Владимир Филиппов - 10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров
Слава Богу, православные батюшки рассматривали свой долг перед страной гораздо шире, чем зациклившийся в своих догмах неоязычник Прозоров. И что бы там ни плёл теоретик язычества, факты говорят совсем о другом. Не раз, когда над Русью, а затем над Россией нависала смертельная опасность, православные священники с оружием в руках становились на защиту Родины. Ярким свидетельством тому служит оборона Троице-Сергиевой лавры от польско-литовской нечисти в годы Смуты. Плечом к плечу с ратниками и жителями окрестных сёл на стенах обители сражались и монахи, не думая о том, являются ли их действия нарушением каких-либо заповедей. Потому что сражались они против западных псов за свою Веру и свою землю.
Не раз в истории нашей страны именно монастыри оказывали яростное сопротивление захватчикам.
Да и в 1812 году русские священнослужители не остались в стороне, когда вражеское нашествие захлестнуло страну. Вместе со своей паствой уходили в леса и громили незваных пришельцев, поднимая на вилы слуг «Антихриста Бонопартия».
Ну а про Великую Отечественную и говорить не приходится. Хоть при армии и не было института полковых священников, зато в партизаны священнослужители уходили. К примеру, протоиерей Александр Романушко и в разведку ходил, и в боевых операциях участие принимал. В фильме Романа Кармена «Неизвестная война» в кадрах кинохроники мы среди партизан увидим священника, у которого рядом с крестом на груди висит медаль. Псковский священник Федор Пузанов был участником двух мировых войн, награжден тремя Георгиевскими крестами, Георгиевской медалью 2-й степени и медалью «Партизану Отечественной войны» 2-й степени.
Просто у русских священнослужителей чувство патриотизма было развито гораздо больше, нежели у Льва Рудольфовича, который ради своих религиозных убеждений объявит братом хоть ляха, хоть литовца, хоть печенега. Плевать, что Руси враг, лишь бы язычником был. Братом по Вере.
Для нас же важно совершенно другое. Ещё раз отметим, что духовная, монашеская принадлежность Пересвета и Осляби не могла им помешать сражаться. Косвенное пояснение тому – запрос епископа Сарайского (его епархия располагалась в Орде) Феогноста, сделанный в Константинополе в 1279 году, патриаршему собору: «Если поп на рати человека убъёт, можно ли ему потои служить?» Ответ был: «Не удержано быть святыми канонами», – сиречь не запрещено церковными постановлениями. Как отметил М.Н. Тихомиров, «издатели вопросов Феогноста отмечают, что такой ответ встречается в древнейших и лучших списках и был первоначальным, тогда как позже на его место появляется: «Се удержано есть святыми канонами».
Но вернёмся к Александру Пересвету и Андрею Ослябе. Лев Рудольфович быстренько сообразил – раз брянские бояре, значит, связаны с литовцами, ну а литовцы, по его понятиям, – сплошь некрещёные. «То есть и Пересвет с Ослябею тоже «литовскоподданные», и под знамёна московского князя могли прийти лишь вслед за своим сюзереном, уже упоминавшимся нами Дмитрием Ольгердовичем, князем Брянским, основателем рода князей Трубецких.
Тогда, кстати, понятно участие Пересвета в первых стычках с татарами – ведь, как мы уже говорили, литовские витязи стояли в передовых рядах русского войска».
Ну, насчёт литовских витязей в Передовом полку мы уже разобрались, их там ну никак быть не могло. Просто полк был элитный, недаром Татищев отметил, что «на чело же избрались мужи храбрейшие». Потому и оказался там Пересвет, что был одним из лучших в войске.
Но Прозорова так просто не возьмёшь! Лев Рудольфович коварен!
Неоязычник заходит с другой стороны: «Из современных Куликовской битве памятников о Пересвете и Ослябе говорит только «Задонщина». По её словам, Пересвет «злаченым доспехом посвечивает». Вот и все сказки про рясы, скуфейки, схиму…
«Хоробрый Пересвет поскакивает на своем вещем сивце, свистом поля перегороди». Хорош смиренный инок, читатель? Дальше – пуще: «…а ркучи таково слово: «Лутчи бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели от поганых полоненным»…
Картина маслом кисти Репина, «Приплыли» называется. Православный монах проповедует самоубийство с помощью собственного меча как предпочтительное плену. Да ведь это – нормальная этика русского воина-язычника времён Игоря или Святослава!
