Йозеф Томан - Сократ
- Алый? - предположила Абисса.
- Нет! Скажут, - подражаю Алкивиаду.
- Может, новую зеленую хламиду, расшитую золотом?
- Вот то, что нужно! Буду во всем новом.
Он оделся после купания и сел завтракать. Абисса рассказала ему о волнении в городе. Но всеми помыслами своими Мелет был уже в ареопаге.
Доев, он повторил перед зеркалом свою обвинительную речь против Сократа, тщательно следя за точностью ораторских жестов и мимики.
Вдруг злобно рассмеялся: погоди, старый! Превращенный в свинью волшебницей Киркой, уж я нынче хорошенько тебе похрюкаю!
Орлы, гнездившиеся на гребнях Гиметта, поднялись в воздух и полетели на север. Они всегда просыпались немного раньше, чем Феб выводил из конюшни своих золотых коней.
На плоской крыше своего домика стоял пекарь Мерин, протирая глаза. Увидел - плывут в небе орлы в сторону Пентеликона.
- Светает, - сказал он, ни к кому не обращаясь, ибо эллины так любят говорить, что разговаривают даже сами с собой, если не находится собеседник.
Но из соседнего дворика на его слова отозвались:
- Н-да, пожалуй, скоро пора! - Это говорил сосед Мерина, Люстрат. Приготовь что-нибудь поесть, для меня тоже.
- Я возьму с собой лепешки. Они уже испеклись. В лавке сегодня останутся жена с сыном. А ты захвати вина. Денек будет адски жаркий...
- Не рад я, что вытянул жребий, - угрюмо заявил Люстрат.
- А я так прямо трясусь от нетерпения. Глаз ночью не сомкнул. - И Мерин снова потер утомленные глаза.
- Я тоже. - Люстрат стоял на крыше, расставив ноги; взмахнул руками. Какая ужасная ответственность! Я не знаю, что ему дать.
- Там увидим... - успокоил соседа Мерин.
Однако Люстрат не желал успокаиваться.
- Что ты там увидишь такого, чего бы не знал уже теперь? Запутанное дело! Не разберешься. Я своими ушами слышал, как он внушал тут одному, пускай, мол, больше полагается на собственный рассудок, чем на высказывания Аполлоновых оракулов. И нечего со всяким вопросом бегать в Дельфы, надо самому находить ответ. В том смысле вроде, так будто лучше получится. Н-да... Может, он и не точно так выразился, как я тебе передаю. Но мы, стоявшие вокруг, поняли его так, что человеческий разум выше божеского. Скверно, правда? И точно так же я своими ушами слышал, как он говорил о том, что нужнее всего для нас, афинян. Вот тут и выбирай, что важнее!
Мерин не разделял озабоченности соседа. Засмеялся:
- К чему раньше времени голову ломаешь? Там ведь будет Ксантиппа. Она все и решит. Представляю, что она будет вытворять! Вот когда пригодится Сократу ее красноречие! Увидишь - на колени бухнется, с плачем будет молить нас о милосердии, будет рвать свои роскошные волосы... Так разжалобит всех присяжных, так разделает на все корки - и тебя тоже! Вот мы и размякнем. Бедняки ведь! Сам посуди: у него мальчонка, да еще другая жена - неужто же мы проголосуем, чтоб из него еще штраф выжимали? Или отправим в изгнание? Он так любит свои Афины - станем ли мы... И думать нечего!
Люстрат покачал головой:
- Ну, не знаю, не знаю, скажу только, очень уж запутанное дело. Говори что хочешь, а у старика рыльце-то изрядно в пушку, это уж как есть. И не все на это так легко смотрят, как ты.
- Хочешь, поспорим - не будет ему ни штрафа, ни изгнания?
- Не хочу.
В сверкающей полосе над восточным горизонтом вынырнул золотой сегмент, всплывая все выше и выше.
Сократ приветственно поднял руки:
- Привет тебе, великое светило! Благословенно будь, что явилось!
Низко поклонившись солнцу, он повернулся. Медленно прошел по двору, от камня к камню. Проходя, прикасался к ним, гладил шероховатую поверхность. Куб гранита заиграл сверкающими крупинками, когда на него упали солнечные лучи.
А вот и Мом! Мой старый милый Мом, насмешник, мой дядюшка и учитель! Ты и сегодня усмехаешься мне, хотя знаешь, какой день меня ждет. Что ж, братец, ты остановился на полпути: не понял, что насмешка - меньше, чем смех...
Сократ повернулся к Артемиде и преклонил колени перед ее красотой. Моя любимая! Ты оберегала мое рождение, когда солнце было в зените своего пути. Ты приветствовала мой первый смех...
Он помолчал, затем, как всегда, поцеловал прекрасное колено.
Под Гиметтом уже замелькали рои золотистых пчел.
- Пора, - сказал Сократ, вставая из-за стола.
- Идем, - одновременно отозвались Ксантиппа и Мирто.
- Вы со мной не ходите.
Они не ответили; молча взяли в руки давно приготовленные кошелки.
Молча вышли во двор - прежде Сократа. Ксантиппа, обернувшись, тихо сказала Мирто:
- Лампрокл придет прямо туда с моим отцом.
