Йозеф Томан - Сократ
- Очень просто. Голосовать. А вернешься с полным кошелем - не забудь тех, кому не повезло вытянуть счастливый жребий...
Кипарисс чувствовал - его неудержимо толкают на это дело: не только вынутый жребий, но и люди, которые недавно помогли ему, когда он после тщетной борьбы потерял свое маленькое поле. Он взволнованно отвечал:
- Вам легко говорить! Виновен обвиняемый или нет? Как тут разобраться? - Он резко повернулся к Форкину. - Вот ты - как ты разберешься, за что голосовать?
- А это - смотря что услышу про обвиняемого.
- Услышишь обвинителя и защитника. А как узнаешь, кто из них прав? И сам обвиняемый - как ты его-то взвесишь?
Заплакал ребенок. Женщина горестно сказала:
- Опять есть хочет...
Форкин подошел к жене:
- Потерпи, завтра что-нибудь принесу... - И Кипариссу: - Я почти никогда не знаю обвиняемого. Вижу впервые в жизни. Обвинение говорит - он преступник, сам он возражает - нет, я порядочный человек. Как тут быть?
Женщина, укачивая ребенка, тихонько запела.
Кипарисс медленно проговорил:
- Значит, это самая тяжелая работа, какую тебе когда приходилось делать...
- Что я белый боб положу, что черный - в любом случае получу три обола, - сказал Форкин. - Так чего же тут рассуждать?
Под тихую песню женщины Гиперион пробормотал:
- Хорошо сказал Кипарисс - самая это тяжелая работа...
Кипарисс далеко отшвырнул камешки.
- Не пойду я на этот суд!
- Не будь бабой! - крикнул Форкин.
- Не пойду! Не стану я за три обола убивать человека или отпускать преступника!
- Это только сначала. Потом привыкнешь.
- Не привыкну.
- Но ты должен пойти ради всех нас! От этого тебе не отвертеться.
Кипарисс промолчал. Колыбельная песня зазвучала громче и сладостней в ночной тишине. Форкин смягчился:
- Знаешь, как нам разрешить спор?
- Хотел бы я знать, - миролюбиво отозвался Кипарисс.
- Бросим жребий. - Форкин вытащил из сумки тряпицу, в которой была увязана монетка. - Ты будешь сова, то есть черный боб, я - Афина, стало быть, белый.
Он подбросил монетку. Все внимательно следили за ней.
- Афина! Белый! - первым крикнул Гиперион.
- Вот и все, - засмеялся Форкин. - Значит, я положу белый, а ты черный боб. И мученьям конец.
Все засмеялись тому, как одним махом они свалили с себя ответственность, передав ее в руки богини удачи Тихи.
Женщина перестала напевать, сказала:
- Вот как решается жизнь или смерть человека...
Сова - Афина, черный боб - белый боб... Как упадет монетка, так и будет...
8
Сократ стоит, прислонившись к стене. Вокруг него играют дети. Солнце клонится к закату. Щуря глаза против света, Сократ разглядел роскошные носилки, несомые рабами.
Подчиняясь приказу, рабы остановились. Из носилок вылез человек в дорогих одеждах; подрагивая в коленях, он приблизился к Сократу. Легкая язвительная усмешка сморщила его лицо. Каждое его движение говорит о том, что этот человек осознает свое превосходство над философом.
- Хайре, драгоценный Сократ!
Сократ заслонил глаза ладонью от солнца. Он не узнает человека. И медленно отвечает:
- Хайре. Но почему ты назвал меня драгоценным?
- Потому что я убежден - ни в одном городе на свете, кроме Афин, нет второго Сократа.
- Не пойму - речь твоя насмехается или льстит?
- Когда узнаешь, кто это говорит, поймешь: ни то, ни другое. Просто я хотел почтить тебя.
- Не знаю, кто ты. Прости, против солнца плохо видно.
Человек взмахнул рукой. Это движение взвихрило волну благовоний, которыми пропитаны его прическа, кожа, его одежда.
- Я презренный бедняк, бродяга. Когда-то уличные мальчишки кричали мне вслед: "Комар! Комар!" Многие, вместо того чтоб положить обол в мою протянутую руку, плевали мне на ладонь. И сам ты никогда не дарил меня приветливым взглядом; быть может, тебе противно было даже мое имя...
- Анофелес, - назвал теперь это имя Сократ.
- Да. Комар. Значит, узнал-таки. И согласишься - нельзя правильно судить о человеке в его юности, ибо лишь зрелые годы показывают, удачна или неудачна была его жизнь.
- А сам ты как о себе судишь? - спросил Сократ. - Ты был удачлив?
Анофелес приподнял полу шелкового плаща и усмехнулся:
- Нужно ли отвечать?
- Прошу тебя об этом, - возразил Сократ, чувствуя, что входит в свою стихию.
- Исполняю твою прихоть, хотя и не очень люблю об этом говорить.
- Неприятные воспоминания? - бросил Сократ.
