иванова, что не поручик, а штабс-капитан Сергей Соколовский определён на службу по Министерству иностранных дел и причислен к 1-му Департаменту приказом по означенному министерству от 13 октября 1904 года.
Или:
«Просим уведомить, состоит ли на службе Министерства, с какого времени и в какой должности прапорщик запаса полевой артиллерии Алексей Александрович Ребиндер, подлежащий призыву в учебный сбор» (1900 год).
ДЛСиХД аккуратно отвечает, что Ребиндер А. А. на службе министерства не значится. Очевидно, Управление Петербургского уездного воинского начальника уже давно потеряло прапорщика запаса из виду. К этому времени он мог сменить службу, переехать в другое место, не поставив об этом воинского начальника в известность. В связи с этим Министерство иностранных дел уже неоднократно предупреждало своих молодых сотрудников о том, чтобы они своевременно сообщали военно-учётным органам обо всех изменениях в своём положении. В качестве меры наказания нерадивых военнообязанных применялись даже вычеты в размере 100 рублей из их жалованья.
Очевидно, ригоризм воинских начальников чувствительно затронул кадры министерства, потому что уже 4 апреля 1905 года министр Ламздорф вынужден был просить военного министра, «ввиду усилившейся вследствие военного времени деятельности Департамента и нежелательности сокращения в составе чинов такового, в особенности в отношении лиц с восточными языками», предоставить отсрочку от воинской службы — хотя бы до 1 сентября — для коллежского секретаря Тужилина, которому вручили повестку безотлагательно выехать в Красноводск для отбывания там воинской повинности.
Судьба коллежского секретаря решалась на самом высоком уровне — таким необходимым он оказался сразу для двух министерств! Наконец из Военного министерства пришёл ответ: «Государь Император в 6-й день сего мая Всемилостивейше соизволил: предоставить окончившему в 1904 году курс Императорского Петербургского Университета Александру Тужилину отсрочку поступления на военную службу вольноопределяющимся до 1 сентября текущаго 1905 года».
Так что в Красноводск Тужилину ехать пришлось.
Если в мирное время до внештатных сотрудников Министерства иностранных дел никому и дела не было, то в военное время они оказались просто незаменимыми. Без внештатного секретаря генерального консульства в Берлине В. Неймана не могли обойтись ни само генконсульство, ни Главное артиллерийское управление Военного министерства, приславшее ему повестку о призыве на службу. Повестка прапорщику запаса по артиллерии Нейману вызвала настоящую панику у генконсула, которому оказалось его просто некем заменить, поэтому он обратился в Департамент личного состава и хозяйственных дел со слёзной просьбой прислать вместо Неймана хоть какого-нибудь молодого сотрудника. И снова чиновники уговорили мягкого и сердобольного графа Ламздорфа обратиться к военному министру с просьбой предоставить Нейману отсрочку Военный министр был тоже человек гуманный и с отсрочкой на целых четыре месяца согласился, но пригрозил: больше он никаких отсрочек никому из сотрудников МВД предоставлять не будет!
А запросы из Управления Петербургского уездного воинского начальника сыпались, как из рога изобилия. То воинского начальника интересует, состоит ли ратник запаса, старший фейерверкер вольноопределяющийся I разряда лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады С. А. Кангин секретарём Русского императорского консульства в Янине (Турция), то просит вручить призывной лист № 81 поручику запаса Б. Г. Шлейферу (под расписку!). Нет, вежливо отвечает МВД, С. А. Кангин работает уже в миссии в Белграде, а Шлейфер Николай (а не Борис) Григорьевич, извините, призыву не подлежит, потому что состоит в кадрах министерства.
На Певческом Мосту с одинаковым вниманием относились к жалобам как кадровых дипломатов, так и наёмного персонала посольств, миссий и консульств. В 1906 году в ДЛСиХД из Македонии поступило письмо на турецком языке, после перевода которого на русский язык обнаружилась жалоба каваса Измаила на консула в Салониках Таля. «Господину Председателю Совета Министров, — писал кавас. — Имею честь покорнейше просить г-на Председателя Совета Министров о принятии соответствующих обстоятельству мер в отношении господина Таля, Российского консула в Салониках, оскорбившаго меня публично и отставившаго от должности, невзирая на мою безупречную 24-летнюю службу в качестве каваса упомянутого консульства. Кавас при Российском Консульстве в Монастире Измаил».
