Галина Петреченко - Рюрик
- Не позорь Словении словенина! Предательства от нас не дождешься! Аскольд вспыхнул:
- Я не хочу битвы ради битвы! Скажи, Словенин, может, не стоит нашей крови тот, чью жизнь вы оберегаете здесь? - спросил он, пытаясь разглядеть лицо словенского рыцаря, находящегося на чьей-то опасной службе.
- Стоит! - упрямо ответил катафрактарий и, не упуская из виду боевую позицию меченосца-пришельца, грубо напомнил Аскольду: - Ты же ведаешь, ежели словенский род вынужден был наняться к кому-нибудь на службу, то он не ищет срама роду своему!
Аскольд помрачнел. Да, он знал, что такое словенский род на службе. Это крепость на основе родства!
- Фермо [Твердый, непоколебимый (лат.)], ты одолеешь его один на один? - глухо спросил он своего меченосца, дравшегося с великолепным рыцарем.
- Постараюсь оправдать свое имя, князь! - гордо ответил меченосец и пояснил: - Дед говорил, что я рос упрямым, а отец сказал, что я вырос твердым, непоколебимым воином! Каким я стану - покажет честный бой!..
- Никто не должен умирать просто так, и даже непоколебимые в бою, угрюмо прервал меченосца Аскольд и попытался еще раз остудить бойцовский пыл словенского рыцаря. - Скажи, доблестный fratello [Брат (от лат. frate монах)] ваше братство допускает совет по необходимости?
- Что ты хочешь? - грубо спросил Словении, исподлобья оглядывая окружение Аскольда, и, словно зная свой конец, на Какое-то время опустил на круп коня тяжелый булатный меч.
- Хочу знать, где я? Что это за остров? Кто укрывается в этом монастыре? И почему ты без совета с братьями по духу и крови не можешь отдать мне этого человека? - спокойно все же перечислил Аскольд свои вопросы.
Наступила тяжелая тишина. Замолчали все ратники. И только крикливые морские чайки надрывно напоминали о присутствии на острове злой силы духа и требовали торжества законов неба.
- Остров называется Теревинф, - хмуро, после небольшой паузы ответил первый катафрактарий и отвернулся от Аскольда.
Аскольд понял, что Словении дрогнул на мгновение. Далее он ничего не скажет, как ни пытай.
- Кого вы охраняете? - разозлившись, закричал Аскольд, но в ответ услышал только призыв катафрактария к бою.
Меченосцы съехались, и началось беспощадное сражение.
Аскольд отъехал на безопасное расстояние и с безысходным унынием стал наблюдать за боем, не желая никому победы. Рядом с ним на горячем коне восседал секироносец Лесто и рвался на помощь своим, но Аскольд только поднял вверх левую руку с широко раскрытой ладонью, это означало: не мешать справедливой битве. Круг секироносцев сомкнулся за спиной Аскольда, огорченные ратники понимали, что их предводитель прав: иначе нельзя Святовит и Перун за нечестный бой покарают...
Двадцать два катафрактария погибли, защищая жизнь неизвестного узника Теревинфского монастыря, и пятнадцать меченосцев дружины Аскольда получили тяжелые увечья.
Мрачный предводитель киевской дружины приказал волхвам немедленно оказать помощь раненым, и те безотлагательно в первую очередь схватились за сосуды с живой и мертвой водой. Пока врачеватели священнодействовали над телами раненых меченосцев, Аскольд с Лестом и богатырями под началом Мути решился войти в монастырь. Со злой решительностью он распахивал одну дверь за другой, никого не встречая на своем пути, и уже было отчаялся и приготовился дать команду взять все ценное в монастыре на борт струга, как случайно задел за красивую, шитую золотым шитьем завесу и увидел за ней потайную дверь.
Он приказал Мути справиться с крепким запором двери.
Когда грузно отворилась кованная железом дверь, в узкой келье Аскольд увидел человека, молящегося перед большой иконой Спасителя. По-видимому, человек был еще не стар, довольно крепкого телосложения и, судя по всему, не из пугливых. Он не шелохнулся, когда открылась со скрежетом дверь, и не захотел увидеть тех, кто так жестоко расправился с его преданными телохранителями, но всей своей благородной осанкой неожиданно вызвал у захватчиков столько противоречивых чувств, что даже Аскольд не смог в первые мгновения произнести ни звука. Скорбь и гнев просматривались не только в низко опущенной голове, покате плеч и согнутых локтях этого странного узника, но и в глубоких складках его монашеской одежды.
Аскольд поперхнулся, несмело откашлялся и, сделав небольшой шаг вперед, проговорил на своем языке, корни которого уходили в латынь, то, что неожиданно пришло на ум:
- Avvertire te, gererose Jefangene: ho da fare questo; per forxa ho valigi tei fraternite! (Извещаю тебя, благородный узник: я должен был это сделать; помимо воли я уложил твоих братьев монахов.)