- Да нет. Но - старые обиды, несправедливость... Помнишь, как в годы правления тиранов обо мне ходили слухи, будто я сикофант?
- А ты им не был? - с детской наивностью спросил Сократ.
Анофелес оставил без внимания оскорбление.
- Я беседовал с властителями, с власть имущими, - возразил он. - Но ведь это же делаешь и ты. Это ли - работа сикофанта?
- Смотря по тому, о ком ты с ними беседовал и как. Того, кто в беседе с деспотами клевещет на человека за его спиной, кто хоть единым словом очернит человека, изменив мнение деспотов об оклеветанном в худшую сторону, сам оставаясь в тени, - того и называют сикофантом или доносчиком.
- Спасибо за поучение, - иронически отозвался Анофелес. - Благодарение богам, завистников у меня много! Я и не надеялся никогда на такой успех.
- Чем же меришь ты размеры своего успеха? - живо подхватил Сократ.
- Именно тобой! Ты для меня - самая убедительная мера. Ты был беден; теперь ты еще беднее. Твой плащ сваливается с плеч, твои босые ноги разъела грязь. За всю жизнь ты никогда не наедался досыта - и это пока ты жил один. Теперь у тебя на шее жена, сын, да еще эта нищенка Мирто. Твой дом наполовину развалился, от твоего ваяния остались лишь обломки камней, что валяются по двору. Старость застала тебя в большей нужде, чем та, которую я терпел в юности. Теперь - прости мою искренность, Сократ! - ты представляешься мне бедняком, бродягой, который назойливо пристает к людям...
- Ты сказал очень метко, - живо ответил Сократ. - Я бедняк. Нет у меня серебра, нет ни золота, ни виллы, ни рабов. Я бродяга: брожу по городу с утра до вечера. И я назойлив. Пристаю ко всем, к кому могу, с тем лишь различием, что ни у кого ничего не беру для себя, но - отдаю.
Анофелес захохотал.
- Знаю! Отдаешь! Пустыми руками раздаешь слова, которые никого не накормят и растают как дым...
- Не перебивай меня, Анофелес. Я сказал: я пристаю к людям, вытаскиваю из них, как повитуха ребенка, все, что сокрыто в человеке. Беседую, помогаю людям понять, что они сами могут научиться любой добродетели.
Последнее слово прозвучало в устах Сократа так просто и правдиво, словно вместо "добродетель" он сказал "хлеб".
- Да, ты стремишься к благороднейшей, к лучшей цели, этого у тебя не отнимешь, - похвалил Сократа Анофелес. - И все же ты - лишь учитель бедноты. Ты презирал софистов, резко отвергал их учение. И вот - эти софисты, к которым ныне я причисляю и себя, оказались практичнее: все они приобрели немалое имущество, объединились с демагогами, некоторые из них достигли высоких должностей, и всем им живется отлично.
Почудилось вдруг Анофелесу - бывший ваятель Сократ сам превращается в изваяние, каменеют складки его гиматия, только руки остаются живыми, их движения похожи на движения рук повитух, они хотят что-то извлечь из Анофелеса...
И он искренне предложил:
- Но что же мы тут стоим? Садись ко мне в носилки, продолжим беседу в моей вилле! Пора подумать об ужине...
Сократ не шевельнулся, и Анофелес потянул его за гиматий:
- Пойдем же, дорогой! Мой стол достаточно богат, чтоб усладить твой вкус!
Сократ легонько высвободил руку, улыбнулся:
- Спасибо, Анофелес. Но сегодня я уже приглашен к ужину.
Анофелес мгновенно нашел другой путь:
- Я могу поддержать тебя миной-другой. Ты примешь от меня дар, но это будет твоим подарком мне!
Сократ засмеялся коротко и весело:
- Тебе, благородный Анофелес, ничего не нужно от Сократа!
9
Нередко нас всю жизнь сопровождает что-то от юных лет - какой-нибудь жест, слово, мотив, привычка. Мирто осталась верна обычаю, усвоенному с детства, еще в доме деда: к ужину надевать праздничное платье.
В длинном белом пеплосе, в мягких сандалиях она неслышно ходила вокруг стола, обнося гостей жареной рыбой и вином.
Ксантиппа наделяла ужинающих ячменными лепешками к рыбе. Свет скользил по ее черным волосам, углубляя морщинки на лице. Рядом с ней слева сидел Лампрокл, справа Анит-младший. Возле Сократа поместились Аполлодор и Платон, напротив - Критон с Симоном.
Вокруг стола бегала ручная овца, выпрашивая подачку.
Дворик Сократа полнился веселым смехом. Не смеялся лишь один гость, притворяясь, будто смеется, - Анит. Он знает нечто, чего никто здесь еще не знает. Сегодня он пришел к Сократу только затем, чтоб насладиться своей победой над человеком, сурово осудившим его нравы. Анит сидит как на иголках; одним ухом слушает рассказ Сократа о встрече с Анофелесом, когда-то попрошайкой, а ныне пригласившим его на ужин, другим ухом ловит звуки на улице: когда же раздастся топот копыт?
