Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы
Тому, кто хотел отправиться в другой уезд, помещик и священник прихода должны были дать пропуск к земскому комиссару, который был обязан внести данные о таком крестьянине в особую книгу и выдать ему «пропускное письмо от себя за рукою своею, и за рукою ж, и за печатью полковника, котораго полк в том уезде имеет вечную квартиру», тщательно следя, чтобы пропуск («отпуск») помещика и приходского попа был подлинным.
За получение паспорта установленной формы крестьянин платил две копейки. Зная «гуманные» обычаи местных и иных властей, авторы предупреждали: «больше того отнюдь ничего не требовать и больше ж двух дней, под жестоким наказаньем, крестьян не задерживать». В пропускных письмах строго оговаривался срок (не свыше трех лет), на который выходил крестьянин и свыше которого его запрещалось держать в местах работы. Категорически запрещалось выдавать «письма»-пропуска на крестьянские семьи, и власти предупреждались: «хотя б которой крестьянин такое письмо и явил, тем не верить, и как на заставах, так и на ночлегах их ловить, и отсылать в прежние места к помещикам за провожатыми». Было немало и других мелких бюрократических крючков и крючочков, которыми можно было пользоваться, чтобы затруднить свободу выхода на заработки. Кроме того, во время работы на стороне отходнику запрещалось жениться.
Введение паспортов в 1724—1725 годах привело к тому, что теперь власти могли контролировать передвижение населения, ограничивая его во временных и пространственных рамках, что почти тотчас сказалось на экономике, – уже упоминалось, что многие мануфактуристы в начале 20-х годов стали испытывать трудности с вольнонаемной силой, что было в немалой степени связано и с введением паспортного режима. Летом 1725 года строитель Ладожского канала Б. Х. Миних сообщал, что на возведение канала не хватает рабочих рук и подчиненные ему офицеры «видели во многих местах задержанных вольных работных людей», не имеющих при себе «действительных пашпортов», которых местные власти, «бив батожьем, отсылали в прежние их жилища».
Естественно, что там, где что-то ужесточалось, люди стремились найти незаконный выход, обмануть. Одним из способов обойти закон стало изготовление фальшивых паспортов. Чтобы этого не допустить, власти пошли на контрмеру – ввели печатные паспорта. Их должны были выдавать не земские комиссары, а воеводские и губернские правления. Тотчас возникла новая проблема: как писали в Сенат чиновники с мест, «ежели обширный уезд, например Московский, Новгородский и Нижегородский и иные многие тому подобныя, ис такова уезду не свободны в другой уезд в наймах ехать или для работы итти, покамест не получат от воеводы пашпорта, а к воеводе в город итти верст по сту и по двести, то он прежде, нежели работою своею на оплату податей что достанет, последнее свое дорогою исхарчит». Иначе говоря, чтобы выйти на заработок на расстояние в сорок верст, нужно было прошагать за паспортом двести! А уж другая российская черта – волокита, когда крестьяне-просители неделями «в городах за пашпортами волочатся», нам хорошо известна.
Исполнительность, дисциплина – вот что прежде всего требовалось от подданных. Было создано немало способов и институтов, которые позволяли властям контролировать исполнение предписанного. Как уже отмечалось, полиция отнюдь не была только учреждением, конторой. Она предполагала особое общественное поведение, особый склад мышления. Закономерно, что при Петре мы застаем развитой институт доноса, подлинную культуру доносительства. Разумеется, донос появился не с Петром. Исследователи относят появление правовых норм о доносах («изветах») ко времени укрепления Московского государства, когда великие московские князья, стремясь закрепить переходивших к ним служилых людей, включали в «укрепленные грамоты» (крестоцеловальные записи) положения не только о верности вассала своему новому сюзерену, но и о его обязанности доносить о замыслах против него: «…где какого лиходея государя своего взведаю или услышу, и мне то сказати своему государю великому князю безо всякие хитрости по сей укрепленной грамоте». Подобные договоры личной службы впоследствии сменились публично-правовыми записями на служилую верность, в которые вошли и положения об «извете». Соборное уложение 1649 года включило уже традиционную норму о доносе, дополнив ее нормой о наказании за недонесение: «А будет кто, сведав или услыша на Царьское величество в каких людех скоп и заговор или иной какой злой умысел, а государю, и его государевым боярам и ближним людем, и в городех воеводам и приказным людем про то не известит… и его за то казнит смертию безо веяния пощады». Особенностью действия закона о недонесении было то, что обязанность политического доноса лежала и на всех родственниках изменника. Именно этим и был страшен самовольный выезд за границу – родственники становились заложниками и считались соучастниками побега, рассматриваемого однозначно как государственная измена. Уложение предписывало: «А жены будут и дети таких изменников про ту их измену ведали, и их по тому же казнить смертию». И далее: «А будет кто изменит, а после его в Московском государьстве останутся отец или мать, или братья родные или неродные, или дядья, или иной кто его роду, а жил он с ними вместе, и животы, и вотчины у них были вопче – и про такова изменника сыскивати всякими сыски накрепко, отец и мати, и род его про ту измену ведали ли. Да будет сыщется до пряма, что они про измену ведали, и их казнити смертию же, и вотчины, и поместья их, и животы взяты на государя».