По «Задонщине» свою не слишком христианскую реплику Пересвет произносит, когда «иные уже лежат посечены у Дона Великого на берегу» – то есть битва в разгаре, а Пересвет – жив» (Л.П.).
И можно было бы согласиться с мнением Певца Языческой Руси, но есть один момент. Во-первых, в Никоновской летописи написано чёрным по белому: «И начя просити у него князь великий Пересвета и Ослебя, мужества их ради и полки умеюща рядити, глаголя сице: «Отче, даждь ми два воина от своего полку чернечьскаго, дву братов: Пересвета и Ослебя». Сии бо суть ведоми всем ратници велиции и богатыри крепции и смыслени зело к воиньственному делу и наряду».
А во-вторых, тексты «Задонщины» тоже требуют критического подхода, ведь та самая реплика Пересвета, где он, по мнению Прозорова, пропагандирует языческие ценности, в остальных списках произведения звучит иначе. Вот что говорит по этому поводу доктор филологических наук Л.А. Дмитриев, долгое время изучавший это произведение древнерусской литературы: «Наряду со стилистической неоднородностью, пестротой «Задонщины» для нее характерна и логически-смысловая непоследовательность текста: автор то забегает вперед, то возвращается назад, от частных эпизодов неожиданно переключается на обобщенные описания и снова возвращается к частным эпизодам». Поэтому говорить о том, что Пересвет остался жив после поединка с Темир-мурзой, лишь на основании одной-единственной строчки из «Задонщины», возможным не представляется. В этом отношении «Сказание о Мамаевом побоище» выглядит более предпочтительным и логичным, по крайней мере, в нём соблюдается хронология событий.
Теперь о доспехах и рясе, а также «не слишком христианских репликах» Пересвета. Начнём с того, как пытливый ум Льва Рудольфовича обращается в сторону искусства: «Правы оказались советский художник Авилов, язычник Константин Васильев да неведомый мне автор памятника русскому герою в Брянске, изобразившие Пересвета в доспехах русского богатыря – а не Виктор Васнецов, нацепивший на героя схиму, и уж подавно не нынешние не по уму усердные живописцы, изображающие, как Пересвет в одних схиме с рясой, нимбе да лаптях (!) сражается с закованным в чешуйчатые латы Челубеем».
Относительно Прозорова можно сказать словами Карела Чапека про критика: «Критиковать – значит объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел». Понятно, что кистью идеолог неоязычества владеет неважно, вот и бубнит, что то не так, и это не эдак. Ясно, что его взор нервируют христианские одежды на том, кого он хочет изобразить как поборника Старой Веры!
Хотя на картине В.В. Васнецова Пересвет изображен вовсе не так, как видится языческому теоретику, – из-под одежды монаха видны доспехи. Это только Прозоров их не заметил и обругал художника. Да и Илья Глазунов в картинах «Куликовского цикла» изобразил бывшего брянского боярина в кольчуге, поверх которой надето монашеское одеяние.
Сильнейшее впечатление оставляют картины русского художника Павла Рыженко, посвящённые битве на поле Куликовом. Три из них – «Ослябя», «Молитва Пересвета» и «Победа Пересвета» очень глубоко и точно передают весь смысл этих судьбоносных событий. А это дано далеко не каждому, особенно одному «не по уму усердному» писателю.
Ну а что касается речей Александра о том, «лутчи бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели от поганых полоненным…», то и в этом нет ничего странного. Бывший боярин был и остался воином, ратоборцем, это его сущность и за несколько лет монашества её изменить невозможно. Война – стихия Пересвета, он пришёл на Куликово поле сражаться, а не молиться, а потому и рассуждает как воин, а не как монах.
Но Прозоров продолжает наступление: «В самой же ранней, Кирилле-Белозёрской редакции «Задонщины» (названной так потому, что сохранилась в монастыре, основанном нашим знакомцем, Кириллом, отшельником с Белого озера), Пересвета с братом и чернецами-то не именуют!»
Однако академик Д.С. Лихачёв, который гораздо лучше Льва Рудольфовича знал эпоху, отметил: «До нас дошло 6 списков произведения, самый ранний из которых датируется 1470-ми годами (текст в этом так называемом Кирилло-Белозерском списке сильно сокращен и переработан)».
На то же указал и Л.А. Дмитриев: «Каждый в отдельности список «Задонщины» имеет такое количество искажений и дефектов, что издание произведения по какому-либо одному из списков не даст достаточно полного и ясного представления о тексте произведения. Поэтому уже с давних времен принято давать реконструкцию текста «Задонщины» на основе сравнительного анализа всех списков памятника».