- Прошу тебя, Ксантиппа! И тебя очень прошу, Мирто, не ходите со мной, останьтесь дома.
- Сократ, - перебила его Ксантиппа, - я взяла лепешки для тебя. Быть может, это затянется. - И она грустно улыбнулась.
- Я вернусь до захода солнца. Подумайте лучше о том, чтоб встретить меня добрым ужином.
- Ох, если б нам было дано встретить тебя добрым ужином! - вздохнула Ксантиппа.
- Чего ты боишься? - спросил Сократ.
- А этого мало, что тебя обвиняют в ниспровержении богов? Как ты из этого выпутаешься? Я-то ведь лучше всех знаю, что в богов ты не веришь. Подсмеиваешься над ними. С этой вот мраморной Артемидой забавляешься потому только, что она - женщина...
Он засмеялся.
- Ну, если б судьей была Ксантиппа - плохи были б мои дела, пришлось бы последовать за Анаксагором! Как я выпутаюсь, говоришь? Ты, моя милая, не можешь сказать обо мне ничего хорошего. Но не все я делал плохо! И Афины это знают. Сегодня ночью я слышал их.
Женщины не ответили. В это время в калитку постучали. За воротами стояли два скифа.
- Нас послал архонт басилевс...
- Знаю. Я готов, - ответил Сократ.
Он вышел на улицу, где уже собралась кучка любопытных. Ксантиппа с Мирто вышли следом. Сократ примирительно сказал им:
- Ладно, проводите меня немного. А что у тебя в этой большой кошелке, Мирто?
Она было отдернула руку, но Сократ поймал ее и заглянул в кошелку.
- Что такое? Ба, клянусь всеми псами - тут венок из роз!
Он мягко улыбнулся Мирто, подумав: вот как хочет она меня встретить, когда я выйду оправданный из судилища, - розами увенчать мою старую голову!
Но вокруг стояли зеваки, и он сказал:
- Как это славно с твоей стороны - когда я выйду после суда, ты украсишь себя розами в мою честь!
Демагог Анит тоже не спал всю ночь. Ложе его не стояло неподвижно на мозаичном полу: оно покачивалось на пружинах. Но тщетно пытался Анит усыпить себя качанием. Сократ стоял перед его глазами. Анит повернулся на правый бок, ложе закачалось сильнее, но Сократ не исчез; повернулся на левый бок и снова перед ним Сократ, с тем самым ироническим выражением лица, с каким он говорил на агоре: богач хочет стать еще богаче, демагог желает быть сверхдемагогом, Анит - Архианитом... Что за наказание, все время вижу его! Эдак и с ума сойдешь!
До зари было еще далеко, когда Анит поднялся: вот уже и с постели сгоняет его этот...
Анит почувствовал неприязнь, даже отвращение к сегодняшнему судебному разбирательству. Нельзя ли отменить суд? Притвориться больным? Выдумать срочный отъезд? Неблагоприятное предсказание? Нет, нет. Я не должен отступать.
Взор его упал на статую Афины. Он и тебя оскорблял, когда - как мне сказал сын - перечислял в гимнасии, сколько есть Афин! Благослови же меня и укрепи! Сегодня вечером я принесу тебе за это жертву...
Чего я, собственно, боюсь? Когда осудим его - все от него отвернутся, начнут валить на него самое худшее, правду и клевету - и конец любви афинян к их любимцу! Или любовь их потеряю я? Да пользуюсь ли я ею?
- Махин! - позвал он раба. - Анисовки! И - в большой чаше!
Аполлодор сидел за столом над кружкой молока; мать стояла рядом. Озабоченно наблюдала за лицом сына - по щекам его текли слезы. Мать погладила его по голове.
- Не плачь и ешь, - сказала. - Увидишь, все кончится хорошо.
Аполлодор разрыдался, как дитя.
- Не была ты на агоре! Не читала объявление архонта басилевса! Ничего ты не знаешь, мамочка!
- Не плачь, сынок. Он наверняка докажет свою невиновность. Гелиэя, несомненно, оправдает его...
А юноша кричал:
- Страшно, что такого человека вообще можно предавать суду! Такого праведника!
- Ну не плачь, мальчик мой. Если он праведный человек - ничего дурного с ним не может случиться.
Но Аполлодор не успокаивался. Вскипел:
- А откуда мне знать, праведны ли те, кто будет его судить? Кто его обвиняет? Приживальщик Мелет, хамелеон Ликон и мстительный Анит!
- Заклинаю тебя Герой, молчи! Знаешь ведь, сколько в Афинах сикофантов... Услышат, донесут, и на суд потащат тебя...
Аполлодор немного притих.
- Но, мама, я не один так думаю. Эти мысли так и носятся вокруг - как же мне избавиться от них? Вчера, впервые за все время, что я знаю Сократа, я увидел у него печальные глаза...
Сократ со своими поднялся на холм ареопага, к самому входу для судей. По дороге женщины говорили мало, народ, окружавший их, тоже. Сократ начал было рассказывать веселые истории из своей молодости, но никто не засмеялся, и он умолк и шел молча, лузгая семечки.