Департамент личного состава и хозяйственных дел немедленно запросил по существу дела посольство в Константинополе, курировавшее деятельность всех консульств на территории Османской империи (Македония входила тогда в состав турецкого государства). Ответ из Константинополя не замедлил прибыть. 29 апреля 1906 года посол сообщал, что, во-первых, посольство не полагает уместным вообще входить в обсуждение жалоб внештатных сотрудников консульств, поскольку консулам предоставлена полная свобода увольнения означенных лиц. Во-вторых, обстоятельства дела Измаила были таковы, что основания для принятия «соответствующих мер» фактически полностью отсутствовали. Измаил, кавас-албанец из Македонии, якобы ввиду расстроенного здоровья захотел оставить службу в консульстве и вернуться на родину. Консул и надворный советник Таль по собственной инициативе обратился в посольство и получил разрешение выдать кавасу единовременное пособие в размере двенадцати турецких лир. Получив пособие, хитрый албанец обратился к Талю с просьбой восстановить его снова на службе, а когда тот отказал, подал на него жалобу. Целью ухода на пенсию каваса было получение пособия, заключил свое сообщение посол.
Жалоба каваса осталась, естественно, без последствий.
Во многих портовых городах консульские учреждения держали для своих визитов на корабли специальные шлюпки с гребцами. Вице-консульство в Фусане (Корея) в качестве гребцов содержало казаков из охранной команды, но потом казаков неожиданно отозвали, о чём посланник в Сеуле осенью 1903 года немедленно пожаловался в Центр. В письме от 29 ноября того же года барон Буксгевден от имени ДПСиХД уведомил миссию в Сеуле о том, что товарищ министра «признал возможным разрешить отнести на счёт чрезвычайных издержек вице-консульства в Фусане расход по найму двух гребцов для консульской шлюпки в Масанпе не свыше 160 иен в год. Остальные 32 иены, испрашиваемые на вышеуказанный предмет надворным советником Козаковым, должны быть отнесены на счёт канцелярских денег».
Расходование денежных средств строго по статьям или, как бы мы сейчас сказали, целевое использование денег было принципиальным положением финансовой политики Министерства иностранных дел.
В 1900 году Россия открыла консульство в Канаде. Первым консулом там стал Н. Б. Струве, человек опытный, деятельный и честолюбивый. Естественно, в первую очередь консул должен был объездить свой консульский округ, включавший всю Канаду, познакомиться с властями, посмотреть на местное население, промышленность и природное положение, и руководство МИД выделило на это дело необходимые средства. На знакомство с округом ушло почти два года. Ведь нужно было вести и текущие дела, а в штат консульства, кроме него самого, не ввели никого. Потом консул, кажется, «вошёл во вкус» и съездил в ознакомительную поездку в США, но провести её как служебную Центр отказался: товарищ министра князь Оболенский признал, что поездка носила частный характер.
Утомительнее всего в консульской службе — посетители со своими проблемами, в частности соотечественники, пишет барон А. А. Гейкинг. Работа с ними настолько тяжела, что многие консульские работники со временем устают от их неиссякаемого потока и зачастую пренебрегают своими обязанностями выслушать каждого и принять в отношении его просьбы необходимые меры. А. А. Гейкинг в своей не потерявшей до сих пор актуальности книге тоже упоминает об этом: «У некоторых служащих существует несостоятельный взгляд, будто просители обращаются в консульство со своими ходатайствами, чтобы мешать их спокойствию».
Но есть и другая сторона этого вопроса — когда посетители «почему-то думают, что консул обязан вести с каждым заходящим в консульство соотечественником продолжительные разговоры. В этом отношении, — язвительно замечает Гейкинг, — особенно далеко идут словоохотливые дамы», и приводит примеры из своей богатой практики. Вот один из них: как-то к нему в Лондоне обратился приехавший из России студент, остановившийся в каком-то лондонском пансионате. Не владея английским языком и оставив вещи в своём номере, студент вышел на улицу, заблудился и забыл и адрес, и местоположение пансионата. Он пришёл за помощью к русскому генконсулу, потребовав от него предпринять необходимые поиски.