Григорий Котошихин – подьячий времен Алексея Михайловича, бежавший за границу, – писал в своем сочинении о России, что родственников бежавшего пытают, «для чего он послал в ыное государство, не напроваживаючи ль каких воинских людей на Московское государство, хотя государством завладети, или для какого иного воровского умышления по чьему научению». Как мы знаем, у следователей было много способов «сыскать допряма» об измене. Другой примечательной чертой закона об «извете»-доносе было то, что он распространялся исключительно на политические (государственные) преступления, среди которых фигурировали: «скоп и заговор или какой иной злой умысел» против царя, покушение на его здоровье, а также измена. Вот здесь-то и начинается существенное различие традиций древнерусского права и права петровской поры. Прежде всего, Петр резко раздвинул рамки преступлений, называемых государственными и подлежащих действию законов о доносе и недоносительстве. Помимо уже упомянутых традиционных государственных преступлений (умысел на здоровье государя, бунт-возмущение и измена) к их числу было отнесено «похищение его царского величества казны», то есть казнокрадство. В 1723 году Петр разработал проект указа о разделении всех преступлений на «государственные» и «партикулярные». Такое разделение должно было стать основой нового Уложения, которое разрабатывали с 1720 года. В указе Петра Сенату отмечалось: «В Уложенье зделать надвое: одно государственное преступление, другое – партикулярное». К числу государственных преступлений были отнесены все преступления чиновников по должности, поэтому должностной преступник, «яко нарушитель государственных праф и своей должности», подлежал смертной казни. Выше уже приводились объяснения Петра по этому поводу должностные преступления разоряют государство хуже измены. Кроме преступлений по должности к государственным преступлениям было отнесено и немало других, о которых подданные были обязаны доносить, как о государственной измене или готовящемся бунте. К преступлениям, подлежащим доносам, стали относить утайку душ от переписи, сокрытие беглых крестьян, рубку заповедных лесов, неявку на смотр и службу, принадлежность к расколу и проповедь учения раскольников. Вообще при Петре явно наметилась тенденция подводить под государственные преступления всякие совершаемые вопреки государственным законам поступки. В законодательстве возник обобщенный тип врага царя и отечества – «преслушник указов и положенных законов». Кто бы он ни был – сановник или холоп, солдат или сын царя, – его участь должна решаться однозначно. 24 апреля 1713 года Петр распорядился: «Сказать во всем государстве (дабы неведением нихто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякия пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели хто пощадит, тот сам тою казнию казнен будет». Именно в этом указе было впервые сказано о необходимости пересмотра состава государственных преступлений: «И для того надобно изъяснить именно интересы государственныя, для выразумления людей».
Кроме увеличения числа государственных преступлений, которые подпадали под действие законов о доносительстве и ответственности за недонесение, Петр активно и небезуспешно способствовал распространению массовой практики доносов, что как раз и позволяет говорить о расцвете культуры доносительства. Это достигалось различными способами. Первым, и самым важным, следует признать создание государственной системы доносительства в лице специальных государственных чиновников – фискалов, обязанность которых, согласно указу от 5 марта 1711 года, состояла в том, чтобы «над всеми делами тайно надсматривать и проведывать про неправый суд, також – в зборе казны и протчего», а затем в присутствии Сената уличить обнаруженного преступника. Успешная деятельность фискала вознаграждалась половиной штрафа, наложенного на преступника. Если же донос не подтверждался, фискал мог не волноваться: под угрозой жестокого наказания и «разорения всего имения» судьи не имели права преследовать его за ложный донос и «отнюдь фискалу в вину не ставить, ниже досадовать».