- Не трудись говорить языком ломаной латыни, temerario Rabbisre! [Дерзкий злодей (лат.)] Я ведаю, ты либо варвар-русич, либо Словенин, глухим голосом, по-словенски, проговорил странный монах и, повернувшись к пришельцам, встал.
Это был человек среднего роста, слегка полноватый, с хорошими манерами и благородным лицом. В его жестах чувствовалась недавно утраченная власть, былое могущество, но никакого высокомерия и самовлюбленности при этом не наблюдалось.
- Можешь и меня обезглавить, смерти я не боюсь, и свершить тризну над всеми обитателями сего монастыря по обычаям своего варварского племени жестко проговорил узник, с Презрением глядя в глаза Аскольду. - Почему медлишь? - спросил он.
- Где-то я видел тебя, благородный узник, - растерянно вдруг проговорил Аскольд и медленно вытер вспотевший лоб. Князь вгляделся в красивые, карие глаза узника, в его широкий лоб, полноватые губы... Да, да-да, вот эти губы когда-то раскрывали властный рот и помогали произносить какие-то важные речи! Боги, да это же...
- Ты?! Как ты здесь оказался, Игнатий! - в изумлении пролепетал Аскольд и не смог сдержать себя от раболепного порыва. - Прости меня, если сможешь, великий патриарх великой столицы мира! Я... я не могу говорить от дива, потрясшего меня! - Аскольд склонил голову перед Игнатием и некоторое время действительно не мог прийти в себя от удивления.
Секироносец Лесто теребил своего предводителя за тяжелое кольчужное покрытие, которое Аскольд надевал поверх вязаной безворотниковой фуфайки, и пытался уяснить для себя, тот ли перед ними Игнатий, который должен был находиться в Царьграде и которого они с боем должны были грабить или убить там - о нем Аскольд рассказывал в ладье. "Уж больно сказочно все случилось с нами, кому сказать, дак и не поверят", - мучился бравый Лесто, а Аскольд все молчал.
Молчал почему-то и Игнатий, не удивившись в свою очередь, что какой-то варварский вождь знает его в лицо. Мало ли гостей в праздничные дни смотрели на него и слушали его литургии!
Наконец секироносец не выдержал.
- Это... тот самый патриарх, которого весь Царьград почитает?! ошарашенно проговорил он, округлив свои красивые серые глаза, и наивно спросил: - А как это возможно?
Аскольд очнулся. Действительно, как такое стало возможным? Но... не при всех же заставлять отвечать на глупые вопросы такого человека! Он повернулся к Лесту и тихо распорядился оставить их наедине с патриархом. Лесто набычился. Рядом с ним оказался грозно молчавший Мути и отрицательно покачал головой.
- Молчун, ты неправильно понял, - улыбнулся Аскольд и положил руку на огромное плечо богатыря.
Тот отвел плечо, и рука Аскольда повисла в воздухе. "Ах, это я неправильно все понял," - удивился Аскольд и довольно быстро согласился со своими военачальниками. - Да, там, в заливе, ждет дружина. Мы возьмем его с собой и вернем в Царьград! Как я это сразу не подумал?" Он развернулся в сторону Игнатия и доброжелательно проговорил:
- Мы идем на твою столицу... - Грабить? - резко прервал его вопросом бывший константинопольский патриарх.
- Да! - спокойно ответил Аскольд и улыбнулся своей красивой улыбкой. Хочешь, мы вернем тебя назад? - милостиво спросил он Игнатия,
Но тот, немного подумав, печально улыбнулся. - Зачем? Чтобы меня там наконец убили? Уж лучше ты это сделай! Здесь!
- Нет! - бурно возразил Аскольд. - Убить такого патриарха, как ты, этого мне Святовит никогда не простит! А вот вернуть тебя на твое место и тем самым искупить свой грех за убийство твоей охраны - это дело, достойное руки Аскольда! - гордо проговорил предводитель киевской дружины и открытой ладонью протянул правую руку Игнатию.
Низложенный патриарх улыбнулся.
- Так это ты год назад на Балканах расшугал катафрактариев Николая Первого [римский папа (годы правления: 856-872)]? - удивленно спросил он и принял руку своего освободителя.
- А кто такой Николай Первый? - усмехнулся в свою очередь Аскольд, слегка пожимая руку глубокоуважаемого человека не только Византии, но и всего православного мира.
- Много будешь знать, скоро состаришься, - доброжелательно проворчал Игнатий и спокойно добавил: - Ты знаешь, а я действительно не хочу возвращаться в город, где меня как патриарха низложили. Я уж лучше тут...
Но Аскольд не дал ему договорить.
